За три месяца Гаврюшиного пустозвонства Герман научился не слушать. Хотя позже он об этом пожалел. Ведь Гаврюша мучительно долго рассказывал о своём студенчестве… А значит, и о том парне, кому предназначался Нельсон.

Герман усмехнулся воспоминаниям. Достал из бара ещё одну бутылку вина. Уселся на «кошачье» кресло. Нельсон угрюмо уставился на хозяина, не подбираясь ближе. Он вообще оказался не особо ласковым котом — за нежностями являлся, когда самому вздумается. Не Гаврюша.

Тогда радиофак собирался на встречу: то ли пятилетие, то ли семилетие. Ресторан «Кококо» — ни больше, ни меньше. Гаврюша собирался как на собственную свадьбу: визажист, СПА, маникюр, «Карден» и «Константен Вашерон». Герман хохотал, наблюдая за этими приготовлениями. И пообещал, что феерично приедет за ним на своём тогдашнем «БМВ», где-нибудь к полуночи, чтобы у однокурсников не оставалось сомнений: Гавр достиг-таки того, о чём они только могли мечтать.

Это было первого августа. Казацкий приехал сразу после тяжёлой записи второго эфира «Тяжёлого понедельника», на котором дозвонившийся слушатель сматерился в эфире и понёс какую-то пургу, а редактор не среагировал. Герман навсегда запомнил этот ляп. Он был тогда злой, только что уволил редактора. Да, это было первого августа.

Ресторан гудел и пах — всё по высшему классу. Бэху специальный человек отогнал на стоянку. Германа пригласили за маленький двухместный столик, он не сказал, что приехал присоединиться «вон к той развесёлой компании». Он хотел поесть и не думал веселиться. Заказал какое-то новое для него блюдо. Разглядел в густоте спин и женских блёсток серый пиджак от «Кардена», убедился, что Гаврюша доволен. И отправился в туалет.

Уже собирался покинуть обитель блистающего итальянского кафеля, как вдруг знакомый голос из-за дверцы:

— Хочешь, я заберу Шурика? — Это был Гаврюша.

— Я постараюсь уговорить Ксюху. — Незнакомый и, понятно, мужской голос.

— У вас с ней не ладится?

— Пусть тебя это не беспокоит.

— Я всегда знал, что вы с ней не пара, — с придыханием и трагично.

— Гаврюша! Убери руки! Я вообще-то поссать пришёл. — Дверца соседней кабинки звякнула, и однокурсник Гаврюши отгородился, щёлкнув замком.

— Ты всегда был особенным, — эротично произнёс Гаврюша. Герман представил, что этот разговорчивый пупс припал к соседней кабинке и страстно шепчет на звук мочеиспускания. — Я всегда хотел именно тебя…

— Гаврюша, ты охуел?

— Ну, пожа-а-алуйста… Я могу сделать тебе приятно!

— Отвали, а? Ты только что всем вещал, как сладко устроился, что живёшь в пентхаузе с каким-то знаменитым красавцем. Что у тебя за чесотка вдруг?

— Хочу тебя! Ты другой! — пьяно и капризно.

— Лобстеры надоели, подавай нам макароны по-флотски? Дай мне выйти! Хватит дверцу нацеловывать!

— Открывай…

Но слабо отбивающемуся от атаки Гаврюши выйти из кабинки не удалось. Герман услышал сдавленный вскрик, как будто кого-то вбили в стену, пыхтение и неоднократное «блядь!» шёпотом. Шорох одежды, чмокание, и — бах! — в туалет вошли двое.

— Элку не видел?

— Не-а! А вот Ксюха удрала как ошпаренная. Жопа у неё зачётная всё-таки, повезло некоторым! Бля, щас обоссусь…

— Нихрена не повезло, никакая жопа не компенсирует сволочную суть! Я, похоже, набухорезился!

— Это я понимэ… моя Машка — ва-а-аще Гитлер. Хера ли ей нужен ремонт?...

Ситуация абсурдная: эти бухарики не знают, что двое их однокурсников прячутся в кабинке, а те не знают, что рядом сидит в засаде ещё один случайный свидетель. Герман даже захотел выйти как-нибудь драматически. Но ещё больше ему хотелось дождаться финала Гаврюшиного адюльтера.

Двое разговорчивых наконец ушли. Стали отчётливо слышны звуки представления в соседней кабинке. Этот смазливый пупс делает мужику минет! Без фрикасе и без ритуальных прелюдий. Герман вовсе не испытывал никакой ревности и собственнических терзаний. Напротив, он вдруг подумал, что появился праведный повод, и в то же время жадно прислушивался. Соблазняемый Гаврюшин однокурсник тяжело дышал и не более. Долго. Видать, парень не из трусишек-скорострелов. Потом протяжный тихий стон, от которого вдруг потянуло в паху и в рёбрах. И тут же закашлялся Гаврюша. Плюётся. Отрывают туалетную бумагу. Ещё. Смыв в унитазе.

— Я всегда знал, что ты блядь, но ты ещё и придурок… — Однокурсник Гаврюши был беспощаден, хотя в буйную ярость тоже не впадал.

— Ты мне просто всегда очень нравился! Я же вижу, что у тебя с Ксюхой всё плохо…

— Но у тебя-то всё хорошо со своим фрэндом!

— Хорошо. Но его здесь нет, а ты есть. Ты офигенный…

— Бля… Брюки запачкали. Короче, Гавр, ты выходишь первый — и сотри свою ублюдочную блаженную гримасу с лица.

— Фи! Ты не такой!

— Такой!

— Давай встретимся. Завтра, послезавтра?

— Нет. Всё! Иди!

И, похоже по звуку, Гаврюшу выставили вон. Тот ещё что-то говорил жалостливое, удовлетворённый обидчик не отвечал. Потом Гаврюша ушёл. «Офигенный» парень долго умывался, открыл окно, выкурил сигарету и наконец отправился в зал. У Германа даже спина затекла. Он чувствовал себя участником какого-то дешёвого водевиля. Но Казацкий вернулся за столик, откушал заказанное и только потом позвонил Гаврюше.

Всё это время он издалека пытался определить — кто этот брутал-разлучник? Но понять было невозможно.

Гаврюша прибежал фальшиво-восторженный, бросился показно целоваться, пытался потащить к однокурсникам «знакомиться», но Герман сказал твёрдое «нет» — «пора домой». Именно тогда он и познакомился с Нельсоном.

Они уже выходили из «Кококо», как их догнала какая-то девица с блёстками на пышной причёске:

— Гаврюша! Ты же обещал забрать Шурика! — И она протягивала сумку-переноску для животных. Оттуда раздалось детское «мяу».

— Но…

— Саня уехал и забыл свой подарок! А Ксюху ты и сам слышал.

— Но… — Гаврюша растерянно смотрел то на девицу, то на Германа.

— Вы друг Гавра? — Дамочка сделала типа хитрые, масляные глаза. — Посмотрите, какое чудо! Зовут Шурик! У нашего однокурсника сегодня день рождения, вот, ему подарили, но там всё сложно с женой. Возьмите себе! — И протянула переноску Герману. Пришлось посмотреть. Совсем маленький, но наглый кот — белый с тёмным пятном аккурат на брови и на кончике хвоста. Красивые голубые глазки, уши с пуховой кисточкой. Герман даже улыбнулся. Кот зевнул, предъявляя маленькие клыки и розовую пасть.

— Какой же это Шурик? Он как пират с повязкой! Будет Флинтом. Или Нельсоном!

— Вот и отлично! — Девица всучила переноску Герману. И тот взял. Новоокрещённый Нельсон сразу признал хозяином Германа, а на Гаврюшу совершенно не обращал внимания. Чихал на него!

Да и Гаврюша задержался ещё ненадолго. На три дня. Как и того парня в туалете, Германа не устраивал рядом «блядь, да ещё и придурок». Уже после того, как Казацкий выставил вон своего любовника, он понял, что забыл расспросить о загадочной Элке, имя которой всё-таки всплыло тогда в «Кококо». И не выяснил, что это за парень, что так нравился его пупсу. На память об этом эпизоде осталась независимая зверюга, и та из крошечного котёнка превратилась в надменного котяру, который изредка приходил за порцией хозяйской ласки.

— Иди ко мне! — Герман призывно похлопал по колену. Нельсон сделал вид, что не видит. — Иди ко мне! Ш-ш-шурик! — Кот демонстративно свернулся клубком и закрыл глаза — типа спит и другим этого желает! Но уши выдавали, стояли торчком, внимая заскокам хозяина. — Ла-а-адно, не Шурик! Шурик вон у меня техник новый. А ты Нельсон! Пойду я спать. Поздно уже.

Герман поставил винный стакан в раковину и нырнул в мягкую постель. С удивлением увидел, что Нельсон притулился в ногах. Такого благодушия давно с ним не случалось. Может, тоже воспоминания замучили? Герман улыбнулся, сейчас он уснёт… И никакой Самир ему не испортит настроение.

Интересно, где сейчас тот, кто отмечает день рождения первого августа? Добился ли его Гаврюша?