Рэт Кайли расплакался. Он невнятно что-то пробормотал, прижал к себе винтовку как ребенка и отошел.

Остальные обступили буйволенка, создав неровный круг. Некоторое время все молчали. Мы стали свидетелями чего-то - чего-то существенного, совершенно нового и глубокого, такой поразительной вещи на земле, которую нельзя описать словами.

Кто-то пнул буйволенка.

Он был еще жив, хотя только едва, только в глазах.

Удивительно, - наконец произнес Дэйв Дженсен. - За всю свою жизнь я никогда не видел такого.

– Никогда?

– Ни разу.

Киова и Митчелл Сэндерс подняли животное. Они перенесли его через открытую площадку, подняли выше и сбросили в деревенский колодец.

После этого мы просто сидели и ждали, пока Рэт возьмет себя в руки.

– Удивительно, - продолжал Дэйв Дженсен. - Нечто новое. Я никогда такого не видел.

Митчелл Сэндерс вынул свой йо-йо. - Да, это Нам, - сказал он. - Сад Зла. Здесь каждый грех свеж и неповторим, мужик.

Какой вывод можно сделать из этого?

Война - это ад, но это даже не половина ее значения, поскольку война - это еще и тайна, и ужас, и приключение, и мужество, и открытие, и святость, и жалость, и отчаяние, и стремление, и жизнь. Война омерзительна; война весела. Война захватывающа; война - кропотливая работа. Война делает вас мужчиной; война делает вас мертвым.

Истины противоречивы. Можно, например, утверждать, что война нелепа. Но война так же и красива. Как бы ужасна она ни была, вы не можете не глазеть на ужасное величество битвы. Вы пристально всматриваетесь в движение трассирующих пуль, разрезающих темноту подобно сверкающим красным лентам. Сидите, притаившись, в засаде, а холодная, безразличная луна поднимается над ночными рисовыми полями. Вы восхищаетесь жидкой симметрией войск при движении, льющимися с боевого вертолета колоссальными потоками раскаленного железа, осветительными ракетами, белым фосфором, пурпурно-оранжевым свечением напалма, красным сверканием ракет. На самом деле, это все на так мило. Это изумляет. Это заслоняет собою все остальное. Это повелевает вами. Вы ненавидите это, да, но не ваши глаза. Подобно пожару - убийце лесов, подобно раку под микроскопом, любой бой или налет бомбардировщиков или артобстрел изысканно прозрачны вследствие своего абсолютного безразличия к вопросам морали - могучей, неумолимой красотой - и правдивый рассказ о войне поведает правду об этом, пускай сама правда и безобразна.

Делать обобщения относительно войны - все равно, что делать обобщения относительно мира. Почти все правда. Почти все вымысел. Странность войны в том, что вы никогда не будете живы больше, чем когда находились одной ногой на том свете. Вы различаете то, что имеет значение. С чистого листа, как в первый раз, вы любите лишь лучшее в себе и в мире, все, что может быть потеряно. В час ночи вы сидите в своей ячейке и наслаждаетесь видом широкой реки, становящейся розовато красной, и горами позади нее; хотя утром вы должны будете пересечь эту реку и идти в горы и делать ужасные вещи и, возможно, умереть, даже так, вы получаете удовольствие от изучения изумительных цветов реки, вы чувствуете удивление и трепет во время заката, у вас сильно щемит в груди от мысли, каким мог бы быть мир и каким он всегда будет, но не сейчас.

Митчелл Сэндерс был прав. Для обычного солдата, по крайней мере, войну - ее духовную ткань - можно пощупать - как обширный призрачный туман, плотный и постоянный. Ясность отсутствует. Все кружится. Старые правила больше не действуют, старые истины больше совсем не истины. Правота переходит в неправоту. Порядок, размываясь, обращается в хаос, ненависть - в любовь, уродство - в красоту, закон - в анархию, любезность - в дикость. Испарения засасывают вас. Вы не можете сказать, где находитесь, или почему вы там. Единственное, что достоверно, - это абсолютная неоднозначность.

На войне вы теряете чувство определенности, вследствие чего и само ваше чувство истины. Следовательно, безопаснее говорить, что в правдивом рассказе о войне ничто не является абсолютной правдой

Часто в правдивом рассказе о войне нет даже сути, или суть не возникает пока, скажем, двадцать лет спустя, вы не осознаете ее во сне. А когда проснетесь и разбудите свою жену, начнете рассказывать историю ей и дойдете почти до конца, то вновь забудете суть. Затем долгое время вы лежите без сна и прокручиваете случившуюся историю в своей голове. Вы слушаете дыхание своей жены. Война закончилась. Вы закрываете глаза. Вы усмехаетесь и думаете, господи, так в чем же суть?

Следующая история будит меня.

В тот день в горах я видел как Лимон поворачивает в сторону. Он рассмеялся и сказал что-то Рэту Кайли. Затем он сделал забавный полушаг, выходя из тени на яркий солнечный свет, и мина-ловушка взметнула его к дереву. Его части просто повисли там, поэтому Дэйву Дженсену и мне приказали взобраться на дерево и сбросить то, что осталось от тела. Я помню белую кость его руки. Я помню куски кожи и что-то мокрое и желтое. Ужасное было месиво - никак не избавиться от воспоминаний об этом зрелище. Будит же меня по прошествии двадцати лет Дэйв Дженсен, скидывающий части парня с дерева и поющий «Лимонное Дерево».

Убедиться в правдивости рассказа о войне можно, задавая вопросы. Скажем, кто-нибудь рассказывает свою историю, а потом вы спрашиваете его: «Правда было так?», и, если ответ оказывается по делу, понимаете, правду вам рассказывали или нет.

К примеру, эту историю все знают. Четверо парней идут один за другим. Плавно прилетает граната. Один парень прыгает на нее и подрывается, спасая жизни других трех.

Это правда?

Ответ важен.

Вы почувствуете себя обманутым, если такого никогда не происходило. Без шокирующей реальности эта история есть всего лишь очередной стеб, чистый Голливуд, неправда в том же смысле, в каком все подобные истории - неправда. Даже если бы это и произошло на самом деле, - быть может, такое и было, всякое бывает, - вы знаете, что это не может быть правдой, потому что истинность правдивого рассказа о войне заключается в правде совсем не такого толка. В отрыве от всего прочего не имеет значения - было это или не было. Что-то может произойти и быть совершенной ложью; чего-то может и не произойти, а оно правдивее правды. Вернемся к примеру с четырьмя приятелями и гранатой. Граната взрывается. Один парень прыгает на нее и берет на себе весь взрыв, но это могучая граната и все в любом случае погибнут. Прежде чем они умрут, один из априори мертвых парней спрашивает, «Какого хуя ты это сделал?», а прыгнувший ему и отвечает, «Зато я теперь герой», и другой парень начинает улыбаться, но он мертв.

Такова правдивая история, которая никогда не случалась.

Двадцать лет спустя я все еще вижу солнечный свет на лице Курта Лимона. Я вижу его поворачивающимся, бросающим взгляд на Рэта Кайли, затем его смех и тот любопытный полушаг из тени в солнечный свет. Его лицо коричневое и светящееся, и когда его нога запустила ловушку, в тот момент, ему, наверное, казалось, что это солнечный свет его убивает. Но это был не солнечный свет, а заряженный снаряд от 105-мм гаубицы. И если бы я мог когда-либо написать историю правильно: как солнце осветило, подняло и швырнуло его на то дерево, если бы я мог каким-то образом воссоздать фатальную белизну того света, быструю вспышку, очевидные причину и следствие, тогда вам пришлось бы поверить в то, во что поверил Курт Лимон, для которого это была последняя истина. Его погубил солнечный свет.

Время от времени, после рассказа этой истории, кто-нибудь непременно подходит ко мне, и говорит, что ей она понравилась. Причем это всегда женщина. Обыкновенно это женщина в годах, добрая и человечная. Она пояснит, что, как правило, она терпеть не может истории о войне: она не может понять, почему люди хотят валяться в крови и плоти. Но эта история ей по душе. Бедный буйволенок опечалил ее. Иногда случается и немного слез. Она посоветует мне оставить все это позади меня. Найти новые истории.