- Причем тут Виктор? Ставлю пять тысяч долларов против выстрела в руку.

- Пять тысяч!? - алчно вскинул глаза Смирнов. - Черт побери! Да на них можно купить все геленджикские чебуреки и еще останется на бутылку «Хольстена» и новый рюкзак!

- Да, пять тысяч, - повторил Борис Петрович, чеканя слова. По его глазам было видно - он начал подозревать соперника в жульничестве.

Смирнову стало ясно, что дырки в кисти ему не избежать.

- Вы это здорово придумали - играть на деньги, - вздохнул он. - Когда я играю на них, или просто соприкасаюсь, удача от меня уходит. К сожалению, с деньгами у меня всегда параллельные прямые.

Говоря, он выправлял колоду, прогибая ее то в одну сторону, то в другую - даже неопытный игрок, увидев карту с загибающимся углом, мог догадаться, что банкир жульничает.

Борис Петрович получил пятнадцать очков и заказал «темную». Сдавая себе, Смирнов нервничал: а вдруг «очко»?

Ему повезло - при четырнадцати очках пришла десятка.

Борис Петрович вскочил на ноги, ликующе смеясь, и позвал Виктора.

Тот явился с «Макаром» в руке.

Поместив подрагивающую кисть левой руки Смирнова на золоченый том «Гарри Поттера», лежавший на журнальном столике, он прижал ее дулом и выжал курок.

Осечка!

- Стреляй еще, стреляй! - закричал помощнику донельзя возбужденный Борис Петрович.

- Почему это стреляй? - самоопределившись, закричал Смирнов. - Против Валентины вы ставили прострелянную кисть, а против пяти тысяч - выстрел в руку. Так, Виктор Владимирович?

Виктор Владимирович кисло кивнул.

- Ты стрелял в мою руку? - продолжал спрашивать его Смирнов.

- Стрелял...

- Так значит, мы квиты, веревка оборвалась, и я свободен!

- Ну ладно, ладно, пусть будет по-вашему. Все равно я выиграл, - махнул рукой Борис Петрович. - Сейчас два сорок семь. В три двадцать продолжим игру.

Не дожидаясь реакции на свои слова, он пошел к прямо сидевшим женщинам и сказал, злорадно улыбаясь:

- Я проиграл вас в карты. На полчаса. Сейчас вы пойдете с Евгением Евгеньевичем в мою спальню и вернетесь ровно в три двадцать. Если с его стороны будут претензии, я дам ему возможность ходатайствовать передо мной о том, чтобы его два его будущих проигрыша легли на вас. Вы все поняли?

- Не беспокойся, Боря, все будет хорошо, - сказала Серафима поднимаясь. - Мы с Валей устроим все в лучшем виде.

Они встали, подошли к Смирнову. Увидев стройные фигуры, подчеркнутые облегающими нарядами, белоснежные шейки и призывно накрашенные губки, он непроизвольно вопросил:

- А почему полчаса, Борис Петрович?

- Ну, ладно, ладно, каждую на полчаса. Мне просто невмоготу ждать вас битый час. Идите же скорее, а я пока подумаю, на что мы с вами будем играть потом.

Смирнов пожал плечами и вышел из гостиной. За ним двинулись женщины.

На пути в спальню настроение его сильно изменилось. Рефлексии всегда нападали на него в самые неподходящие моменты.

«Спать с незнакомыми женщинами? Да еще сразу с двумя? Да еще выигранными в карты? Да еще после всего, что случилось, после этого дурацкого Гарри Поттера в виде плахи? Свинство какое-то в виде морального разложения.

Однако в спальню он вступил другим человеком. Иногда ему удавалось находить волшебные фразы, коренным образом менявшие семантику действительности. «Когда ты под властью психа с пистолетом, который каждую минуту может выстрелить тебе в лицо, психа, который почти уже устроил тебе восьмилетнее пребывание в тюрьме, не надо думать о морали, - измыслил он, оглядывая роскошный «сексодром» Бориса Петровича, отделанный в красно-черных тонах с никелем.- Короче, не надо ни о чем думать, а надо получать удовольствие».

Он не сразу переключился на получение удовольствия, а подошел к окну, чтобы похоронить последнюю надежду. Утро уже понемногу растворяло густую южную ночь, и Евгений Евгеньевич смог увидеть на стенах дома и заборах (ощетинившихся битым стеклом) множество следящих камер. Как не странно, это наблюдение его успокоило: «Нельзя сбежать - так нельзя. Будем действовать по обстоятельствам».

Обернувшись к выигрышам, он увидел, что они сидят на краешке кровати так, как залетевшие женщины сидят в своей поликлинике.

- А что это вы такие кислые? - присел перед ними на корточки.

- Серафима сказала, что Борис войдет, когда мы будем барахтаться, и всех убьет.

- И ты этому веришь?

- Нет. Но он что-то замыслил, это точно.

Настроение у Смирнова упало вовсе. Какой уж тут секс?

Когда вошел Борис Петрович, они втроем сидели на кровати и рассматривали ногти.

- Что-то тихо у вас, вот я и пришел. Что-то не так, уважаемый Евгений Евгеньевич? Может, вам виагры в ладошку насыпать?

- Да что-то не климат... Я всю жизнь этим по любви преимущественно занимался, а тут вот какое дело.

- Послушайте, Евгений, я ни разу вас не обманул, ведь так?

- Ну да.

- Я не стал настаивать, что значение слова «выстрел» вполне конкретно?

- Нет, не стали.

- Вы выиграли двух этих женщин?

- Ну, выиграл.

- Значит, вы должны выполнить оговоренные условия.

***

Смирнов вспомнил однокурсника Федю Севенарда. Тот поспорил с Сашкой Таировым, что съест в один присест десяток сырых картошек. И съел. Но смешно было не то, как он это делал. Смешно было то, что Таиров заставил Федю выпить выигрыш - бутылку забористого портвейна - до последней капли и в один присест. Потом весь лагерь смеялся до упада: нескладный и несмелый Севенард, слова не умевший сказать твердым голосом, побил своего врага (к нему его отвел Таиров), потом признался в любви Томке Сорокиной (к ней его привел Таиров) и, в завершении всего, сделал строгий выговор начальнику лагеря, весившему раз в десять больше. Начальник, выпроводив Таирова вон, принял выговор с пониманием - отец Феди, построивший не одну ГЭС (а потом и питерскую плотину), был коротко знаком с Брежневым.

***

- Значит, должен, - ответил Смирнов. - Где там ваша виагра?

Борис Петрович порылся в ящике золоченой тумбочки, сунул Смирнову коробочку и, глянув на часы, вышел из спальни.

- Ну что, начнем, пожалуй? - сказал Смирнов, с трудом проглотив таблетку.

Женщины молчали, кисло рассматривая Гогена, висевшего на стене напротив. Репродукция называлась «Когда ты выйдешь замуж?»

- Может, вам тоже таблеток принять? Или по стаканчику коньяка?

- Это идея, - ожила Валентина.

- Он там, в баре, - указала подбородком Серафима.

Смирнов налил им по рюмке. Они выпили. Он тоже. Коньяк не успел достигнуть желудка, как в разрезе платья Валентины появилась ажурная резинка розового чулка. После второй рюмки женщина посмотрела с интересом, и разрез стал шире.

- Так на чем мы кончили? - сказал хозяин положения, поставив бутылку на пол. - Насколько я помню, до того, как весь этот российский Лас-Вегас начался, вы, Серафима, сидели на корточках у края кровати, а вы Валентина, на мне? Может, восстановим эту сцену, будоражащую мою память в течение последнего часа?

- Не получится, - странно блеснув глазами, покачала головой Валентина. - Сейчас восемнадцать минут четвертого, и время Симочки почти вышло. Двух оставшихся минут вам хватит лишь на длительный прощальный поцелуй.

Серафима вскочила рассерженной кошкой и, полоснув подругу ненавидящим взглядом, бросилась вон из спальни.

Они остались одни. Виагра начала действовать. Смирнову стало неловко. Химический по своей природе секс его не воодушевлял. Самоопределение члена было ему неприятно.

Валентина верно оценив ситуацию, взяла инициативу на себя и, озорно глядя, опрокинула его на кровать. Налегла. Поцеловала. Смирнов ее обнял. Попытался почувствовать женщину губами. Почувствовать ее кожу руками. Вдохнуть ее пленительный запах.

Не вышло. Тонкие чувства позорно сникли. Набычившийся фаллос ревел каждой своей клеточкой: «К черту сантименты! К черту глупости! Воткни меня в эту бабу! Воткни со всей силы! Я покажу ей, и тебе покажу, наконец, покажу, что такое настоящий животный секс!