– Вот так ты очень любила делать, когда была совсем маленькой, – шёпотом произнёс он. – Если не возражаешь, давай посидим, помолчим и помечтаем – неважно о чем. Может быть, этот момент успокоения тоже поможет твоей памяти открыть ещё одну страницу книги, которую она запечатала сургучом.

И в нас вошла тишина. Холодная, безжалостная, пронзительно-серая, которая заставила сжаться моё сердце и пронеслась по телу стремительной, прохладной волной.

Тишина, которая пыталась помочь мне вспомнить.

Тишина, которая пыталась помочь осознать вспыхнувшие во мне чувства.

Тишина, которая пыталась помочь понять…

И её плоский, отливающий тусклой поверхностью, клинок, разрезал мою и без того исстрадавшуюся душу на несколько частей. Потом аккуратно подцепил их своим острием и опустил в высокие, цилиндрической формы банки, наполненные темной тягучей массой. Я сразу поняла, что окружена субстанцией начала. Начала мужского и женского, существовавшего только в связи друг с другом, отдельно от всех остальных. Субстанцией, которая была уже не такой густой, потому что её разбавили насыщенным раствором тишины.

– Джина! – мне показалось, что шёпот отца раздался внутри меня. – Джина, к сожалению, мне пора…

– Уже?.. – разочарованно прошептала я.

– Да. Я приду завтра. Все складывается не так уж и плохо. Надо подождать несколько дней, а потом мы будем вместе всю оставшуюся жизнь.

– Правда? – я почувствовала, как моё лицо приняло наивное детское выражение ожидания давно обещанной игрушки.

– Правда, – его губы прикоснулись к моему виску, и я растворилась в этом поцелуе.

– Завтра, – прошептал он, опуская меня на кровать.

– Завтра, – блаженно улыбаясь, прошептала я.

– Завтра, – прошептала уже ставшая светлой и похожей на обычный воздух субстанция тишины.

21 августа

Я так и не поняла – спала я сегодня ночью или нет. Порой мне казалось, что я всё-таки проваливаюсь в тёмную бездну – медленно и мучительно, распластавшись всем телом, словно погружаюсь в тихий холодный омут. Меня начинают преследовать непонятные яркие видения, и я чувствую, как невольно становлюсь действующим лицом кинопьесы потустороннего синематографа. И вдруг – неожиданный, резкий толчок. Мои мышцы судорожно сокращаются, я открываю глаза и вижу – театр теней уже уехал, так и не взяв меня с собой.

За окном притаилась печальная тихая осень. Она дышит на стекла прохладным, пахнущим прелой листвой воздухом и скребётся тонкими, сморщенными коготками голых ветвей деревьев. Я не хочу её впускать, не хочу соприкасаться с ней, потому как знаю, что осень несёт в себе лишь ожидание и горечь несостоявшейся встречи. А я уже устала ждать.

Я закрываю глаза и поворачиваюсь на бок. Мягкий кокон забвения моментально обволакивает меня с головы до ног, баюкает и нашёптывает строчки из сценария следующего фильма. Я слышу звон колокольчиков, скрип деревянных колёс, фырканье лошадей и уже знаю, что маленький, забытый мною театр возвращается вновь.

Внутренний импульс напоминает, что следует снова открыть глаза, и я это делаю. Взгляд упирается в квадратное, идеально натянутое белое полотно и только спустя несколько секунд я начинаю понимать, что это – больничный потолок. Печальная осень что-то бормочет и настойчиво ковыряет оконные рамы.

Но не так-то просто меня провести.

Я твёрдо знаю, что если сейчас закрою глаза, то снова услышу звон знакомых бубенчиков.

Вот только зачем они мне? Какое представление могут показать эти тени, в какой следующий фильм пригласят они меня на главную роль? Может, это будет картина о моём отце? Хотелось бы, хотя, наверное, всё-таки нет, – я уже не хочу, чтобы роль моего папы исполняла какая-то тень… А посему самое лучшее сейчас – посмотреть, как торопится войти в дом все та же печальная осень…

В общем, когда окончательно рассвело, я поняла, что абсолютно не выспалась, жутко измучалась и устала. Полли, которая навестила меня по обыкновению утром, сразу это заметила.

– Приснился скверный сон? – спросила она вместо того, чтобы начать отчитывать меня, как обычно.

– Угу, – угрюмо пробормотала я.

– Это всё от излишнего перевозбуждения, – философски пояснила Полли. – Оно и понятно – слишком много впечатлений обрушилось на вас в последнее время. Ничего, я думаю, все постепенно войдёт в свою колею. Кстати, сегодня утром я видела результаты предварительных анализов – они весьма недурны. Так что, есть все основания полагать, что тесты на консилиуме пройдут без сучка и задоринки.

– Вы так думаете? – с надеждой спросила я.

– И не только я, – она многозначительно подняла кверху указательный палец и понизила голос до шёпота, – многие так считают, поверьте, до меня периодически всё же доходят обрывки кое-какой информации…

– Хорошо, если так, – улыбнулась я и откинулась на спинку кровати.

– Моё мнение, – назидательно произнесла Полли, – вам уже давным-давно пора вставать, миссис Джина. Ваш отец может появиться здесь с минуты на минуту, а вы ещё даже не умыты и совершенно не прибраны.

Она шутливо погрозила мне пальцем.

– Непорядок!

Все мои последующие действия были подобны пуле, вылетавшей из охотничьего ружья. Полли сидела на стуле, наблюдая, как я ношусь миме неё, и ехидно усмехалась.

– Такое впечатление, что вы ожидаете не своего отца, а любимого мужчину, – неожиданно сказала она.

Я остановилась, как вкопанная.

– Почему вы так сказали?

– Что? – не поняла сиделка.

Она, естественно, не обратила внимания на свои слова.

– Почему… Почему вы сказали… что… я могу… любить его?

– Не знаю… – Полли растерянно захлопала глазами. – Просто… Просто мне так показалось… Вы забегали, как молодая девушка, которая собирается на первое свидание…

– А я, что – старая? – тоскливо выдохнула я.

– Нет, – Полли поняла, что сказала не то и нервно заёрзала на стуле. – Никакая вы не старая, Джина, конечно, и совсем молоденькой вас не назовёшь… Девушкой, я бы хотела добавить… Просто молодая женщина. Да!

Когда он отправил меня в прошлое, мне было девятнадцать лет…

Глаза её заблестели, выход из неудобного положения был найден.

– Приятная молодая женщина! – скороговоркой выпалила она.

– Которая может влюбиться в своего отца! – скептически закончила я.

– Не понимаю, Джина! – пробормотала Полли. – Почему вас так задели мои слова?

– Нет, – я почувствовала, как внезапно заболела голова и потёрла пальцами виски. – Не то, чтобы задели, нет… здесь совсем другое. Послушайте, Полли, мне надо с вами поговорить!

Я уселась на кровать напротив неё. Полли участливо кивнула.

– Я не знаю, что со мной происходит, – начала я дрожащим голосом. Полли кивнула мне ещё раз, и я почувствовала себя увереннее.

– Я не могу понять, почему этот человек вызывает во мне такие противоречивые чувства… С одной стороны я действительно верю, что он – мой отец, а с другой… Когда он прикасается, мне кажется, что родитель сделал бы не так…

– Ничего страшного, – сиделка улыбнулась. – Я уже говорила, вы – молодая и довольно привлекательная особа, естественно у вас был муж, а, следовательно, семейная, сексуальная жизнь. – А теперь уже год, как вы ничего этого не получаете. Гормоны же вырабатываются постоянно. Их уже накопилось слишком много за все это время. Поэтому вы так и реагируете на прикосновения МУЖЧИНЫ, неважно, кто он, ваш отец или нет.

– Это я всё понимаю, – я с досадой махнула рукой. – Возможно, вы правы. Но мне кажется, здесь дело совсем в другом. У меня такое ощущение, что мне знакомо это прикосновение, причём, хорошо известно, раньше оно повторялось много раз…

– Вы хотите сказать, что отец до этого к вам ни разу ТАК не прикасался?

– подозрительно прищурив глаза, перебила сиделка.

– Нет… – я сделала глубокий выдох. – Я не об этом. Естественно, папа дотрагивался до меня, ведь он меня очень любит! Но у меня такое чувство, что подобное делал какой-то другой мужчина!