— Вы, верно, первокурсник? — нарушила Лара затянувшееся молчание. — Бионик или?..

— Я геолог.

Она окинула его быстрым взглядом:

— Похоже… Нет, я не о внешности! Присядем на минутку, — она опустилась на скамью возле шведской стенки, жестом пригласила сесть Максима. — Да раздевалки я дойду одна, вы действительно чудесный исцелитель. Но у меня есть к вам вопрос… — Лара с минуту помолчала. — Скажите, почему вы все время преследуете меня?

Максим густо покраснел. Несколько раз, действительно, было так, что, увидев Лару где-нибудь на улице, он незаметно для нее шел следом два-три квартала, а однажды, в пургу, даже проводил до самого дома. Но как она могла догадаться?

— Или я ошиблась? — продолжала Лара после небольшой паузы. — Если не хотите, можете не отвечать.

— Нет, вы не ошиблись, — Максим в первый раз взглянул прямо ей в глаза и даже похолодел от волнения: так велико было сходство в выражении лица Лары и таинственной незнакомки.

— Тогда мне хотелось бы знать причину.

— Причину? Мне кажется, я уже видел вас…

— И это всё?

— Вы не совсем меня поняли. Я видел вас за две тысячи километров отсюда, на берегу лесного озера, видел так же ясно, как вот сейчас, а потом… — Максим замялся.

— Что же было потом?

— Потом я проснулся.

Лара рассмеялась:

— Так вы видели меня во сне?

— Может быть, только… — Максим замолчал.

— Что только? — Лара перестала смеяться и выжидающе смотрела на Максима.

— Только вы… В общем, эта девушка дала мне цветок. Такой, каких, кажется, нет на Земле. И когда я проснулся, цветок лежал у меня в руках. Я понимаю, это смешно…

Однако она не смеялась и смотрела на него так, будто знала, что услышит нечто совершенно необыкновенное:

— Продолжайте, прошу вас.

— Вот, собственно, и всё.

— Но вы сказали, цветок… Она подарила его вам?

— Так мне приснилось.

— А после? Что было после? После того, как вы проснулись? Что стало с цветком?

— Цветок пропал… Видимо, я обронил его. Это было перед самым отлетом.

— Но вы помните его? Хорошо помните? Какой он?

— Как вам сказать… Главное — у него все время менялась окраска. И лепестки — точно лиры…

Лара внезапно побледнела:

— Не может быть!

— Все так говорят. Но я видел его так же ясно, как вот… вас сейчас. Он был у меня в руках. Я нюхал его. Если, конечно, это не было продолжением сна.

Она долго молчала, явно пораженная его словами:

— А когда это случилось? Когда вы видели меня… эту девушку на озере?

— Перед самым отъездом в институт. В конце июля. Числа так…

— Двадцать шестого?!

— Да. А почему вы знаете? Значит, вы…

Лара покачала головой. Она была белее полотна:

— Нет, я ничего не знаю. Абсолютно ничего! Но двадцать шестого июля произошло такое!.. И эти цветы с лироподобными лепестками…

— Вы тоже видели их? Скажите, где, когда?!

— Я расскажу вам всё. Только позже, в другой раз. А сейчас… Мне что-то нехорошо. Простите, пожалуйста…

12.

Сквозь густые заросли джунглей, стремительно и бесшумно, будто перелетая с дерева на дерево, движется стая бабуинов. Время от времени они останавливаются, плотно сбиваются, в кучу и долго прислушиваются к шорохам леса. Но кругом, кажется, все спокойно. И обезьяны снова пускаются в путь, зорко посматривая по сторонам и принюхиваясь к запахам пробуждающегося дня. Пути бабуинов не видно конца. Километр за километром покрывают они на головокружительной высоте в неутомимых виртуозных прыжках. Но вот внизу показались купы смоковниц. Сигнал вожака — и стая рассыпается.

Теперь отовсюду несется аппетитное чавканье и треск обламываемых веток. Быстрые руки жадно обрывают сочные ягоды и тут же отправляют их в рот, торопясь наполнить опустевшие за ночь желудки. Заботливые матери не забывают набить рты и маленьких, вцепившихся в их спины детенышей. Те же, что постарше, сами пригибают усыпанные ягодами ветви и обчищают их прямо ртом, повизгивая от удовольствия и нещадно измазывая соком голые сморщенные рожицы.

Вдруг вожак перестал жевать и напряженно вытянулся— снизу, из-за ствола дерева, прямо на него смотрели страшные прищуренные глаза, глаза человека-охотника. Вожак на миг окаменел, потом издал короткий пронзительный звук. Мгновенье — и стая скрылась в зарослях.

Мвамба усмехнулся. Бабуины его абсолютно не интересовали. Он ждал другую добычу. Но теперь это потеряло всякий смысл. Мвамба хотел уже двинуться дальше, как внимание его привлекло нечто совершенно необычное — мимо промчалась отставшая молоденькая обезьянка, на спине у которой, вцепившись в густую шерсть, сидел… испуганный мальчуган.

Мвамба чуть не выронил из рук ружьё. Месяц назад у его соседа пропал сын, и он готов был поклясться, что обезьяна тащила именно его, — Мвамба не раз видел мальчонку, копошащегося возле соседской хижины. Теперь было не до охоты. Мвамба выбрался на тропу и побежал сзывать людей.

Рассказ старого охотника всполошил всю деревню. Все взрослые мужчины, как один, выступили на поиски бабуинов. Но обезьяны словно сквозь землю провалились.

Прошло двенадцать лет. Умер сосед Мвамбы. Утонула в озере его жена. Все в деревне успели забыть о необычайном происшествии в джунглях. Но Мвамба не забыл. Из года в год с неослабным вниманием присматривался он к каждой стае бабуинов. И упорство его было вознаграждено.

Однажды под вечер, пробираясь сквозь заросли смоковниц, он увидел, как в плотной листве деревьев мелькнуло голое тело. Мвамба замер. Теперь он ясно видел, что высоко в ветвях, среди лакомящихся ягодами обезьян, ловко перепрыгивает с дерева на дерево рослый мальчуган. Длинные свалявшиеся волосы космами падали ему на плечи, худое тело покрывали бесчисленные рубцы и ссадины. Но даже отсюда, с земли, было видно, как перекатываются под кожей могучие бугры его мышц. Меж тем день клонился к вечеру. Обезьяны начали устраиваться на ночлег. Мвамба с величайшими предосторожностями отполз на тропу и помчался к деревне.

Незадолго до полуночи два десятка охотников со всех сторон обложили смоковник. Луна была на ущербе, свет ее почти не проникал к подножью деревьев. Но привыкший к ночному мраку Мвамба быстро и бесшумно, как пантера, скользил меж стволов, высматривая лежбище бабуинов. Ноздри его широко раздувались, улавливая малейшие изменения запаха. Наконец он остановился. Обезьяны были тут, рядом. Он слышал даже их сонное бормотание. Но где же мальчуган? Мвамба до боли расширил зрачки глаз. И вдруг увидел его, почти на земле, в небольшом гнезде из ветвей. Юноша спал, запрокинув голову, широко раскинув сильные руки.

Легкий посвист — и шестеро охотников присоединились к Мвамбе. Он подал знак — на мальчугана набросились все сразу, стянули его на землю, подмяли под себя. Мальчик отчаянно сопротивлялся — кусался, царапался, отбивался руками и ногами. Но ловкие руки охотников быстро скрутили его крепкими узлами, заткнули рот, поволокли сквозь чащу.

Утром вся деревня сбежалась взглянуть на лесное диво. Однако Мвамба разогнал любопытных и объявил, что, поскольку родители мальчика — если это были они — давно умерли, то он берет мальчугана к себе в сыновья.

Никто не возражал против решения Мвамбы. Но не так-то просто было подступиться к затравленному зверенышу, который сидел все время скрючившись,'никому не позволял себя трогать и дико озирался, издавая какие-то нечленораздельные звуки. Когда Мвамба поставил перед ним корзину с фруктами, он даже не взглянул на них. А стоило охотнику прикоснуться к голове мальчика, как тот яростно оскалил зубы, и в глазах его сверкнула такая злоба, что даже видавший виды Мвамба попятился к двери.

Но Мвамба не отнял руки, и мальчуган не укусил его.

Так началось приручение мальчика-обезьяны. Старый охотник отдавал ему все свободное время, не жалел ни терпения, ни ласки. Однако прошел не один месяц, прежде чем мальчуган перестал рычать на Мвамбу, стал брать у него из рук пищу, отказался от попытки бежать из хижины.

Время шло, и постепенно он смирился с жизнью в деревне, привык к людям, даже привязался к Мвамбе, как может привязаться к хозяину собака. Он стал ходить с ним на охоту, помогал выслеживать зверя, доставал плоды с высоких деревьев.

Однако и много лет спустя он так и не научился говорить, не преодолел отвращения к домашней пище, не мог обращаться с ружьем, не принимал участия ни в какой деревенской работе, а главное — так и не стал, по-видимому, мыслить…

…По экрану побежали титры: «Фильм поставлен по материалам… В нем приняли участие… В основу фильма положен достоверный факт… В него включены документальные кадры, снятые на севере Мозамбика, в Африке…»

Михаил выключил телевизор:

— Удивительно!

— Ничего удивительного. Так бывает со всеми Маугли, — Антон встал и заходил по комнате. — Меня давно уже интересуют такие происшествия. Сейчас я собрал материал по девяти случаям: пятерых детей воспитали волки, двух — павианы и одного мальчика антилопа. Это вот десятый. И всюду одно и то же — дети, воспитанные зверями, не могут научиться говорить, не приобретают способности мыслить и чаще всего погибают в неволе. Случай, который мы только что видели, по-видимому, с самым счастливым исходом. Но и здесь мальчик не стал человеком. В лучшем случае из него выйдет преданное домашнее животное.

— Почему животное? — возразил Михаил с негодованием. — Это же человек, с человеческим мозгом!

— Человек? А чем, собственно, отличается человек от животного? Думаешь, только строением мозга?

— Разумеется.

— Ничего не разумеется. Главное отличие человека — это способность мыслить.

— Так разве это не просто физиологическая функция достаточно развитого мозга?

— В том-то и дело, что нет! — решительно заявил Антон. — И то, что мы сейчас видели — прямое тому доказательство. Человеческий мозг может мыслить. Потенциально может. Но надо научить его этому. Надо запрограммировать его, надо заложить в него элементарные основы мышления. Поэтому способность мыслить передается от поколения к поколению как эстафета, и достаточно прервать ее хотя бы в одном звене…