— Есть курево?

Эта огромная, крапленная кочками, запятнанная озерцами равнина каждую весну заливалась паводковыми водами, становясь безбрежным водоемом. Дамба рассекла равнину на неравные части, и на той, отгороженной от реки стороне стали строить промбазу, а дорога по дамбе накоротко связала поселок с промыслом.

На рассвете тонкая говорливая струйка проклюнула дамбу и принялась ширить пробоину. Вот уже голосистый ручей выплеснулся на равнину и тоже стал раздвигать, размывать прорыв, и скоро в промоину ударил хлесткий поток, раскрошил, размягчил тело плотины, и та, не сдержав напора, — рухнула. Разъяренно клокочущий мутный вал закувыркал земляные комья, расшвырял вымытые столбики, выел на месте прорыва глубокую воронку и, подмыв, опрокинул, выворотил металлическую опору электролинии. Лишь нырнувшие в воду провода указывали место, где недавно высилась десятитонная литая громадина…

«Атээлка» прилепилась к длинной шеренге разномастных машин. Стоящие у промоины люди разом оборвали разговор, выжидательно поворотясь к Бакутину. Растерянность и тревога сделали их лица похожими. «Консилиум паникеров!» — зло подумал Бакутин и так пнул земляной катыш, что тот превратился в черное облачко пыли.

Все молча расступились, пропустив начальника к самой промоине. Вода в ней ожесточенно клокотала, разъедая дамбу, и все стремительней, все выше становился вал. Ни фундамента мастерских, ни начатых стен бетонного завода не было на месте строящейся промбазы, лишь серая, тронутая рябью водяная гладь.

— Не перекрыть? — невесть кого спросил Бакутин.

— Никак, — откликнулся успокаивающе Лисицын. — Нечем. И не поспеть. Река за сутки больше чем на метр подскочила. Каждый час не один миллион кубов подливает. Тут…

— Водолазов! — скомандовал Бакутин.

— Были, — так же спокойно и неторопливо ответил Лисицын. — Такая воронка на месте опоры, еле сами выбрались.

— Что предлагаешь?

Теперь вопрос адресовался только Лисицыну. Тот, вздыбив плечи, беспомощно развел руками. Чего предлагать? Против стихии не попрешь. Однако высказать такое Лисицын не посмел: Бакутин не признавал безвыходных положений и за подобный совет под горячую руку мог учинить публичный разнос. Кому же охота подставлять свои бока за проделки всевышнего? Вот и играли в молчанку, прятали глаза. Только поток ревел, и от этого рева у Бакутина сжимались кулаки и деревенели скулы.

— К вечеру уровень воды сравняется по обе стороны дамбы, — смущенно, виноватым голосом проговорил Фомин. — Ежели промоина даже впятеро шире станет — перекинем понтон. На промысел пока вертолетом…

— А как без энергии поселок? Насосная? Нефтепровод?.. — застрочил вопросами Бакутин, опять ни к кому конкретно не обращаясь.

— Метра четыре нальет, — словно бы и не слыша начальника, густым сипловатым баском равнодушно протрубил бакутинский заместитель по быту Рогов.

— Может, к мостостроителям толкнуться? — подкинул спасительную соломинку Фомин.

— Были, — отсек на лету Рогов. — За неделю при аврале обещают восстановить опору.

— Грустно, конечно, но выше себя все равно… — начал было Лисицын, да осекся, столкнувшись взглядом с Бакутиным.

Наступила неприятная пауза. Бакутин встал у кромки дамбы. Заострившееся лицо, застывший в прицельном прищуре взгляд, подвижные бугорки вспухших желваков — все говорило о напряжении мысли, и, понимая это, окружающие молчали: сам не можешь — другому не мешай.

Взглядом подозвав водителя «атээлки», Бакутин негромко приказал:

— Начальника РЭБа сюда.

РЭБ — ремонтно-эксплуатационная база. Что мог сделать ее начальник? Это заинтриговало. Лица оживились, засветились любопытством. А Бакутин отмежевался от окружающего и снова был в покинутом доме.

Подошел начальник РЭБ — тонкий, будто надломленный в пояснице. Молча остановился рядом. Бакутин спросил буднично:

— Баржонку тонн на сто сыщешь свободную?

— Найду.

— Закрепить на палубе деревянную опору. В трюм — балласт. Затопить здесь. Замкнуть электролинию. Ясно? — Это адресовалось уже Лисицыну. — Постоит, пока не восстановим постоянную опору. К вечеру город и насосная должны получить ток. Выполнимо?

— Вполне, — обрадованно поддакнул Лисицын.

— Тогда за дело. Рогов, займись понтоном. Без этой дороги не жить.

— Разберемся! — четко пробасил Рогов излюбленное словечко, которое, в зависимости от обстоятельств и интонации, могло означать и заверение, и обещание, и согласие, и неудовольствие, и неприятие.

— Пойдем, Вавилыч, — позвал Бакутин Фомина. И когда, миновав шеренгу машин, размашисто зашагали серединой дамбы, спросил: — Ты-то как в эту мотню угодил?

— Ехал на свою буровую, а тут… Хотел к вертолетчикам с поклоном, да Лисицын рассказал, как ты с берега…

— Ася сбежала от меня… И Тимура с собой… Только что улетели.

— Да как она?.. Ты же ради нее на такое…

Позапрошлой зимой Гурий Бакутин появился в Турмагане бог знает в каком качестве: не то начальник строительно-монтажного участка, не то ответорганизатор по особо важным поручениям новорожденного нефтедобывающего объединения, которое и само-то только еще зацепилось в далеком отсюда областном центре, не имея ни базы, ни кадров, ни жилья.

Жутко вспомнить, как он крутился в ту сумасшедшую зиму. Надо было за полгода построить причал и нефтехранилище, связать его трубопроводом со скважинами и сделать еще очень многое, чтобы необитаемый, непроходимый клочок болота превратился в новый нефтедобывающий район. Ни дорог, ни материалов, ни специалистов, ни электроэнергии. Тяжелые самолеты, садясь на обский лед, перли и перли сюда трубы. Их тут же подхватывали вертолеты и растаскивали по трассам будущих трубопроводов. Самые могучие тягачи — вездеходы АТТ — тараном пробивали дороги в тайге, но намертво вязли в непромерзших болотах. А стужа высушила воздух до звона. От лютых холодов крошились стальные зубья экскаваторов, рассыпались бульдозерные резцы, рвались на куски трубы. Но осатанелые люди работали. Крыли непечатно мороз, кляли нестойкую к холодам технику, костерили на чем свет нерадивое начальство, а сами копали траншеи, клали лежневки, тянули электролинии и нефтепроводы. И в этом яростном труде разноплеменная, всевозрастная, одичавшая от бродяжьего быта толпа превратилась в лихую дружную рабочую артель, где все — за одного, а дело — на первом плане.

Жили ввосьмером, а то и вдесятером в одном допотопном деревянном вагончике-балке, только что гвозди не ели, но семнадцатого мая прошлого года по еще не очистившейся ото льда Оби пробилась сюда первая наливная баржа, по горлышко накачалась гремущей черной жидкостью и отплыла. И в том первом двухтысячетонном ковше земной крови захлебнулись самые яростные противники поиска нефти в Сибири.

Тот день, семнадцатого мая, Бакутин не забудет вовек. Геологи слетелись сюда со всей Сибири. Тридцать пять лет по урманам и топям шли они к этой победе. Обветренные сиплоголосые мужики плакали, припав щекой к трубе, из которой хлестала в баржу нефть. В самый разгар празднества сыпанул дождина, но его как будто и не заметили ликующие люди…

Бакутин звал и ждал Асю к этому празднику, хотел, чтоб своими глазами видела, чего он тут наворочал за зиму, чтоб со всеми вместе причастилась к великой победе. Он любил помолодечествовать перед женой и был неподдельно счастлив, когда та любовалась им… Но Ася прилетела неделю спустя. И всю эту неделю пресытившуюся влагой землю хлестал подбеленный снегом дождище. Лужи превратил в озера, болотники — в болота, а дороги так расквасил, что даже всесильные «Ураганы» не всегда могли вырваться из торфяного месива.

Временный аэродром безнадежно раскис, и Ася прилетела на махоньком АН-2 с поплавками вместо колес, который лихо приводнился у самого причала. Тяжелый тягач АТТ, надрывая восьмисотсильный мотор, утюжил брюхом клейкую, как горячий вар, дорогу, еле отрывая от нее гусеницы.

Под жилье себе Бакутин облюбовал новенький серебристобокий металлический балок-вагончик — два махоньких, шестиметровых, купе, разделенных узким коридорчиком, где стоял котел парового отопления. В комнатках-купе слева от входа белела пока единственная на всем обском Севере газовая плита, сверкал эмалью холодильник, отливал густой зеленью крохотный, крытый пластиком столик, обставленный четырьмя кукольными табуреточками. Тут предполагалось быть и кухне, и столовой, и гостиной. А противоположное купе предназначалось для спальни. К стенам приделаны три спальные полки: две рядом, третья — наверху, для сына. Ее Бакутин сам окантовал металлической сеткой, чтоб малый, заспавшись, не свалился. Между полками-постелями супругов втиснулся квадратный столик. Над ним — круглое зеркало, а еще выше копия «Весны» Пластова. Под одним оконцем — электрокамин, под другим — уголок сына.