Звонят из управления дороги: "Как воронки? Отправлены? К ночи готовятся еще два экстренных состава с машинами в Донбасс… Необходимо их вогнать в расписание".

Повесил я трубку. Вот так, думаю, переплет… На ночь вся надежда была у меня. Думал, как пропущу скорые, так и дам магнитогорский между шестисотыми. А тут… отбирают у меня ночь. Вот оно, дело-то, как повернулось…

Шарю я, шарю по графику. Тычу карандашом, тычу — никак не могу приткнуть поезд с воронками. Такая теснота… Ткнулся перед двадцать седьмым — это скорый московский — не выходит. Перед двадцать девятым ткнулся — опять не вышло. Перед тридцать первым… И перед тридцать первым не вышло. А тут на очереди уже "Красная стрела", московский экспресс. Что ж, думаю, делать-то с воронками? Из диспетчерской тебя сейчас не выпустят. Хоть влепешку расшибись, а найди место воронкам.

Кашлянул громкоговоритель:

— Диспетчер…

Гляжу на часы. Ну да, вот она и "Стрела".

— Кто у аппарата? — спрашиваю.

— У аппарата первый светофор. "Красная стрела" готова. Подаем из парка к вокзалу.

— Понято, — говорю, — подавайте…

Ткнул я карандашом в график — поставил точку. Хрустнул мой карандаш, поломался. И чинить я не стал. Отбросил карандаш, взял новый.

Что ж, остается теперь только дорожку "Стреле" приготовить. Вызываю линию, отдаю приказание:

— Убрать поезда на запасный. Освободить путь — "Стрела" пойдет.

Все поезда, какие есть на линии, тут обязаны посторониться. Иной поезд, может, километров пятьдесят уже от Ленинграда отмахал, возле Тосно где-нибудь погромыхивает, а тронется "Стрела", от перрона только оторвется должен уж этот поезд во все лопатки к ближней станции катить и с ходу на запасный путь укрыться.

На пятьдесят километров путь чистый должен быть перед "Стрелой". Такое правило. "Стрела" еще из Ленинграда снимается, а ее уже в Малой Вишере встречают. Вот как!

Сто шестьдесят километров до Вишеры одним духом "Стрела" проходит. В Вишере чуть передохнула — катит без остановок до Бологого. А Бологое — уже полпути до Москвы. Вот какие у "Стрелы" перегоны! Все станции побоку. Обухово, Славянка там, Тосно, Ушаки — вроде путевых будок для нее. Только в окнах помигивают.

Повернул, значит, я селекторный ключ — отдал приказание очистить линию. Стоит "Стрела" у вокзала, под стеклянной крышей. Ей еще и паровоз из депо не подан, проводники в белых перчатках только еще первых пассажиров встречают, по вагонам рассаживают — а путь для "Стрелы" до самого Тосно уже расчищен.

А все-таки — как же быть с воронками?

Встал я, прошелся по комнате, опять сел.

И, понимаете ли, решился я. Повернул опять селекторный ключ:

— Депо? Машиниста Коротаева позвать.

Вызвали Коротаева. Поздоровался я с ним на этот раз, хотя и не полагается этого по правилам. И спрашиваю:

— Как, — говорю, — чувствуешь себя? "Щука" твоя исправна ли?

— Оба, — говорит, — в исправности — что я, что "Щука".

— Очень рад, — говорю, — а теперь слушай меня, Коротаев. Можешь ли ты на своей "Щуке" от "Стрелы" ускакать? С товарным поездом в шестьсот пятьдесят тонн, с доменными воронками?

— От "Стрелы"?.. Замолчал громкоговоритель.

— Ну как, — спрашиваю, — Коротаев, поедешь или нет? Я тебя не неволю.

Молчит громкоговоритель.

Отпустил я педаль и выключил Коротаева.

А сам взял резиночку, сижу подчищаю следы поездов на графике. Ничего, значит, не поделаешь. Так тому и быть. А скоро мне смена.

Разве приказание отдать Коротаеву? Ну, прикажу — я ведь каждому машинисту по службе приказать могу. Прикажу — поедет Коротаев. Потащится его "Щука" с воронками, отъедет двадцать семь километров за час, законную свою норму… Так разве это мне надо? Мне надо, чтобы взревела "Щука", чтобы чертом понесла… От "Стрелы", от "Эльки" чтобы удрала — вот что мне надо.

Не кого-нибудь я и вызвал для этого дела, а самого Коротаева. Коротаев — лучший машинист товарных поездов.

Сижу, подрисовываю свой график и думаю: если уж и Коротаев меня выручить отказался, значит… И додумать я не успел. Гаркнул громкоговоритель:

— Диспетчер, Николай Петрович!

Коротаев! Сразу его по голосу узнал. Дух у меня перехватило.

— Так и быть, поеду с воронками. Отдавай приказание. Только скажи ты мне, пожалуйста: долго ли мне от "Стрелы" улепетывать придется?

Хотел я было крикнуть: "Друг ты мой милый, Коротаев, вот выручил!.." Да некогда разговаривать, нежности разводить. Говорю официально:

— Уходить надо от "Стрелы" самое малое до Ушаков. Шестьдесят три километра. А с Ушаков уж легче будет, с Ушаков я вас в график смогу втиснуть. Выводите паровоз.

— Понято! Паровоз под полными парами…

Я — за циркулярный ключ. Этот ключ разом все станции вызывает.

Зашумели в громкоговорителе все мои девятнадцать станций, сопят, покрякивают. Насторожились, видно. Еще бы! Циркулярный вызов, экстренный…

— К "Стреле", — спрашиваю, — готовы?

— Готовы, — говорят.

— Так вот, слушайте: перед "Стрелой" я выпускаю особо срочный груз на Урал, Магнитострою. Проталкивайте его обеими руками. До Ушаков или за Ушаки, не ближе.

— Понято, — отвечают все сразу. По голосам слышу — поняли станции положение.

— А каким номером, — спрашивают, — пойдет поезд?

— Двухтысячным. Даю ему две тысячи третий номер.

— Понято…

У нас, у диспетчеров, есть правило. Когда снаряжаешь сверх графика поезд, давай ему свой особенный номер. А те поезда, что по графику ходят, как вам уже известно, — постоянные номера имеют.

Отправляют мой двухтысячный.

Уйдет или не уйдет?..

Гляжу на часы. Отсчитала стрелка минуту. Переползла на вторую. Ползет, ползет… Тьфу ты — как букашка тащится, сил нет больше на стрелку смотреть. Подвернулась газета. Читаю объявления, под объявлениями — фамилия редактора. Под редактором — значки непонятные: номер… типография… заказ, опять номер… Да, думаю, номер. Будет мне номер, если Коротаев с воронками не прорвется…

Не утерпел я, вызвал Обухово — первую станцию по ходу поезда.

— Как двухтысячный, — спрашиваю, — не видно? Не подходит?

— Да проскочил уже, — говорят. — Минуты четыре, как проскочил.

— Тьфу ты! Что ж вы не докладываете?

— Сигналист тут у нас напутал, товарищ диспетчер. Кричит с башни: "Стрела" прошла!" — "Какая, говорю, тебе "Стрела" — разве время "Стреле"? Это товарный был". А сигналист свое: "Товарные так не ходят. Этого пулей пронесло…"

Дальше я и слушать не стал. Отпустил педаль — захлопнул рот Обухову. Вот так, думаю, разогнал машину Коротаев. Вот катит… Ведь уйдет от "Стрелы", уйдет, черт бы его побрал… А вдруг да сорвется? Вдруг пару ему не хватит, а?.. Ерзаю на стуле — никакого терпения нету. Руку не снимаю с ключа. Требую Колпино — следующую станцию:

— Как двухтысячный? Не слышно у вас?

— Не слыхать…

Тут меня Ленинград-пассажирский перебил:

— Диспетчер!

Надо же в такую минуту!

— Ну что вам? — спрашиваю. — Говорите покороче.

— Отправляется "Красная стрела"… — И пошел, и пошел тараторить громкоговоритель: — Паровоз "Элька" девяносто семь. Машинист Гарный. Кондуктор Липатов. Вагонов двенадцать, осей сорок восемь.

Слушаю я рапорт, а сам зубы стиснул.

— Понятно, — говорю. — Отправляйте "Стрелу".

Сел я поплотнее на стул. Вот оно, думаю, когда начинается.

Тормошу опять Колпино — уцепился за ключ, не отпускаю. А рука дрожит.

— Где двухтысячный? — кричу. — Двухтысячный? Да отвечайте же! Подошел? Нет?

— Да постойте, — бормочут что-то из Колпино. — Товарный… экспресс… "Щука"…

— Говорите ясней! — кричу я. — Докладывайте по форме.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: