Итак, если папа был рядом практически все мое детство, отец больше напоминал Лох-Несское чудовище или призрак прошлого. Были какие-то знаки, приметы, доказательства того, что он существует, но все они были старыми и выцветшими, как фотографии или чеки, от которых мама отказалась, когда вышла замуж за папу. Но, когда мистер Чемпион написал на доске те заветные три слова, я поняла, что должна восполнить все пробелы.

- Я хочу ему написать, - сказала я маме, когда она закончила свой рассказ. – Кое-что спросить.

- Ох, милая, - мама устало прикрыла глаза. – Не думаю, что это хорошая мысль.

- Он – мой отец. Это моя история, мне нужно знать ее.

До сих пор помню, как мама взглянула на папу в поисках поддержки. Он помолчал, а затем серьезно посмотрел на меня.

- Эмалин, он может не ответить тебе. Нужно быть готовой к этому.

- Я понимаю, - мама с сомнением посмотрела на меня. – Правда. Дайте мне хотя бы шанс!

Она сидела рядом, когда я писала черновик, затем еще один, а затем и финальную версию письма. Затем дала мне конверт, куда я положила листок, и открыла ящик своего письменного стола. В небольшом пухлом блокноте, где были записаны адреса и номера, мама нашла нужную страницу и громко, вслух, прочитала адрес. Я аккуратно надписала его на конверте и на мы вместе положили его в ящик в почтовом отделении.

Все могло бы вот так и закончиться, никто бы не удивился, если бы ответ не пришел. Но спустя две недели в нашем почтовом ящике лежал конверт, на котором было написано мое имя. В строке «От кого» стояло имя: ДЖОЭЛ ПЕНДЛТОН. Вот так. Больше никаких призраков и чудовищ. Он настоящий.

«Дорогая Эмалин,

Большое спасибо за письмо. Я очень часто думаю о тебе, о том, какая ты, как у тебя дела, но никогда не считал, что у меня есть право узнать все это. Разумеется, я с радостью отвечу на все вопросы для твоего проекта, могу рассказать о себе, если хочешь. Знаю, я никогда не смогу стать тебе настоящим отцом, но, надеюсь, однажды, мы сможем стать друзьями»

В письме было написано еще много всего: он рассказывал мне историю своей семьи, детально отвечая на каждый из моих вопросов, а затем, как и обещал, написал о себе. Он работал внештатным журналистом, был женат уже пять лет на прекрасной женщине по имени Лиа. У них родился сын Бенджи, ему уже два года. Возможно, однажды я увижу его. На последней странице письма, возле подписи, был написан адрес электронной почты. Отец не сказал, чтобы я написала ему или что он ждет моего ответа. Просто адрес был на листке, как предложение.

Тогда я впервые увидела выражение беспокойной грусти на мамином лице. Теперь я легко различаю его, даже находясь в другом конце комнаты. Отец причинил ей столько боли много лет назад, и теперь она боялась, что он повторит то же самое, но уже со мной.

Закончив и сдав свой проект, я получила за него отличную оценку. Затем я аккуратно положила его в папку (с детства я любила складывать рисунки и какие-то свои работы в файлы, которые затем вкладывала в папки. Такой вот аккуратисткой я и осталась). Письмо лежало в ящике стола, и я частенько доставала его, читала вновь и убирала. Бумага была плотной, подпись – представительной. Все это было частью какого-то другого мира, частью его мира. Наконец, спустя несколько недель, я открыла свою электронную почту, ввела в строку «Кому» написанный им адрес и набрала для него ответ, поблагодарив за помощь и сказав о пятерке. Через пару часов пришел отклик.

«Отличные новости», - писал он. – «Что еще вы проходите в школе?»

С этими последними семью словами и начались наши отношения, какими бы они ни были. Школа – это известное для нас обоих место, он знал о ней куда больше, чем мои мама и папа, учился, возможно, дольше, чем некоторые из моих учителей. Математика, история, литература, естественные науки – во всем этом он разбирался, всегда мог помочь мне или подсказать что-то. Новые знания стали нашим особым языком, и так завязалась регулярная переписка.

Спустя еще пару месяцев и множество писем в электронном ящике, отец сказал, что он с женой и сыном скоро приедет в наши края, и хотел бы встретиться со мной, если, конечно, мои родители не возражают. Я рассказала об этом маме – и второй раз увидела на ее лице то выражение.

Никто не считал это хорошей идеей. Ее семья единогласно заявила: он ничего не сделал для нас и заслуживает того же в ответ, встреча с ним лишь расстроит меня и ее. Но мама прочитала все наши сообщения и, несмотря на свои смешанные чувства, решила, что отец ребенка все же должен иметь возможность увидеть его больше одного раза в жизни. И, не прошло и еще одного месяца, как встреча была согласована. Отец, Лиа и Бенджи приезжали погостить к его уже престарелой тетушке, и мы договорились об ужине в «Креветочной лодке». Чем ближе был ужин, тем сильнее нервничала мама – ее почти постоянно тошнило, а я боялась за нее. Никогда раньше я не видела ее такой, но, видимо, все когда-нибудь случается впервые. И страхи прошлого тоже могут возвращаться.

В назначенный день мы пришли в ресторан, хостесс подвела нас к столику у окна, где сидел высокий мужчина в очках, рядом с ним была женщина, а на ее коленях – пухлый малыш. Они ждали нас. У меня в памяти до сих пор осталось то впечатление: отец совершенно другой, ничуть не похож на того человека, которого я представляла себе, читая сообщения. Он, кажется, чувствовал себя неловко, а еще, не отрываясь, смотрел на меня. Похоже, все полтора часа, что длился ужин, он не сводил с меня глаз.

Его жена, Лиа, дружелюбная улыбчивая брюнетка, старательно поддерживала разговор, то и дело заполняя своими репликами повисавшие неловкие паузы. А мой сводный брат Бенджи оказался милым мальчуганом, и он то и дело хихикал над всем, что я делала.

Я заказала попкорн из креветок. Отец говорил о работе. Мама пила имбирный эль и оглядывала ресторан. А затем все закончилось. Мы попрощались, но перед этим отец протянул мне аккуратный сверток подарочной бумаги, который я тут же с любопытством развернула. Это оказалась книга «Приключения Гекельберри Финна», любимая книга отца, когда ему было столько же лет, сколько мне теперь.

- Может, тебе и не понравится, - сказал он, - но это не страшно. Просто попробуй полистать.

По дороге домой я держала книгу на коленях, сидя на заднем сиденье. Мама вздыхала, прислонившись головой к стеклу со своей стороны. Папа держал одну руку на руле, а второй гладил ее по плечу.

- Значит, вот так, - сказал он, и она кивнула.

Ну, не совсем так. Примерно за неделю я все же добила Гекельберри Финна и обдумала, что же о нем написать. Решив быть честной, я так и сказала отцу: книга показалась мне скучной, язык в ней странный, слишком много воды. Не знаю, обидела ли я его этим, или, может, он и не собирается мне больше отвечать после того памятного ужина, но на следующий день, как по часам, пришел ответ:

«А что еще ты думаешь?»

Судя по всему, та встреча не была концом всему и вся, но она оказалась началом чего-то прекрасного. Как будто приоткрылась дверь, и в комнате появилась полоса света – и теперь мы больше никогда не окажемся в темноте вновь.

Мы снова регулярно переписывались, говорили об учебе и чтении. Однажды летом он снова приехал в Колби, мы снова встретились. Теперь у нас были мини-гольф, еще больше попкорна из креветок, аквариум и Морской Музей, куда мы водили подросшего Бенджи. Открытки и подарки приходили на мой День рождения и Рождество. Я продолжала спорить и мириться с сестрами, общаться с друзьями, делать все то же, что и обычно, и две семьи стали привычным делом для меня. Но летом, когда мне было шестнадцать, кое-что изменилось.

Все началось с простого разговора, точнее, реплики, брошенной через стол в кафе «У Игоря», единственном итальянском заведении в Колби. Отец отпил из бокала с вином и взглянул на меня.

- Ну так, - сказал он, - ты уже думала о колледже?

Я заморгала.

- Хм, - это все, что я могла ответить. – Еще нет. Учебные дела некому решать, пока не начался учебный год.