Максимка собрал рюкзак, в последний раз осмотрел место ночлега. Огромный кедр стоял теперь, не шелохнувшись. Лишь редкие тяжелые капли время от времени срывались еще с его ветвей. Но сейчас, в свете солнца, сам шум этих капель звучал веселой бодрой музыкой. Итак — в путь!

Только почему все-таки молнии били все время в одну точку? Разве пойти взглянуть? Не беда, что немного в сторону. Он перебрался через несколько завалов и остановился перед крутой глубокой рытвиной. Кажется, где-то здесь…

По обоим краям промоины сплошь тянулась непроницаемая стена леса. Но вправо, чуть выше по склону, маячил просвет. Максимка направился туда и вскоре увидел большую круговину, лежащую по обе стороны рытвины. Земля здесь была черной, твердой, почти каменистой. Он не без опаски вступил на плотную, кое-где потрескавшуюся почву. Местами она вспучилась пузырчатыми стекловатыми буграми И ни кустика, ни травинки! Видно, не один десяток лет били в этот пятачок огненные молнии.

Но почему именно сюда, в самую рытвину? Он подошел к ней ближе. Рытвина была широкой — не перепрыгнешь. И в глубину гораздо больше человеческого роста — настоящий овраг! В стенках ее виднелся тот же песок и гравий, что и в Вормалеевском обрыве. По дну текла вода, видимо, после — еда в него дождя.

Как же перебраться через этот овраг? Максимка прошёл немного дальше и увидел, что неподалеку поперек рытвины лежат несколько поваленных лесин. Он поспешил к ним. Так это настоящий переход! Три толстых бревна были плотно уложены одно к другому, даже закреплены по концам кольями. Кому понадобилось строить такой мост? Максимка перебрался через рытвину и сразу увидел, что дальше в лес тянется заметная прогалина. Тропинка! Та самая тропинка, «вторую они так долго и безуспешно искали. Вот удача! Максимке показалось, что даже боль в ноге утихла. Теперь — шагать и шагать! Тропинка, правда, еле угадывалась в лесной чаще. Путь по ней часто преграждали упавшие деревья. И все-таки это был не сплошной бурелом, каким они продирались все эти дни.

Уже часа через два тропинка резко свернула вниз и вывела к долине небольшого ручья. Максимка совсем повеселел. Все было так, как говорили охотники. И дорога по ручью оказалась не трудной. Он тек в низких, поросших травой берегах. Но особенно не петлял. И под ногами было почти сухо.

В полдень Максимка устроил привал, сварил кашу, вскипятил чай. Потом полежал немного на сухом пригорке. И снова зашагал вверх по ручью. Живое журчание воды настраивало на бодрый лад, рассеивало все страхи и тревоги. К тому же день был солнечным, но не жарким. Ровный прохладный ветер неизменно дул в лицо, предвещая хорошую погоду и на завтра.

Так прошагал Максимка весь день. А к вечеру ручей вывел его к подножью Лысой гривы. Он узнал ее сразу. Грива оказалась невысокой известковой грядой, снизу поросшей лесом, сверху почти голой, за что, видимо, и получила свое название.

Максимка прикинул время. Солнце еще не коснулось верхушек деревьев. До ночи можно было подняться на вершину гряды. И он снова двинулся вперед. Настроение было приподнятым. Последний бросок — и он у цели!

Однако склон гривы оказался совсем не таким ровным, как выглядел снизу. К тому же большая часть его поросла густым кедровником. Поэтому, хоть завалов здесь почти не было, подъем дался Максимке с большим трудом — чувствовалась сильная усталость. Он уж пожалел, что не заночевал внизу. Зато, когда, преодолев последний уступ и выбравшись на ровную площадку, глянул вдаль, то так и застыл на месте, пораженный открывшейся картиной.

Сразу за гривой лежала котловина. Но не просто котловина, а удивительно правильная воронка в виде гигантского конуса. Склоны ее были сплошь покрыты частым ельником, а внизу блестело озеро, то самое озеро, одно упоминание о котором заставляло поеживаться' бывалых охотников. Оно открылось как-то неожиданно, всей своей гладью и оказалось совсем не таким, как представлял себе Максимка. Вместо чего-то темного, мрачного, пугающего, взгляду предстало море света. Небо здесь словно приподнялось. Горизонт раздвинулся. А озерная чаша будто пылала в лучах заходящего солнца.

И в то же время трудно было отделаться от мысли, что все это какое-то ненастоящее, необычное, неестественное. Ибо так велика была эта циклопическая воронка, такими плавными, идеально округлыми были ее склоны, так ровно, словно подстриженные под гребенку, сбегали вниз островерхие пирамиды вершин, что, казалось, это не природная котловина, а громадный амфитеатр, сделанный руками каких-то исполинов. И само озеро — круглое, спокойное, с чистой зеркальной поверхностью, напоминало скорее арену сказочного цирка.

Но самым удивительным было освещение. Солнце только что коснулось дальних сопок. И вся эта арена, вся громадная чаша амфитеатра, весь широко раздвинувшийся горизонт— будто горели каскадом ярких красок. В самом верху котловины деревья отливали металлической бронзой, ниже становились медно-красными, потом оранжевыми, а самая середина озера пламенела чистым пурпуром. Ничего подобного Максимка не видел ни разу в жизни. Одна минута такого зрелища могла возместить любые трудности пути.

Но вот краски погасли. В котловине начали сгущаться сумерки. Пора было думать о ночлеге. Больших деревьев на гриве не росло. Зато ветер гулял здесь свободно. А ночь обещала быть прохладной. Максимка прошел в одну сторожу. потом в другую, и вдруг заметил глубокую расселину. Две глыбы известняка сходились почти вплотную. Однако между ними мог свободно пройти человек. Это было то, что надо. Оставалось отгородить часть расселины сучьями, набросать сверху веток, и шалаш готов. Костра на ночь можно было не разводить. Комарье на вершине гривы не держалось. А от холода лучше поглубже закопаться в хвое. Так он и сделал. И уже через минуту спал глубоким крепким сном.

Проснулся Максимка посреди ночи. Не от холода и не от укусов мошкары. Сначала он вообще не мог понять, где он и что с ним. Только постепенно до сознания дошло, что это расселина на Лысой гриве. Но что разбудило его? Этот зуд за ухом, которое он, по-видимому, перележал? Нет, что-то другое. Да вот, вот оно! До слуха его ясно донеслись звуки рыки.

Музыка здесь, на Лысой гриве?! Максимка высунул голову из-под плаща и прислушался. Не показалось ли? Но нет Мягкая светлая мелодия лилась откуда-то со стороны вера Лилась непрерывно. И было в ней что-то необычайна нежное, волнующее, такое, что вызывало неведомую раньше грусть и тоску. Максимке мучительно хотелось что-то вспомнить, поймать ускользающие обрывки каких-то мыслей, понять какую-то давнишнюю тайну. Ему чудилось, что где-то, когда-то он уже слышал и переживал это. Но где, когда? И что «это», что?!

Он выбрался из-под плаща и сел на хвое. Какой уж там сон! Неясная тревога все больше поднималась в глубине души. Щемящая тоска становилась невыносимой. Все его существо словно наэлектризовывалось под влиянием непонятной музыки. Он еле сдерживался, чтобы не вскочить и не броситься навстречу этим звукам. Несмотря на ночь и холод, несмотря на обступившую его глушь, несмотря на усталость и боль в ноге.

А музыка все лилась и лилась, без малейшего перерыва, без всяких слов. И трудно было понять, играет ли какой-то один неведомый инструмент или целый оркестр. Казалось, звучали сам воздух, сама темнота, сама ночь. И не просто звучали. Максимка только теперь почувствовал, что в музыку все явственнее вплетается знакомый аромат цветов, тот самый горьковатый аромат, который он впервые ощутил на своих руках в то памятное утро и который не спутал бы теперь ни с каким другим запахом. И аромат этот тоже по-своему звучал. Меняясь в еле уловимых нюансах в такт музыке, он вел мелодию, сливался с нею, делал ее особенно выразительной и яркой.

Наконец Максимка не выдержал и, разбросав сучья, выбрался наружу. Тьма была непроницаемой, воздух недвижим. Лишь в черном, как сажа, небе вздрагивали от холода мириады звезд. Здесь, на Лысой гриве, они казались особенно яркими и крупными. И никогда еще свет их не был так притягательно прекрасен, как в эту ночь, наполненную музыкой и запахом неведомых цветов. Вначале Максимке подумалось даже, что все это и идет оттуда, из самых глубин звездного неба. Но скоро стало ясно, что музыка лилась все-таки со стороны озера. Он обернулся к невидимой во тьме котловине и больше уж не мог оторвать от нее глаз.

Там внизу, в чернильной темноте ночи, сияло чистейшим аквамарином туманное кольцо света. И даже не кольцо, а будто гигантское ожерелье из огромных шаров-самоцветов. А в центре его, подобно яркой форсунке, источающей волны голубого пламени, сияЛа та самая звезда, какую он видел несколько раз в небе и которая непонятным образом ассоциировалась с воспоминаниями о таинственной незнакомке и всем, что было с ней связано. Мгновенный озноб пронизал Максимку. Он даже оглянулся по сторонам, настолько сильно было чувство, что она где-то здесь, близко, совсем рядом… Но все кругом тонуло в непроглядной тьме.

Между тем туманное кольцо поблекло, на миг распалось на отдельные светящиеся пятна. Но тут же вспыхнуло с новой силой, уже зеленым цветом. Зеленое сияние незаметно для глаз сменилось желтым, потом оранжевым, алым. И вот уже вся гамма красных, оранжевых, пурпурных цветов закружилась в стремительном хороводе, следуя тончайшему фортиссимо таинственной музыки.

Максимка потерял всякое представление о времени. Не было уже ни мыслей, ни тревог, ни волнений. Весь он будто слился с этими звуками, красками, меняющимися оттенками запаха, мерцанием звезд, тьмой ночи и сам стал частью огромной звездной симфонии.

Но вот цвета стали бледнеть, все больше, больше, будто погружаясь в глубины вод, а вместе с ними замирали и звуки. Стало темно и тихо. Лишь волны необыкновенного аромата некоторое время еще плыли по воздуху. Да яркая голубая звезда горела в кромешной темноте. Потом исчезла и она. С севера потянуло холодом. Максимка вернулся к расселине. Разжег костер. Присел на камень. О сне теперь не хотелось и думать. Что значило все только что увиденное услышанное? Почему озеро светилось и пело? А запах? И звезда? Значит, все это имеет какую-то связь с той давней историей на Вормалеевском озере? Вопросы, вопросы… Но, может быть, завтра что-нибудь разъяснится? Он бросил в костер несколько толстых сучьев и, забравшись в расселину, накрылся с головой плащом.