Терпеть - и никаких гвоздей!

Пеший переход - самый несовершенный и самый старый способ передвижения, ему насчитывается уже миллион лет с тех пор, как обезьяна впервые встала на ноги, освободив плечи для лямок рюкзака. Но по богатству впечатлений и глубине ощущений с ним не может сравниться никакой другой.

Классика пеших переходов - переход с Колей. Коля - почти двухметрового роста и при этом еще кажется непропорционально широким. Если Коля берет в руки кувалду, она превращается в ювелирный молоточек, зачерпнет пригоршней из ручья - сразу полведра, шагнет - полтора метра, ляжет спать - плечи и грудь высовываются из мешка, а ноги, хоть и в мешке, не помещаются в палатке. Когда мы грузили лошадей на баржу, они никак не хотели заходить туда, упираясь всеми четырьмя копытами, не обращая внимания ни на крики, ни на удары. Но стоило Коле немного поднажать сзади плечом, - и первая лошадь чуть не перелетела через противоположный берег. С остальными Коле пришлось обращаться уже деликатнее.

Помогаем друг другу надеть рюкзаки. Без посторонней помощи это было бы слишком долго: ставишь рюкзак на землю, ложишься около него на спину и продеваешь руки в лямки, переворачиваешься на живот, потом становишься на четвереньки и поднимаешься на ноги. Стоишь, согнувшись в три погибели, руки бессильно свисают до земли, рюкзак уводит то в одну, то в другую сторону, как штанга на помосте. Делаешь первый шаг и убеждаешься, что второго сделать уже не сможешь. Делаешь второй шаг, третий, проходишь первые десять метров и удивляешься, что еще идешь.

Проходишь первые десять километров. Хочется идти еще и еще. Рюкзак стал частью собственного тела, цель впереди кажется совсем близкой, и даже Колин темп не удовлетворяет.

Еще десять километров. Колины сапоги впереди шагают все так же ровно и мощно, как будто нет за спиной рыхлого песчаного пляжа, осыпей, перевалов и непропусков. Хорошо идти след в след за сапогами сорок пятого размера! Идти и ни о чем не думать. Какое мне дело, сколько еще осталось километров, перевалов и непропусков и сколько у нас времени. Коля впереди, Коля все знает и рассчитывает, а мне нужно только не отставать ни на шаг, потому что догонять - труднее. И лучше всего так - след в след, след в след...

Еще десять... Перевалы стали выше и круче, рюкзак тяжелее, лямки уже, а сапоги впереди шагают все в том же ровном и неумолимом темпе, то и дело исчезая из поля зрения. Живот прилипает к спине, шея болит так, будто весь день стоял на голове, в глазах темно, ноги дрожат... В голове, которая когда-то могла даже решать интегралы, бьет в висок единственная коротенькая мыслишка - еще шаг, еще шаг, только один, а теперь еще один...

Ну разве может по богатству и глубине ощущений сравниться с таким древним средством передвижения любой самый современный?

Но это все-таки - классика. А как пойдется с ребятами? Сегодня узнаем...

С базового лагеря мы обработали все участки, до которых можно было добраться на лошадях. Остались самые труднодоступные, и вот, оставив в лагере Ивана Лексаныча с конями, мы отправляемся в пешеходный маршрут.

...Отлив. На еще непросохшем песке - следы всех жителей побережья. Вот только что сидели чайки, здесь пробежал куличок, а еще подальше все истоптано маленькими следочками - здесь играли лисята. Валяется дохлый сивуч, и к нему из ближайшего ущелья тянется целая дорожка - следы двух маленьких медвежат и их большой мамы. А вот уже несколько километров идут свежие медвежьи следы туда и обратно. В чем дело, почему мишка вернулся? Через четверть часа наконец выясняем причину.

Так и есть. Непропуск.

Откуда-то далеко, может, от самой Америки, идет по океану небольшая, пологая, совершенно безобидная волна. Но вот она подходит к берегу, становится выше, круче, опрокидывается и с размаху бьет в каменную грудь непропуска. Брызги взлетают выше солнца и вспыхивают яркой радугой. Волна откатывается в море и там сталкивается с другой, идущей навстречу. На мрачных скалах сидят черные как ночь бакланы и подстерегают обезумевшую в этом аду мелкую рыбешку.

Здесь, на песке пляжа, мишка оставил нам целую страничку из дневника. Вот он сидел, наблюдал, как набегают волны, прикидывал, успеет ли обежать мыс за короткое время, пока волна откатывается. Внезапно нахлынула волна посильнее, окатила его с головы до ног. Косолапый отбежал подальше, отряхнулся по-собачьи - на песке остались еще непросохшие брызги и две ямки от задних ног поглубже. Пересел вон туда, долго думал, чесал в затылке, ворчал, вздыхал. К какому выводу он пришел, мы уже знаем и смеемся над ним - дурная голова ногам покоя не дает! Мы-то пройдем, а ему нечего было и соваться в такой непропуск!

Когда волна откатывается в море, у мыса обнажается узкая полоска песчаного дна. Далеко ли она тянется? И длинный ли мыс? Мы ждем самую большую волну. Она очень сильно откатывается обратно в море и может совсем погасить следующую. Ловим ее взглядом далеко в море, следим, как она приближается, растет. И еще не успели упасть в море брызги, еще не погасла радуга, как я бросаюсь в кипящую воду, уже бегу по твердому, как асфальт, мокрому песку. Рюкзак бешено прыгает на спине, я задыхаюсь от напряжения, а мыс все еще тянется и поворота не видно. Сбоку растет и угрожающе перегибается новая волна... Не успею! Скорей назад!

...Меня встречают вопросительными взглядами. - Да, понимаете, слишком короткий разбег взял, скорость не успел набрать...

На этот раз я долго примеряюсь, выбираю место старта на метр дальше... рывок... и мне снова приходится объяснять, что взял слишком длинный разбег и, пока добежал до мыса, успел устать и сбить дыхание.

Женька вызывается показать всем, как надо форсировать непропуски. Но выбрать место для старта, действительно, не так просто, как ему казалось раньше. После нескольких неудачных попыток Женька выбирает его между двумя моими... Рывок... несколько секунд бешеного аллюра в промежутке между двумя волнами, и из водоворота следующей волны появляется его смущенная физиономия...

Когда мы выкручиваем мокрые штаны и куртки, нам приходит в голову, что мишка оказался умнее нас. И вот наши следы опять ложатся на песок, но уже в другом направлении, и опять мы пытаемся разгадать - а что Миша делал дальше? Мы не ищем обхода сами - он знает эти места лучше нас. Перевал проходим по мишкиным следам.

Обладателя этих царственно длинных когтей мы настигаем через несколько километров. Коля меняется, в лице.

— Ребята, тихо! Возьмите кто-нибудь мой рюкзак.

С фотоаппаратом в руках он крадется вдоль обрыва. Мы за ним следом.

— Ну что вы, медведя не видели? Погодите, посидите на месте, спугнете ведь! Тише... - горячо убеждает нас Коля.

— Угу, - дружно отвечаем мы и, отталкивая друг друга, лезем вперед.

Вот и медведь. Что-то раскапывает в устье небольшого ручейка. Нас не замечает. Какие кадры!

А Коля, что-то бормоча себе под нос, возится с фотоаппаратом. Темновато под обрывом, придется ставить ручную выдержку... Так, есть выдержка, ставим диафрагму, резкость...

Как раз в это время мишка наконец-то заметил, что он не просто занят своим делом, а, оказывается, разыгрывает перед многочисленными зрителями сценки из медвежьей жизни. Не дожидаясь аплодисментов, артист решил удалиться. Зрители толпой, с восторженными воплями ринулись за ним. Боясь, как бы в кадре вместо медвежьих лап не запечатлелись заурядные резиновые сапоги, Коля помчался за медведем, обгоняя всех, на ходу перезаряжая кадры и щелкая затвором.

После приезда с поля он прежде всего взялся за проявление пленок. На негативе отчетливо вырисовывались стремительные полосы. Картина в целом напоминала снимки мотогонок. Только на них полосы служили для того, чтобы оттенить главный объект - мотогонщика, а на Колином снимке полосы оставались главным и единственным объектом. Какая из них была в оригинале медведем, установить не удалось...

Сколько километров уже позади?

Стасик то и дело оглядызается по сторонам, отставая и вприпрыжку догоняя остальных. Прямо у его ног плескался океан, Великий океан, о котором он столько мечтал в детстве. Там, дальше, ничего, кроме воды, одна вода до самой Америки. Недалеко от берега покачиваются на волнах жилые кунгасы ставных неводов, где-то у горизонта еле-еле ползут сейнеры, а еще дальше ловят рыбу могучие океанские траулеры. Они ходят в бухту Корфа, на Командоры и в другие, нередко очень отдаленные районы...

Дальние страны... теперь уже не на карте или в книге, а здесь, рядом. В черном камчатском песке под ногами - перепутанные просмоленные корабельные канаты, японские сапоги, дохлые крабы, китайские ящики из-под консервов, медузы, длинные стебли и целые залежи листьев морской капусты, плоские бутылочки из-под американского виски и поллитровки из-под русской водки, позвонки китов, стеклянные наплава от сетей всех размеров, остовы кунгасов, разбитые шлюпки, ракушки, доски обшивки с названиями судов и портов приписки на языках всех стран мира, обрывки тросов и цепей, бочки, бревна, коряги.

Когда-то все это жило, работало, ходило по всем морям, видело много приключений, много людей и много стран, а сейчас перемешано с песком и илом, сохнет, мокнет и гниет... Ребята любили бродить по отливной полосе и собирать разные диковинные вещи. Переболели этой болезнью все - от пятидесятилетнего Ивана Лексаныча до всех троих романтиков. Домой обязательно возвращались с полными карманами и полными руками, и всегда это были очень интересные и совершенно ненужные вещи. Особенно любили ребята собирать бутылки - круглые, плоские, квадратные, с драконами на наклейках, с иероглифами или с надписями.

Однажды они нашли на отливной полосе настоящую рыбацкую зюйдвестку, сшитую из ярко-оранжевой прорезиненной ткани, с подкладкой из губчатого пластика, с ремешками и клапанами на ушах. Наверняка японская. Разве у нас умеют делать такие! Зюйдвестка сразу стала яблоком раздора, потому что трудно было установить, кто нашел ее первый. Один сказал: "Вон что-то валяется", другой заявил: "Смотри-ка, шапка!" - а третий, опередив всех, подбежал и схватил ее. Но тяжба была отложена на потом. Все дружно принялись разыскивать на зюйдвестке хоть какие-нибудь иероглифы.