Присаживайтесь, — сказал хозяин, пристраивая свой плащ на вешалку. — Чай, кофе?

Если можно — чай.

Как видно, секретарши, которая чай заваривает, у дяди не было. Он сам включил в розетку небольшой самовар и достал чашки, в которые бросил пакетики на ниточках.

Это вы Эдуард Антсович? — решилась спросить Митрохина.

Нет, — сказал хозяин, выставляя на стол сахарницу и вазочку с печеньем. — Меня можно называть Иваном Ивановичем.

Митрохина сразу же обратила внимание на это «можно называть». Было ясно, что объявлять свое доподлинное имя этот господин не собирается.

— Ладно, — сказал Иван Иванович, усаживаясь напротив Галины, — пока самовар греется, можно начать беседу. Меня вы уже знаете, а я вот с вами еще незнаком. Как вас звать-величать?

— Галина Юрьевна.

— Стало быть, Митрохина, — утвердительно произнес хозяин. — О смерти вашего мужа мы уже знаем достаточно много. Как и о том, что вы к нему уже почти не имеете отношения. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь. Мы уже давно не жили вместе. А вы готовы к разговору только с Пантюховой?

— Нет, не только. Сергей Николаевич по молодости лет многого не понимал, царствие ему небесное. Я бы на его месте вообще не связывался с такой дамой, как Ольга Петровна. Но это, так сказать, лирика. Давайте переходить к конкретике. Итак, с чем вы к нам пришли? Если только затем, чтоб дать отбой делу на Пантюхова и объяснить, какой он хороший, то не тратьте времени. Теперь это уже невозможно.

— Нет, я ничего не хочу останавливать. Я привезла кое-какие дополнительные материаты. У меня полный рюкзак видеокассет.

— Кто снимал? Можете говорить откровенно.

— А там сказано — капитан бывшего КГБ Чугаев.

— Понятно. Выкладывайте кассеты, поглядим одну произвольно. Чтоб иметь представление.

Он включил двойку и взял первую же кассету, которую Галина вынула из рюкзака. Сначала на экране замелькали серые полосы, и Митрохина даже испугалась: не стерлась ли запись? Но через минуту полосы исчезли и на экране появилась надпись белым по черному: «Подборка IV. Материалы о подготовке государственного переворота в области, провозглашения ее независимости и фактического отделения от Российской Федерации».

— Однако… — шумно выдохнул Иван Иванович. — Заявка очень серьезная!

Тут запыхтел самовар, и хозяин застопорил видеозапись. Разлив кипяток по чашкам, он посоветовал Митрохиной:

— Подождите немножко, пусть получше растворится…

После этого запись была пущена вновь. На экране возник подзаголовок: «Часть 1. Общие сведения о сепаратистских настроениях в области и их инициаторах». Следом появился еще один титр: «Видеодокумент IV-1-1. Съемка 18.02.1992. Начало 17.34 — конец 18.23. Интервью с профессором исторического факультета областного университета Михаилом Яковлевичем Серебровским. Взято корреспондентом редакции культурно-исторических программ областного телевидения Зайцевым Андреем Владимировичем. Оператор Воротов Аркадий Романович. Демонстрировалось по облТВ в сокращенном виде 20.02.1992 с 20.35 до 21.00»

После этого экран украсился цветной картинкой. Судя по всему, снималось интервью где-то на университетской кафедре, в окружении книжных шкафов, бюстов исторических деятелей, плакатов и наглядных пособий. В верхнем углу экрана, сменяя друг друга, появлялись пометки: «Эфир» или «Не было в эфире», по которым можно было восстановить, что именно увидели зрители.

Господин Серебровский выглядел располагающе: седовато-лысоватый, скромно улыбающийся, простенько одетый, он был в хорошем расположении духа.

— Так хорошо? — спросил Серебровский у вихрастого парня в свитере, который пристраивал ему микрофончик на пиджак.

— Да, да, — ответил тот и обратился к невидимому оператору. — Свет нормально? Работаем.

Вихрастый — он же Зайцев — пристроился на стуле в левой половине кадра. Пометка «Не было в эфире» сменилась другой — «Эфир».

— Еще несколько лет назад трудно было поверить в то, что непоколебимый, казалось бы, коммунистический колосс, СССР, с такой поразительной легкостью распадется на 15 независимых государств, — глядя в камеру, бойко заговорил Андрей Зайцев. — Вспомним: ведь даже нашествие Гитлера хотя и потрясло сталинскую державу, но не смогло ее повалить. По-моему, даже теперь, почти два месяца спустя, мы еще толком не осознали, что же произошло. Думается, что встреча с уважаемым и хорошо известным далеко за пределами нашей области ученым-историком, профессором Михаилом Яковлевичем Серебровским, поможет вам, дорогие телезрители, лучше понять то, что произошло с нашей страной, и, возможно, лучше представить себе будущее развитие событий.

Итак, Михаил Яковлевич, вы, насколько мне известно, уже пятнадцать лет возглавляете на историческом факультете кафедру истории СССР. Такая табличка и сейчас еще украшает дверь кабинета, где мы с вами беседуем. Табличка сохранилась, а предмета изучения, то есть страны под названием СССР, больше нет. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Прежде всего я должен вас слегка поправить, Андрей Владимирович. Предметом изучения нашей кафедры являлась не СССР как страна, а ее история. История же, как известно, в идеале своем изменениям не поддается. Была такая страна — СССР, и изучать ее семидесятилетнюю историю мы будем еще долго. Другое дело, что в прошлом этот предмет неправомерно охватывал и те периоды отечественной истории, в которые СССР как государство еще не существовал. Например, говорили об «истории СССР периода феодализма», об «истории СССР периода капитализма», «периода империализма» и так далее. Поэтому уже принято решение переименовать нашу кафедру в кафедру отечественной истории, а смутившей вас табличке висеть осталось недолго.

Теперь что касается сути вашего вопроса, то есть моего отношения к распаду Советского Союза, то оно, естественно, двойственное. Согласитесь, что я, как человек, который шестьдесят четыре года прожил в этой стране и, находясь под постоянным воздействием коммунистической пропаганды, долгое время считал ее наиболее справедливо устроенным обществом на Земле, не могу не испытывать сожаления по поводу постигшей ее судьбы. У меня было много знакомых и друзей-ученых на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, Грузии, Молдове и других государствах, ныне обретших независимость. Я всегда понимал, что они принадлежат к иным нациям, иной ментальности, что они на многое в нашей общей теории смотрят совсем не так, как я, но никогда тем не менее не воспринимал их как иностранцев. Но с другой стороны, внимательно и непредвзято анализируя весь предшествующий ход событий, я не могу не прийти к выводу о том, что распад СССР был исторически неизбежен. Более того, мне представляется, процесс дробления еще не завершился и будет продолжаться сперва на национальной, а потом и на региональной основе.

— То есть, — вмешался Зайцев, — вы утверждаете, что теперь угроза распада будет нависать и над Российской Федерацией как целым? Ну, допустим, я могу понять, если вопрос об отделении от России поставят некоторые национальные автономии, например, такие, как Чечено-Ингушетия, Татарстан и гак далее, но не все, так как во многих из них титульные нации вообще не составляют большинства населения. А вы говорите и о распаде на региональной основе, то есть об отделении русских областей друг от друга? Что русские с русскими будут делить?

— Прежде всего, Андрей Владимирович, нам с вами следует внимательнее изучить внутренние причины распада Союза. Они состоят прежде всего не в национально-культурных или, допустим, религиозных противоречиях между народами, его составлявшими, а в противоречиях экономических между Центром и республиками. Помните, как прибалты требовали себе региональный хозрасчет? А как болезненно узбеки реагировали на выступления по поводу «узбекского дела»? Потому что там, в союзных республиках, местные партийно-хозяйственные элиты тяготились Центром по двум причинам. Во-первых, он все больше требовал от них отдавать богатства регионов в общий котел, во-вторых, перераспределял эти богатства так, что все чувствовали себя ущемленными, и, наконец, в-третьих, он обладал репрессивным аппаратом, который строго или не строго, но наблюдал за тем, чтобы региональные товарищи не воровали слишком много. Сейчас, после того как СССР больше нет, примерно в том же положении, что и союзный Центр, оказались и руководители всех новых независимых государств. Вначале дележ власти и суверенитета пойдет между национальными образованиями в составе этих республик, поскольку в каждом из них уже сформировалась своя элитная группа, не желающая делиться доходами с республиканским Центром. Мне трудно предполагать, где это проявится раньше, но такой пример уже есть — это Нагорный Карабах. Явно обостряются противоречия между Тбилиси и Сухуми, вокруг Цхинвали, очень опасное развитие событий может быть в Молдове, вокруг Гагаузии и Тирасполя. Разгон Верховного Совета в Чечено-Ингушетии и явно наметившийся раздел этой автономной республики — это уже пример из российской практики…