— Может быть, и так… Но какая это любовь, если она лишена самого главного — сознания, что любимый человек будет с тобой всегда?

— Тогда и ваша жизнь покажется бессмысленной, если она лишена самого существенного — вечности, — быстро парировала Риека. — Дело однако в том, что человек не может этого представить, не думает о смерти, а если и думает, чисто теоретически, отвлеченно, не зная, когда и при каких обстоятельствах умрет. И это делает его практически бессмертным.

— Да, пожалуй…

— Но ведь так и в любви. Влюбляясь снова и снова, человек никогда не думает, что это на время, не может представить, что это новое его чувство когда-нибудь уйдет.

И оно кажется ему практически бесконечным.

— Все это логично, слов нет, — согласился Максим. — И все-таки я до конца дней своих буду любить одну Миону…

— А она вас? Тоже? — неожиданно спросила Риека.

— Она? — Максим даже растерялся от такого вопроса. — Ну, этого я не знаю…

— Конечно, не знаете. Она сама этого не знает. И в этом её счастье. Но если все-таки — представьте на минуту! — она разлюбит вас, расстанется с вами, просто перестанет существовать, неужели вы все-таки никогда и не полюбите, скажем, Этану? Или… меня? — смеющиеся глаза Риеки приблизились к самому его лицу и вдруг вспыхнули такой страстью, что он почувствовал, как, против всякой воли, все существо его так и рванулось навстречу этому призыву. В них, этих клокочущих янтарным пламенем глазах, вмиг замкнулся весь мир, все желания, вся жизнь.

В страшной растерянности отвел он свой взгляд:

— Не знаю… Вы словно лишаете меня рассудка… Это какое-то волшебство…

— Это просто жизнь, Максим, от которой вы почему-то упорно хотите отгородиться.

— Он не виноват, Риека, — вступила в разговор Этана. — Вся их планета опутала себя подобными перлами морали.

— И все земляне им следуют?

— В том-то и заключается трагикомизм людей Земли, что следует этой морали лишь небольшая группа идеалистов. И им-то больше всего и достается от моралистов-ханжей, столь же лицемерных, сколь и блудливых.

— Я не согласен с вами! — горячо возразил Максим.

— Милый друг мой! — сказала Этана с искренней горечью. — Я очень хотела бы переменить свои взгляды на эту сторону жизни землян. Но, боюсь, тут не поможет ни ваша безукоризненная логика, ни ваша любовь к Родине.

— И все-таки вы ошибаетесь, Этана. Все искусство Земли, вся наша живопись, музыка, поэзия против ваших умозаключений! Я опять привел бы десятки примеров. Но мы, наверное, утомили Риеку своим спором?

— Напротив, я вся — внимание, — возразила девушка. — Хотя многое мне, конечно, непонятно. Зачем накладывать какие-то путы на любовь? Зачем подчинять это интимнейшее чувство каким-то требованиям морали? Все-таки я — дитя Системы. И мечтаю встретить и полюбить еще многих мужчин, интересных и разных, и пережить еще много весен и много-много раз почувствовать себя распускающимся бутоном. Но и то, что сказал Максим, привлекает меня. Есть что-то удивительно прекрасное в этой любви на всю жизнь. В ней что-то от вечности. Нечто подобное было, кажется, и у нас в эпоху Ингрезио. А я люблю эту эпоху. Не только как историк. Но и как человек, как женщина. Я… Вы знаете, Максим, я… Ой, смотрите, что там?

Максим взглянул в направлении, указанном Риекой, и увидел, как большой многоместный гравилёт быстро спустился почти к самой поверхности воды, на мгновенье завис там над каким-то предметом и снова взмыл вверх, взяв курс им навстречу.

Через несколько секунд аппараты сблизились настолько, что Максим смог рассмотреть сквозь прозрачные стенки гондолы человек десять молодых мужчин, которые, развалясь в мягких креслах, обсуждали какой-то, должно быть, очень важный вопрос. Видно было, что предмет спора захватил их целиком. Но это не помешало им вежливо вскинуть руки для приветствия, а некоторым даже задержать взгляд на очаровательных спутницах Максима, как только гондолы оказались друг против друга.

Риека слегка привстала с кресла и включила акустическую систему:

— Мы вас приветствуем, друзья! Что там внизу, на поверхности океана?

— Пустое! — небрежно ответил один из мужчин. — Какой-то юнец, видимо, только что покинувший интернат, не может справиться с гравилётом и не хочет ждать помощи Кибера.

— Не может справиться с машиной? А если ему грозит опасность? — не удержался Максим.

— Как это, грозит опасность? — удивился тот же мужчина. А Этана незаметно дернула Максима за рукав, напоминая, что он совсем в ином мире, где сам вопрос этот звучит неуместно. Но Максима не покидала тревога:

— И все-таки, надо бы посмотреть, что там, внизу? — сказал он, стараясь не терять из виду блестящую точку.

— Право, я не вижу в этом необходимости, — возразила Этана. — Время близится к вечеру. А нам нужно еще подвезти Риеку.

— Но мы можем включить оптическую систему, — заметила девушка, видимо, заражаясь тревогой Максима.

— Что же, пожалуй, — Этана нажала нужные клавиши, и Максим увидел среди волн беспомощно качающуюся гондолу гравилёта. Люк ее почему-то был открыт, тороидальный диск ушел под воду, волны захлестывали аппарат почти целиком, заполнив добрую половину гондолы. Незадачливый пилот гравилёта, молодой юноша, почти мальчик, выбрался наружу и, вцепившись в крышу кабины, старался удержаться на гладкой поверхности гондолы. Он весь промок. На лице у него были написаны ужас и страдание.

— Так это авария! Человек гибнет! Давайте скорее туда! — Максим даже вскочил от нетерпения.

— Успокойтесь, мой друг, — остановила его Этана. — Здесь никто никогда не погибал. Кибер знает, как поступить. К тому же, все наши молодые люди прекрасные пловцы.

— Но неужели вы не видите, он теряет последние силы?

— Да, что-то мне здесь не нравится, — поддержала Максима Риека. — Если даже это заранее намеченное испытание, то все равно… Может, опустимся к нему?..

— Если вы так хотите…

Но не успела Этана нажать педаль, как гондола с юношей, видимо, переполнившись водой, вдруг резко накренилась и стремительно скрылась под волнами.

Риека вскрикнула. Этана бросила гравилёт рывком вниз, опустилась к самой воде, включила все системы просмотра и прослушивания. Море было пустынным. Лишь белые гребни волн медленно катились к туманному горизонту, да жалобно, надрывая сердце, кричали большие сизые птицы, лениво парящие над водой.

Глаза Риеки наполнились слезами. Этана не говорила больше ни слова, сидела бледная, как полотно. Максим прижался лицом к стенке гондолы, до боли в глазах вглядываясь в бегущие волны.

Но вот будто чёрная тень мелькнула под водой. Максим метнулся к люку:

— Откройте! Скорее!

— Что вы задумали? — насторожилась Этана.

Но он уже нащупал овальный выступ на стенке гондолы, нажал на него обеими руками и прыгнул в открывшийся люк.

Море тотчас сомкнулось над головой. Максим открыл глаза и глянул вниз. Но там был лишь непроницаемый мрак, дно лежало, видимо, слишком глубоко. Он вынырнул на поверхность, чтобы набрать побольше воздуха и чуть не стукнулся головой о днище гравилёта.

— Максим, сумасшедший! Что вы делаете? Под нами трехкилометровая глубина! — Этана накренила гравилёт, чтобы было удобнее забраться в гондолу. Но Максим снова ушел под воду.

Так повторилось несколько раз. Лишь убедившись окончательно в невозможности что-либо сделать для несчастного пилота, поднялся он в машину и в изнеможении упал в кресло.

Этана не скрывала раздражения:

— Зачем? Зачем вы так рискуете! Спросили бы хоть нас. Приборы гравилёта ясно показывают, что на глубине по крайней мере трехсот метров нет ни гондолы, ни человека.

А Риека молча схватила его за руки и прижалась к ним мокрыми от слез глазами.

— Спасибо, мой друг. Спасибо! Это то, о чем я мечтала всю жизнь. То, что так хотела бы вернуть мужчинам Агно…

Несколько минут прошло в молчании. Наконец Этана произнесла, как в забытьи:

— Нет, этого не может быть… Просто не может быть… Кибер не мог не прийти ему на помощь. Что вы думаете обо всем этом, Риека?

— Я предполагаю, — тихо ответила девушка, — что несчастный мальчик — с только что прибывшего звездолёта. И если он родился в космосе, то у него не было еще связи с Кибером. Кибер просто не знает о нем. А он не знает Системы, не знаком даже с устройством гравилета. Этим можно объяснить и его страх перед океаном, и неумение плавать…

Что-то похожее на стон вырвалось из груди Этаны:

— Так что же мы медлим! — она рывком нажала на одну из клавиш, подалась почти к самому экрану:

— Командир галактического корабля Ао Тэо Ларра. Вводную систему Главного кибера, срочно! Шифр связи — коми даро злла.

И не успело раздаться традиционное: «Вводная система Главного кибера в вашем распоряжении, командир Ао Тэо Ларра», как 'Этана, задыхаясь, произнесла:

— Океан Эо. Сектор 744. Тонет человек, не связанный с Кибером. Будем наводить гравилёт класса Рао. Все!

Мгновенье томительной тишины. Быстро бегущие блики по экрану. И наконец:

— Вас поняли. Место нахождения гравилёта зафиксировано. Аварийные снаряды вышли. Освободите акваторию океана.

Этана нажала на педаль. Гравилёт рванулся вперед. А через секунду Максим увидел, как далеко за их спинами прямо с неба вонзились в воду черные молнии.

Все с облегчением вздохнули. Этана погасила экран:

— Будем надеяться, что все кончится хорошо, — она отвела со лба упавшую прядь волос и откинулась на спинку кресла.

— Да, — ответила Риека, — но именно с этого я начну разговор с Горо.

— А я начал бы с того, что привлек к ответственности этих молодцов! — взорвался Максим. — Ведь, покидая несчастного, они не преминули сказать, наверное, «рады были бы оказаться вам полезными». Представители «настоящей цивилизации»!

— Они не виноваты, Максим, — мягко сказала Риека. — Случай, действительно, экстраординарный. Недаром Кибер не усмотрел в их поступке ничего предосудительного.