Вероятно, именно это происшествие изменило всю его дальнейшую жизнь. У Николаса кардинально поменялся характер, исчезли многие вредные привычки, и, самое главное, появилось умение тщательно анализировать мысли и поступки. Он стал совершенно другим человеком – неторопливым, осторожным, не тем, кто бросается решать проблему сломя голову, но старается всё продумать и взвесить.

Думаю, он приобрёл неплохие душевные качества. Хотя, я абсолютно уверена, что даже совершенно новый Николас не сможет просчитать до конца всё, что может появиться в его жизни и предугадать финал фильма, где ему суждено сыграть главную роль.

Порой мне хочется, чтобы он нашёл мой дневник и прочёл его.

Хотя я думаю, что это – невозможно…

Может быть, тогда бы он понял, что в жизни просто так ничего не происходит.

Может быть, тогда бы он осознал, что настоящее чувство всё-таки существует.

Но, возможно, он бы всё-таки уяснил, что эти строки я писала специально для него к сентябрю.

14 августа

В последнее время Николас жил довольно замкнуто. Отремонтировав дом, прилично пострадавший при пожаре, он поселился в нём. Связи с внешним миром практически не поддерживал, разве что иногда, раз в неделю ездил в Кемберлист сделать необходимые покупки. В контакты с людьми старался лишний раз не вступать, но если и вступал, то ограничивался короткими сухими фразами, которыми выражал всё, что хотел. Как я уже излагала выше, он стал мудрым и осторожным, крайне немногословным человеком.

В своей новой жизни Николас места женщинам не отвёл. Ни одна так и не переступила порог его особняка, за исключением тётушки Милли – улыбчивой, добродушной толстушки, которая нанялась за хорошую плату следить за домом и за ним самим. В смысле – стирать, убираться, готовить.

Больше не было никого.

Злые языки постоянно судачили, что Николас ведёт аскетичный образ жизни, но он не обращал внимания на эти сплетни. Умея анализировать поступки и действия других, он относился абсолютно спокойно к подобным бредням.

– Надо быть выше всей этой грязи, – так он любил иногда говорить.

Если и раньше Николас был интеллигентным, образованным человеком и чувствовал своё превосходство в определённом кругу людей, то сейчас эта мысль окончательно укоренилась в его сознании.

Итак, казалось, наш герой предпринял всё, чтобы отгородиться от окружающего мира. Он даже выстроил вокруг особняка высокий забор, хотя в округе в радиусе многих миль никто не жил.

Возможно, он успокоился.

Возможно, он просто хотел тишины.

Но, возможно, теперь он знал наверняка, что в доме никто не стоит за дверью…

Правда, текущая вокруг жизнь продолжала настойчиво к нему подбираться. И однажды ей это удалось.

Сегодня днём.

14 августа. Позже

К полудню Николас возвратился из Кемберлиста, куда его заставило съездить пустяковое, но необходимое дело. Подъезжая к воротам, он ещё раз окинул взглядом унылую серую, почти слившуюся с низким свинцовым небом равнину.

– Действительно, осень, – грустно вздохнув, он тоскливо посмотрел в окно. – Хотя до неё целых две недели. Но я знаю, они пролетят незаметно, и наступит первый осенний месяц – сентябрь. А в сентябре у моей Дженни – день рождения…

Левая нога непроизвольно нажала педаль тормоза.

– О чём я говорю? – пробормотал он. – Это же давно забытая песня. Честное слово, ты опять впадаешь в сантименты, Ник…

Внезапно вспыхнувшая ярость отдалась тупой болью в затылке. Он тихонько застонал, откинулся на подголовник и прикрыл глаза.

– Всё давным-давно умерло! – в голосе послышалось упрямство. – Ты пошёл на это сознательно. Никто не заставлял тебя разыгрывать глупый фарс.

Вздохнув снова, он приоткрыл глаза и несколько раз моргнул.

– Я всё сделал правильно, – сложив руки на руле, он положил на них подбородок. – Иначе было нельзя. Человек, единожды предавший, не заслуживает лучшей участи. Он запросто предаст тебя снова.

За окном ветер вновь затянул заунывную песню приближающейся осени. Но, как ни странно, мелодия, не дотянув двух-трёх нот до своего апогея, неизменно возвращалась назад.

– Интересная вещь, – Николас опустил стекло и подставил лицо струе прохладного воздуха. – Природа, и в самом деле, соблюдает свой ритм, не торопясь сменить время года. Действительно, если говорить о времени, оно у каждого – своё.

Откинувшись на спину сидения, он достал сигарету и закурил.

– Похоже, моё время наступило… – голос прозвучал неестественно хрипло. – Но придёт ли время Дженни? Той, которая хотела, чтобы её звали Джиной…

Он стряхнул за окошко пепел и снова тяжело вздохнул.

– Девятого сентября у Дженни – день рождения. Скорее всего, я должен поздравить её. Ей несладко приходится там, в четырёх стенах, обитых мягкой кожей цвета слоновой кости…

Бедная моя девочка, ну почему всё так получилось?

Зубы сжали фильтр сигареты.

– Опять проявление слабости! – он со злостью выплюнул окурок в окно.

– Нет, мне никогда не избавиться от этой черты характера! Тем более, что дело идёт к старости…

Он машинально выудил из кармана ещё одну сигарету и также машинально прикурил.

– Старость стучится в мою дверь… Но что я в итоге имею? Чем я могу похвастаться, прожив сорок с лишним лет?

Невесело усмехнувшись, он выпустил струйку дыма.

– Материальные блага не в счёт… Сейчас в моей жизни нет главного – человека, ради которого стоит жить. Он был, но сейчас его нет… И самое страшное то, что я не хочу его найти. Он мне не нужен… Случись подобное ещё раз, мне не пережить…

Ветер взял мелодию на два тона выше. Николас умолк и внимательно прислушался.

– Даже ветер со мной согласен. Хм, его мелодия звучит в унисон с мелодией души, – он улыбнулся. – Ну и дела…

Повернув голову, он посмотрел на редкие, чахлые деревца, которые служили единственным украшением равнины.

– О чем поёт моя душа? – задумчиво прошептал он. Всё о том же…

– О том, что я до сих пор не могу успокоиться! Целый год я метался, как раненый лев, разыскивая Её по больницам! Но теперь вновь осознаю, что продолжаю жить только ради Неё! Что мне делать?

Рука с силой ударила по центру рулевого колеса. Протяжный сигнал сирены огласил унылые окрестности.

– Цветок к сентябрю, – губы Николаса растянулись в две узкие, плотно сжатые полоски. – Всю жизнь Она была для меня этим цветком… И всю жизнь я дарил Ей цветы к Её самому любимому празднику…

Он вновь посмотрел на деревья. Его лицо приняло серьёзное, сосредоточенное выражение.

– Кажется мне это или нет? – он потёр глаза. – Такое впечатление, словно у дерева что-то лежит… Точно так же два года назад я заметил Джину…

Он ещё раз внимательно присмотрелся.

– Верно, – рука повернула ключ зажигания. – Похоже на… Подъехав к деревьям, он вышел из машины.

– Знак свыше? – Николас огляделся по сторонам. – Неужели кроме сантиментов просыпается суеверие?

И ещё какое-то внутреннее беспокойство…

Осторожно обойдя дерево, он подошёл к тому, что привлекло его внимание. Предмет был внушительных размеров, плоский и прямоугольный, завёрнутый в серую обёрточную бумагу. В левом верхнем углу красовалась надпись чёрного цвета.

Николас замер, словно увидел змею. Дымящаяся сигарета выпала из дрогнувших пальцев.

На обёртке было написано два слова.

«Дорогому Нику».

14 августа. Чуть позже

– Милли! – Николас захлопнул дверцу автомобиля. – Мне никто не звонил?

– Нет! – женщина, стоявшая на крыльце, добродушно улыбнулась.

– И не приезжал?

– Нет. Нас уже давно никто не посещает.

– Это радует, – Николас приоткрыл крышку багажника. – Чем меньше беспокоят, тем лучше.

– Зря вы так! – лицо Милли приняло мученическое выражение. – Поймите, мистер Николас, нельзя все время находиться одному! Не стоит в расцвете сил заживо себя хоронить!