Рядом остановился автобус, «Финский вокзал», — прочел он на залитом дождем трафарете. Финский вокзал… Что-то было связано с этим вокзалом?.. Ах, да! Он еще весной установил, что именно с Финского вокзала идут поезда на Лахту. Опять Лахта!

— А-а, была — не была! Больше терять нечего! — И он прыгнул на подножку автобуса.

…Поезд замедлил ход. Максим выглянул в окно. Дождь прекратился. Ущербная луна показалась в разрывах туч, и широкая полоса тусклых бликов протянулась к самому горизонту.

Он пристальнее вгляделся в странно плоский, безжизненный ландшафт. Вода, вода… Что это, залив, озеро? Он перешел к противоположному окну. И здесь вода — тяжелая, неподвижная, будто подернутая нефтью. Болото, догадался.

Максим. Оно подступало к самой насыпи. Поезд шел словно по узкой дамбе. Казалось, конца не будет этой черной застывшей трясине. Но вот дамба расширилась. Высокие заросли кустов поднялись над водой. Мелькнул огонек, другой…

— Станция Лахта! — донеслось из динамика над дверью.

Поезд остановился. Максим вышел на узкую деревянную платформу. Кроме него здесь не сошел ни один человек. Он проводил глазами уходящий состав и огляделся. Слева от станции виднелись огни поселка. Справа, сразу за длинным рядом ларьков и павильонов, поднималась высокая стена деревьев. К ней шло неширокое асфальтированное шоссе.

С минуту подумав, Максим двинулся по дороге к роще.

Шоссе огибало ее почти вплотную, отделяясь лишь узкой канавой и полуразвалившимся штакетником. Из-за высокой стены деревьев не было слышно ни звука.

Что же там, за этими деревьями? Максим прыгнул через канаву, легко перебрался через забор и сразу попятился назад — перед ним стоял массивный черный крест. Кладбище!

Он поспешно вернулся на дорогу, скорым шагом миновал кладбищенскую ограду. За ней тянулось голое свежевспаханное поле. Асфальт кончился. Под ногами зачавкала грязь.

Впереди не было видно ни огонька. Сзади все ещё угадывались контуры кладбищенской рощи. Что-то зловещее было в чёрной стене деревьев. Он, не оглядываясь, зашагал вперед.

Ночь была тёмной. Узкий серп луны снова скрылся в тучах. Скоро исчезла под ногами и дорога, то ли свернула куда, то ли уничтожил ее плуг. Пришлось идти по рыхлой пахоте. Ноги промокли. К обоим ботинкам будто навесили по гире. Каждый шаг давался с трудом. Но он шагал и шагал, не отдавая себе отчета, куда и зачем идет.

Сколько так продолжалось, неизвестно. Часы, которые Максим не помнил когда заводил, остановились давным-давно. Наконец он почувствовал, что не в силах сделать больше ни шагу. Смертельная усталость сковала ноги, свела спину, свинцовой тяжестью наваливалась на плечи. С неба снова посыпал дождь. Ледяной ветер пронизывал насквозь.

Пашня под ногами стала совсем непроходимой.

Максим остановился. Кругом была непроглядная темнота. Огни Лахты скрылись в сплошной сетке дождя. Да он и не знал теперь, в какой стороне она, Лахта. Не все ли равно!

Голову сдавило тупой болью. Сильный озноб завладел телом.

Приступы тошноты волнами подкатывали к горлу. Хотелось одного — лечь и не вставать. Лечь немедленно, прямо здесь, в это черное вязкое месиво.

Но тут что-то больно кольнуло в висок, и тихий протяжный звон пронесся в темноте. Максим вздрогнул. Что это, чудится или звенит в ушах? Но звон повторился. Ясно.

Отчетливо. И он вспомнил — он уже слышал этот низкий звенящий звук. Кажется, тоже ночью. И в таком же отчаянном положении. Но где, когда?

Он больно закусил губу, стараясь выловить из пестрой мозаики воспоминаний давно забытый эпизод. Но боль в голове смешивала все мысли. Страшная опустошающая слабость тянула к земле. Максим нащупал ногой место потверже и сел, сжав голову руками. Что толку вспоминать прошедшее…

Однако в следующее мгновенье сильный порыв ветра ударил в лицо, и сразу, точно молнией, разорвало тяжелые завесы памяти. Ветер нес запах астийского эдельвейса, и этот ни с чем не сравнимый аромат напомнил все. И ту, другую ночь, когда он также услышал странный звенящий звук, перед тем, как выбраться из трясины, — это было на Чёрном болоте, у кордона. И тот не то день, не то вечер, когда такой же звон вывел его из оцепенения за несколько минут до появления вызванного кем-то вертолета… И спасительный взрыв на тропе под старой лиственницей. И загадочный свет в окне лесной сторожки. И многие другие дни и ночи, когда ветер приносил ему аромат чудесного цветка, и он гнался за ним, как за счастливой звездой, выбираясь из самых, казалось бы, безвыходных положений. А над всем этим, как в давние годы, с поразительной ясностью, точно наяву, встал образ той, кого он назвал когда-то астийской Нефертити.

Она будто склонилась над ним, больным, никому не нужным, измученным переживаниями, и с бесконечной нежностью смотрела на него, звала его взглядом.

Но в памяти всплыло уже другое — узкая, отрезанная от всего мира площадка на Зубе Шайтана и тихий, прерываемый рыданиями голос: «Прошу вас, умоляю… Мне самой нужна помощь…» И сразу вслед за тем — корявые строки из письма Силкина: «…тягостно мне, тоскливо, а помочь некому…»

Максим вскочил на ноги. Так она в беде, в опасности!

Вот что значит сегодня этот запах. С ней давно что-то случилось, ей трудно, может быть, труднее, чем ему. И также некому помочь. Как мог он забыть об этом! Как мог весь год заниматься жалкими, ничтожными делами, тратить себя на пустые дрязги, в то время как она ждала его, нуждалась в помощи, страдала!

И вот теперь…

«Лахта, помните, Лахта!» — будто вновь услышал он ее молящий шепот.

«ЛАХТА, ПОМНИТЕ, ЛАХТА!!» — гулко стучало у него в висках.

«ЛАХТА, ПОМНИТЕ, ЛАХТА!!! — скорбным набатом гудел осенний ветер.

И этот ветер, этот тревожно зовущий запах словно вернули ему силы, заставили забыть о собственных страданиях. К ней, к ней! Скорее к ней, туда, откуда несется призывный аромат, что бы ни ждало его там, с какой бы опасностью ни пришлось столкнуться!

А запах астийского эдельвейса становился все явственнее, все сильнее. Он будто звучал во тьме ночи, звенел, как туго натянутая струна, стонал, плакал, молил о помощи.

Скорее, скорее! Она ждет его, ей плохо. Он уже не сомневался, что вот-вот увидит ее, — слабую, беззащитную, как в день их первой встречи, и знал, чувствовал, что не пожалеет жизни для ее спасения.

Но каким напряжением давался каждый шаг! В голове по-прежнему мутилось. Ноги подкашивались. Он то и дело терял равновесие и падал. Однако снова вставал, снова выдирал ноги из тугой, как резина, грязи и шел дальше и дальше, совершенно не представляя, куда выведет его зовущий аромат.

Наконец пашня кончилась, он выбрался на мокрую, в кочках луговину. Идти стало легче. Однако голова кружилась все сильнее, силы окончательно покидали его. Вдруг острая боль пронзила левый бок, стрельнула в плечо. Он снова упал, даже не упал, а как-то осел в намокшую траву.

Кажется, больше не встать…

Нет-нет! Только не это! Только дойти. Только увидеть ее, убедиться в ее безопасности или отдать за нее последнюю каплю жизни. И Максим снова двинулся вперед, ползком, на четвереньках, цепляясь за каждый кустик пожухлой травы.

Внезапно ветер стих, дождь прекратился. И тот же тихий звон раздался над самым ухом. Максим с трудом раскрыл отяжелевшие веки. И сразу зажмурился. Яркий голубой луч ударил в глаза. И вся земля вокруг, весь воздух будто вспыхнули ослепительным пламенем. Что это, что? Максим снова раскрыл глаза. Но все уже погасло. Кругом по-прежнему была сплошная темень.

Он с тоской посмотрел в ту сторону, откуда все еще несся знакомый запах, и похолодел от волнения. Огромный голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, медленно н беззвучно опускался с черного неба. Через минуту он коснулся земли и так же медленно двинулся к нему. Ближе…

Ближе… И вот уже в двух шагах от него взметнулась на высоту многоэтажного дома пылающая громада, исчерченная мозаикой кругов, ромбов, сферических треугольников.

Максим невольно прижался к земле. Объятая голубым пламенем стена подступила почти вплотную, нависла над самой головой. Холодные космы огня клубились совсем рядом, касались его лица. Еще минута, и все это обрушится на него, вомнет в землю, раздавит, как муравья.

Вот оно, вот! Вот что оборвет сейчас его жизнь. Или поглотит, как поглотило тогда плачущую Нефертити, недаром она предупреждала его своей пластинкой. Но нет, нет!

Пусть не думают они там, в этой горящей бочке, что он встанет перед ними на колени. Нет, черт возьми! Собрав последние силы, Максим встал во весь рост и шагнул к пылающей громаде…

Часть третья.

«АО ТЭО ЛАРРА» («ЛЕТЯЩИЙ ЗА ЗНАНИЯМИ»)

1.

Мягкий повторяющийся аккорд все громче, все настойчивее звучал над самым ухом. Максим сделал над собой усилие и открыл глаза. Сознание медленно возвращалось.

Сначала он видел лишь зеленый туман и слышал глухой шум, который мог быть шумом прибоя. Потом туман будто поднялся, рассеялся, и он понял, что лежит в большой комнате со странно просвечивающими потолком и стенами.

Комната была абсолютно пустой, если не считать невысокой кушетки, где он лежал раздетый, и крохотной тумбочки, на которой высилась аккуратная стопка вычищенной, отутюженной одежды. Не было видно ни дверей, ни окон, ни даже вентиляционных решеток, Но воздух, как и свет, видимо, свободно проникал сквозь диковинные стены: в комнате дышалось легко, как утром в весеннем лесу.

Где он? Как попал сюда? Максим попытался вспомнить, что произошло перед этим. Но память разворачивалась с трудом. Он помнил только, что были большие неприятности, была ночь, был дождь, холод, была трудная дорога и страшная опустошающая слабость. А потом… потом… Что же было потом?

И вдруг вспомнил всё: как тихий протяжный звон раздался в темноте, как ветер принес ему запах астийского эдельвейса, как гигантский голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, медленно и беззвучно спустился с черного неба. Он будто вновь пережил ту страшную минуту, когда пылающая громада придвинулась почти вплотную, дохнула пламенем в лицо. Однако он, помнится, еще заставил себя подняться, чтобы встретить смерть, как подобает мужчине. Но в это время огонь погас, и все исчезло в ночном мраке.