4

Пошли вторые сутки полета. Лишенный карт и каких-либо навигационных приборов, не имея возможности регулярно следить за землей, Артем понятия не имел, куда занес его злополучный баллон. К тому же ветер постоянно менялся, земля то и дело оказывалась покрытой облаками, стекла в иллюминаторах то запотевали, то покрывались корочкой льда. А главное — в гондоле не оказалось ни капли воды, ни кусочка хлеба. И теперь на вторые сутки полета в душу Артема начали закрадываться страх и отчаяние.

Вспомнилось голодное военное детство. Ветхая покосившаяся избушка на окраине большого сибирского села, куда забросила их с матерью лихая година. Страшный конверт с похоронкой на отца. Болезнь и смерть матери. Тусклая серая череда бесконечных дней и ночей в детском доме.

Потом — завод. Интересная, хоть и нелегкая работа за слесарным верстаком в инструментальном цехе и еще более нелегкие занятия в вечерней школе. Первый самостоятельно сконструированный и изготовленный кондуктор и первая безответная любовь. Первое отчаяние после неудачной попытки поступить в институт и первая победа над страхом в клокочущей стремнине горного потока на производственной практике в разведочной экспедиции после четвертого курса геологического факультета, куда он поступил-таки через два года после провала, несмотря на громадный конкурс и далеко не блестящие отметки в аттестате.

Там, в экспедиции, он случайно, как ему казалось, сделал интересное открытие: установил никем почему-то ранее не замеченную связь хромитовой минерализации с определенными типами серпентинитов, что к концу уже второго сезона позволило выявить довольно крупное месторождение высококондиционных руд. Это открытие стало своего рода рубежом. Дальше все понеслось будто само собой, как легкие ледянки по хорошо накатанной дороге: заслуженная победа на конкурсе студенческих научных работ, высший балл и отличная характеристика с производства за дипломный проект, досрочно законченная аспирантура и, наконец, позавчерашняя защита диссертации.

И вдруг это нелепое невероятное происшествие с проклятым шаром. Неужели крах всему? Нет, черт возьми, не может быть! Артем вскочил с Места и, взобравшись на скамью, прильнул глазами к иллюминатору. Внизу облаков не было. Теперь там громоздились горы: острые пики скал, белые шапки вершин, черные провалы пропастей. Но что это? Кавказ, Альпы, Гималаи? А может быть, Американские Кордильеры? Кто знает, с какой скоростью и куда несет его неуправляемый аэростат?

Но что-то слишком уж близко заснеженные вершины. Вот этот хребет почти на одном уровне с гондолой. А тот, дальний, даже выше ее! И шар мчится прямо к нему.

— А, ч-черт! Да он опускается!

Артем вгляделся в бегущие навстречу скалы. Да, несомненно, аэростат стремительно терял высоту. Теперь под ним была гигантская чаша, со всех сторон окруженная отвесными обрывами, и аэростат опускался в эту чашу, скользя вдоль одного из ее бортов. Вот он уже миновал крутой заснеженный склон, пронесся над узкой, заросшей травой террасой, чиркнул до сих пор болтающимся на канате обломком штакетника по густым зарослям кустарника, на миг зацепился им за ветви одиноко стоящего дерева, с визгом поволок гондолу по щебенчатой осыпи. А дальше — снова заросли кустарника и за ними — опять обрыв…

— Теперь или никогда!

Артем рывком распахнул дверцу гондолы, сильно оттолкнулся обеими руками и бросился вперед, вниз, в несущийся навстречу откос.

Облегченная гондола свечой взмыла вверх, шар быстро поднялся к верхней кромке котловины и мигом исчез из глаз. А Артем, проехав еще метров десять на пятой точке, уперся ногами в плотную стену кустарника.

— Все! Приземлился…

Он поднялся на ноги и, отряхнув брюки, огляделся. Осыпь состояла из мелких обломков мраморизованного известняка, какого он повидал немало. А вот низкие узловатые кустики с мелкими пунцовыми листьями были незнакомы. Ничего подобного он не встречал ни на Урале, ни в Казахстане, где облазил не одну сотню километров.

Впрочем, сейчас ему было ни до того, ни до другого. Солнце стояло уже высоко. Было жарко. Ни ветерка. И давно мучившая его жажда сделалась нестерпимой. Он снова окинул взглядом каменистый откос:

«Та-ак… Осыпь, по всей видимости, рыхлая и лежит, несомненно, на скальном грунте, — мысленно оценил он геологические особенности склона. — Значит, дождевые воды должны свободно проникать сквозь щебеночный чехол и, скапливаясь на твердом ложе, сбрасываться только по кромке обрыва. Не случайно именно здесь разросся этот сердитый кустарник. Что же, один раз он уже помог мне, не дав соскользнуть с обрыва. Должен помочь и еще раз».

Он спустился в небольшую ложбинку, где заросли были особенно густыми и сочными, и сразу увидел небольшую мочажину, а чуть дальше даже целую лужицу чистой воды.

Напившись и освежив лицо, Артем выбрался из кустарника и поднялся вверх по осыпи. Здесь она упиралась в крутую известковую скалу. Такие же скалы тянулись и дальше, чередуясь с небольшими ложбинками и хребтиками. Выше над ними располагалась довольно пологая терраса, покрытая альпийским лугом. А еще выше вздымались в небо совсем уж неприступные скалы, увенчанные снеговыми шапками.

И так было всюду, по всему периметру котловины, гигантский амфитеатр которой достигал, по-видимому, никак не меньше десятка километров в диаметре.

Нечего было и думать выбраться отсюда через верхний обвод грозных снежников. Вот чем закончилась «удачная» выдумка спрятаться от дождя в столь экзотическом укрытии. Артем с тоской посмотрел на свирепо вздыбившиеся каменные громады. Нет, туда, вверх, путь закрыт. А что ждет его внизу?

Ниже, сразу под обрывом, виднелись обширные луга, зеленый ковер которых с яркими пятнами ромашек и красных маков полого спускался синеющей кромке леса. Лес покрывал, по-видимому, всю нижнюю часть котловины. Но центр ее терялся туманной дымке. Впрочем, не надо быть опытным геологом, чтобы почти наверняка предположить, что на дне такой гигантской бессточной впадины должен располагаться обширный водоем. Словом, места здесь были благодатными. Без сомнения, там, внизу, жили люди. Но путь к ним по совершенно незнакомым местам, изобиловавшим неприступными кручами и коварными расселинами, мог занять не один день. А Артема уже сейчас мутило от голода.

Однако здесь, на этой голой каменистой осыпи, не было ни малейшей надежды найти что-нибудь съестное.

— Значит — вниз? Да, только вниз!

Артем еще раз прошелся по краю осыпи и, выбрав ложбину поположе, начал осторожно спускаться с обрыва. Но спуск давался с трудом. Солнце, стоявшее теперь прямо над головой, жгло немилосердно. Пот заливал глаза. Снова захотелось пить. Легкие ботинки скользили по замшелым глыбам, в них набивались камни. А обрыв становился все круче, все опаснее.

Вдруг правая рука Артема наткнулась на что-то мягкое и липкое. Он инстинктивно отдернул ее и, смахнув с лица пот, покосился глазами на уходящую вправо вниз расселину. Вся она была заполнена темной смолистой массой, издававшей запах тлеющей органики. Нечто подобное он видел года два назад в горах Казахстана. Артем поддел пальцем густой вязкий натек, поднес к носу: да, несомненно, это было мумиё. Там, в Казахстане, за ним охотились, как за золотом, и продавали по цене, мало уступающей стоимости золота, ибо, как гласила народная молва, оно излечивало от бесчисленных болезней и, прежде всего, от всякого рода травм. Впрочем, позднее в этом убедился и сам Артем, когда на его глазах местные лекари с помощью мумиё в три дня поставили на ноги молодого рабочего, сильно повредившего колено при проходке шурфа. Но зачем нужен был этот бесценный препарат здесь, на голой скале, когда все мысли Артема были направлены только на то, чтобы найти хоть что-нибудь съедобное. Там, в лугах, возможно, и посчастливится встретить какую-то еду. Но нужно еще спуститься туда с этой головокружительной высоты. Артем передохнул еще с минуту и снова полез вниз, перебираясь с уступа на уступ, от расселины к расселине.

Наконец, окончательно выбившись из сил, ободрав пальцы на обеих руках, сильно зашибив плечо и разорвав рукав пиджака, он ступил на мягкий ковер травы и, отерев с лица пот, с трудом выпрямил спину.

Ноги у него дрожали, тело было чужим, земля плыла перед глазами. Он прикрыл их ладонью. А когда отнял руки от лица, то даже попятился от неожиданности: прямо перед ним высились три человеческие фигуры. Трое мужчин, не очень высоких, на голову ниже его, Артема, худых, хорошо сложенных, светлолицых, стояли неподвижно в двух шагах от него, не сводя цепкого, изучающего взгляда. Один из них был явно в летах: волосы у него на голове и в бороде были совершенно седыми, лицо изборождено глубокими морщинами. Двое других — значительно моложе, с темными иссиня-красноватыми вьющимися волосами, густыми окладистыми бородами и очень большими блестящими глазами. И эти огромные, цвета темной бронзы, будто подсвеченные изнутри, глаза являли разительный контраст с их бледными, точно восковыми лицами нездоровый землистый оттенок которых казался особенно неестественным в ярком свете немилосердно палящего солнца.

Артем постарался улыбнуться:

— Вот к вам гости… Совершенно случайно… По независящим, как говорится, от меня обстоятельствам…

Мужчины не обронили ни слова, не сделали ни малейшего движения, в глазах их не отразилось никакой мысли. Артем непроизвольно съежился:

— Да я и не собирался к вам, сюда… Честное слово! говорю, лишь чистейшая случайность… — торопливо продолжал он, хотя и отдавал себе отчет, что незнакомцы не понимают его. — И потом… Поесть бы… — он сделал выразительный жест языком и зубами. Мужчины продолжали стоять как изваяния, не сводя с него неподвижного взгляда.