Перекусив, нойон приказал двигаться дальше. Содном подошел забрать коня:
— Поел чего-нибудь? Я тебе тут печенья принес…
— Мяса поел. И кумысу попил.
— Все равно бери. Заночуем у озера Ширэт. Уж там я тебя накормлю до отвала, — сказал телохранитель и побежал к господину, чтобы помочь ему сесть на коня.
Они поехали вниз — туда, где посреди леса блестели озера.
Колонна пеших и конных медленно сползла вниз по северному склону хребта и проехав через верховья Орхона, добралась до озера Бугат.
В его прозрачной воде отражались величественные хребты, упирающиеся своими вершинами в небо. Берег сплошь зарос густой, высотой по стремя, травой и яркими цветами. Намнансурэн и Дагвадоной спешились и молча постояли, любуясь окружающей красотой.
— Смотрите сколько птиц! Был бы жив Голбилэг-гуай[31] непременно изобразил бы все это.
По озеру стаями плыли гуси, лебеди. Птицы садились на воду, взбивая ее крыльями. Их крики, как звуки баяна на пиру, ласкали слух. Намнансурэн подошел к воде, сел на камень, задумчиво посмотрел на гольцы, на остроконечные пики гор, поросшие вечнозеленым лесом, на скалы, где кричали орлы. Притихли и все остальные, молчали, о чем-то думали.
Поверхность озера была неподвижна, в ней отражалось грустное лицо хана, его одетый набекрень торцок, шелковый дэл, но вот налетел ветерок, и зеркальная гладь покрылась рябью, и отражение распалось, исчезло, лишь блестели серебряные пуговицы на вороте.
— Это страна птиц, страна цветов. Места богатые, плодородные, рыбы много, вот и летят сюда птицы, — сказал Намнансурэн, умываясь озерной водой.
— Вы правы, мой господин, — сказал Аюур бойда. — Но озеро Ширэт, пожалуй, еще красивее. Вы, кажется, изволите там ночевать? Сегодня ахайтан чувствует себя хорошо — на вершине мыса Баян поставили орго. Она, наверное, уже прибыла туда. Ходишь по мысу, а вокруг вода плещется — словно на корабле плывешь по морю. Эх, до чего же красивое место! — Аюур поклонился и пригласил пожаловать к трапезе.
На берегу озера был расстелен войлок, стояла еда.
— Разве не высшее наслаждение пить кумыс прямо на лужайке среди этих прелестных цветов. Что там у вас в тороках? Несите сюда! — велел Намнансурэн.
— Счастье мужчины — безлюдная степь, — заметил, ложась на траву, Дагвадоной.
— Поставить здесь юрты, шатры да провести аймачный съезд. Неплохо, а? — спросил Намнансурэн, глядя на плавающих по озеру птиц.
— Не переутомились ли вы, господин мой? Помните, какие вы приводили нам слова Аргусан хурчи, — спросил Дагвадоной, нюхая сорванный цветок.
— Хотите напомнить мне, что «слепую корову держат подальше от колодца»? Чтобы сама не утонула и колодец не испоганила? Так?
— Да, как бы не пришли сюда шакалы с юга да не устроили здесь своего логова.
— Чту вашу дальновидность. А на слова мои не обращайте внимания, просто я прикинул, как лучше использовать этот прекрасный край, — сказал хан и, взяв чашу с кумысом, встал.
Дагвадоной приподнялся и задумчиво произнес:
— Что бы там ни было, надо стараться не совершать ничего такого, за что в будущем нас помянули бы недобрым словом. Главное — не дать шакалам обосноваться, а там пусть наши потомки сами разбираются, как этот край использовать. Станут здесь полноправными хозяевами и построят дворцы, поставят юрты. Верно я говорю?
— Полагаю, что верно, — ответил Намнансурэн.
Содном ткнул Батбаяра в бок.
— Понял, о чем сказал Смурый? Серьезный мужик.
— Кто это Смурый?
— Это мы так между собой господина учителя зовем.
— Да, он как посмотрит, страшно становится. А так, видно, человек ученый.
— Еще бы. И ученый, и бывалый, но злой. Маньчжурский язык как родной знает. Законы императора Поднебесной с китайцами, говорят, изучал. За хана жизни не пожалеет. Хан кроткий, добрый, а Смурый — крут. Из-за этого они, бывает, не ладят, — доверительно сообщил Содном.
Намнансурэн бродил по берегу озера и вернулся взволнованный, возбужденный.
— Багша! Не сочините ли какой-нибудь магтаал. У меня что-то не получается, хотя места эти меня так вдохновляют! Попробуйте вы!
Дагвадоной встал, посмотрел на спокойное, но печальное лицо своего господина, потом на сверкавшее в солнечных лучах озеро.
Хрустальной глыбой сверкает глава седого Хайрхана.
Плещется бескрайний океан.
Ласково и щедро ясное небо.
Завещанная матерями и отцами
Счастливая, прекрасная страна,
Родные, милые сердцу просторы!
Лотосы распускают свои лепестки,
Гогочут, собираясь в стаи, гуси.
Спокойно спят лебеди, спрятав головы под крылья.
Места, так полюбившиеся моему заботливому господину,
Прекрасные, родные мои места, —
Им принадлежит моя душа. —
тихим голосом прочел он, вздохнул:
— Мой господин, дальше не могу. Может быть, вы позволите прочесть магтаал другого человека, воспевающего родные места, — с поклоном спросил Дагвадоной.
Райские кущи
Качают ветвями,
Ждут и зовут их
К себе.
Бойкий родник
Журчит особенно звонко,
Приветствуя приход
Великих мужей.
Птицы щебечут
Необычно звонко.
Все выше и выше
Воспаряет моя душа… —
прочитал он. Намнансурэн слушал, закрыв глаза.
— Кажется, эту песню пьяный хутухта когда-то спел, — улыбнулся он.
— Верно. Понравилось вам?
— Хутухта, и пить умея, и петь, познал горечь разлуки и радость любви — многое довелось ему пережить… Да. Равджа[32] считал, что нет в мире страны лучше Родины. Он понимал, что все наше — здесь. Оттого и сказать так сумел, — произнес Намнансурэн и пошел к берегу озера, погрузившись в раздумья. Никто не знал, что так терзало его душу. Возвращаясь, хан заметил Батбаяра, подошел к нему и сказал:
— Прочти и ты какой-нибудь магтаал.
Батбаяр встал, огляделся вокруг и, набрав побольше воздуха, единым духом выпалил только что сложившиеся у него строки:
Древний и легендарный
Седой старик Хангай.
Эти места стали колыбелью
Для многих из нас.
Небесно-чистые источники,
Глубокие синие озера,
Украсившие мир,
Вспоили множество людей.
Ласковый, спокойный,
Как лебедь, плывущий по воде,
Как застывший в горах олень,
Мой господин
Будет ли милостив ко мне?
Хан удивился и, смеясь, попросил:
— Ну-ка, повтори еще раз.
Подошли остальные. Юноша хотел было повторить, но не смог, запнулся. Он и сам не понимал, как вдруг на ум ему пришли такие слова.
— Аюур-гуай, вы слышали?
— Да, мой господин, — поклонился Аюур. — Наш Жаворонок, сколько ни объезжал диких лошадей, ни разу из седла не вылетел, — похвалил он батрака, а про себя подумал: «Вот вырастил голодранца на свою голову. И зачем только жена прислала его сюда».
— Значит, расписаться можешь? — спросил Намнансурэн, кладя руку на плечо юноше. — Осенью отправите его в хозяйственное управление аймака, в школу. Заботу о его матери возьмете на себя и его будете время от времени снабжать едой. Не возражаете, надеюсь?
— Слушаюсь! Да исполнится ваша воля! — Аюур вздохнул и поклон ился до самой земли. Дагвадоной исподлобья смотрел на юношу.
— Прилежно учись, времени попусту не теряй. «Говорить правду в лицо — признак честности; думать, вникая во все тонкости — признак ясного ума», — так говорил Равджа.
— Ну что, кумыс все пили? Двинемся дальше? — спросил Намнансурэн. Все сели на коней и, обогнув озеро Бугат, погнали их рысью, чтобы до ночи успеть к озеру Ширэт.