Заправитель в это время был занят перекладыванием бумаг с места на место. Заодно он показывал Канцлеру, где следует поставить подпись. Кроме Канцлера, документы подписали Заправительница и я – как свидетели.

– Кратковременная смена правительства пойдет на пользу стране, – сказал Правитель. – Всё готово для моего путешествия. Дети внизу ждут, когда я выйду.

Он смачно поцеловал Миледи, потряс руку брату и Канцлеру, потом вышел.

Все трое молча ожидали, пока звук колес не известил их, что у них мало шансов быть услышанными Правителем. Тогда они, к моему удивлению, разразились хохотом.

– Какая игра! О, какая игра! – воскликнул Канцлер.

И они с Заправителем, взявшись за руки, принялись скакать по комнате в каком-то диком контрдансе. Миледи присоединилась к ним лишь наполовину. Благообразие не позволяло ей скакать, зато не запрещало ржать во весь голос. Ее разумения доставало понять, что произошло нечто «заумное», но осознать что именно – было свыше ее сил.

– Вы обещали мне всё объяснить, когда он уедет, – сказала Миледи, едва они успокоились.

– Сейчас узнаете, Кэт, – нежно ответил муж.

Он снял пресс-папье и указал на два манускрипта, лежавшие рядом:

– Вот первый, который он прочитал, но не завизировал, а вот другой, который он подписал, не читая. Видите, здесь не проставлены имена.

– Да, да! – нетерпеливо вскричала Миледи, сопоставляя оба документа. – Согласно этому пункту, Заправитель лишь исполняет обязанности Правителя в отсутствие последнего. А здесь говорится, что Заправитель получает пожизненную полноту власти и впредь должен именоваться Императором, если это будет решено посредством референдума. Так что, вы будете впредь именоваться Императором, мой крокодильчик?

– Не совсем так, моя крокодилочка, – ответил муж. – Всему свое время.

Миледи кивнула и продолжила читать:

– Здесь написано: «Государство должно заботиться о бедных», а здесь этого нет.

– Именно в этом и состоит новый курс! – пояснил ее муж. – Государство не может заниматься всякими неудачниками.

– О, как это верно! – с чувством глубокого удовлетворения произнесла Миледи и занялась дальнейшим сопоставлением документов. – «Казна должна оставаться нетронутой». Вы это заменили на: «поступает в полное и безраздельное распоряжение Заправителя». О, Бобби! Как вы это хорошо придумали! Подумать только – все бриллианты! Мне не терпится прямо сейчас пойти и украситься ими всеми сразу!

– Но, Киса! Как бы вам это сказать… – промямлил супруг, – следует ли вам украшаться ими… всеми сразу? Сообразно ли это со вкусом… Я хочу сказать: со вкусом электората. Придется ли это ему по вкусу? Конечно, Правитель уже далеко, и я приму титул Императора, как только мы сможем провести референдум. Но едва ли мы сможем открыто носить бриллианты, пока электорат будет считать Правителя живым. Так что нам еще придется выпустить бюллетень о его скоропостижной кончине. Это будет небольшая интрига, маленькая такая интрижка.

– О, интрижка! – Миледи даже зааплодировала. – Я обожаю интрижки! Это просто райское наслаждение.

Заправитель и Канцлер подмигнули друг другу: пускай, мол, занимается своими интрижками – ущерба не будет.

Миледи принялась развивать тему:

– А самое большое наслаждение испытываешь, когда интрижка…

– Цыц! – заорал ее муж.

Отворилась дверь, и вошли Сильви и Бруно, крепко держась за руки. Бруно сдержанно всхлипывал. Сильви пыталась хранить спокойствие, но не могла скрыть слез. 

– Не реветь! – взревел Заправитель, но безрезультатно. Дети не успокоились. 

– Уймите их как-нибудь! – сказал он Миледи.

Она некоторое время решала эту сложную задачу, потом ее осенило.

– Кекс! – промурлыкала она в восторге от своей находчивости, подошла к буфету, вернулась с двумя кусочками и повторила:

– Кекс!

Это было сказано с интонацией, пригодной для дрессировки собак.

– Ешьте и перестаньте орать, – таков был ее краткий и четкий приказ. Но детям не слишком хотелось есть.

Дверь открылась снова, и на сей раз в комнату ввалился Жаборонок с воем:

– Опять этот старый нищеброд!

– Не давайте ему… – начал было Заправитель, но Канцлер уже понял его с полуслова и заверил:

– Не извольте беспокоиться, слуги получили распоряжение.

– Он уже почти под окном! – сообщил Жаборонок.

– Где, моя прелесть? – спросила его любящая мамаша, обвивая руками шею маленького чудовища.

Все мы, кроме Сильви и Бруно, не обращавших ни на что внимания, бросились к окну. Старый Нищий смотрел на нас алчущим взором.

– Корочку хлеба, Ваша Милость! – взмолился он.

Это был здоровый и мощный старик в живописных лохмотьях. Пытался же он выглядеть больным и дряхлым.

– Корочку хлеба! – попросил он. – Хлеба и немного воды.

– Вот тебе вода! – заржал Жаборонок и вылил на него кувшин воды.

– Прекрасно, сын мой! – восхитился Заправитель. – Вот как нужно усмирять этот народ.

– Вундеркинд! – проворковала Заправила. – Прирожденный правитель. 

– Батогов ему! – закричал Заправитель, подразумевая Нищего, который, отряхнувшись, вновь кротко посмотрел вверх.

– А лучше – раскаленную кочергу вместо посоха, – блаженно предложила Миледи.

Раскаленной кочерги поблизости не оказалось, но батоги были доставлены незамедлительно. К старику подошли слуги – причем с такими лицами, что Нищий только махнул рукой со сдержанным достоинством:

– Не утруждайте себя, господа. Ни к чему ломать мои старые кости. Я ухожу. Спасибо за воду. Хлеба не надо. 

– Бедный старик! – донесся до меня знакомый голос. Это Бруно, перевесившись через подоконник, протягивал Нищему свой кусочек кекса.

Сильви пыталась оттащить его от окна:

– Не надо! Ты же видишь, он уходит. Лучше догоним его.

Она выволокла брата из комнаты, не обращая внимания на присутствующих.

«Интриганы» вернулись за стол и продолжили разговор вполголоса, чтобы не услышал Жаборонок, все еще торчавший возле окна.

– Кстати, – спохватилась Миледи, – а как вы сформулировали в новом Меморандуме пункт насчет вступления на престол Бруно?

Канцлер захихикал:

– Мы всё перенесли из одного Меморандума в другой, слово в слово. Кроме одного: вместо Бруно – Жаборонок. Понимаете – Жаборонок!

– Жаборонок, понимаете! – вскрикнул я в негодовании, которого не мог бы удержать даже сверхсильным напряжением воли.

Это было чересчур.

И вдруг всё исчезло. Я обнаружил себя в вагоне. Напротив сидела дама с лицом, закрытым вуалью, и смотрела на меня с нескрываемым удивлением.

Палаты нищего

Никаких сомнений: перед пробуждением я кричал. Об этом свидетельствовал изумленный взгляд моей визави. Да и отзвук душераздирающего хриплого крика всё еще стоял у меня в ушах. Но что я мог сказать в оправдание?

– Вы чем-то удивлены? – только и смог я пролепетать в конце концов. – Но, простите, я понятия не имею, что я сказал. Меня сморило.

– Вы сказали что-то про Жаборонка, – юная Леди пыталась сложить губы в подобие улыбки. Но они вздрагивали. – Если, конечно, это можно назвать: сказали. Вы кричали это!

– Простите, пожалуйста… – а что я еще мог ответить, готовый провалиться от смущения.

«У нее глаза Сильви! – подумал я, не уверенный в том, что проснулся. – И этот милый взгляд, преисполненный святой простоты, – совсем как у нее. Но у Сильви не такая волевая линия рта, и нет такой затаенной печали во взгляде».

Мысли шли потоком, я отвлекся и не расслышал дальнейших слов Леди.

– Если бы у вас в руке был Ужасный Неразменный Шиллинг, – говорила она тем временем, – вы поняли бы, что всё, чем пугают детей: Призраки, Динамит, Тати в ночи – всё это не стоит гроша, если не страшно по-настоящему. Хотя, с медицинской точки зрения… – она кивнула на медицинский трактат, над которым я заснул, и очаровательно передернула плечами. Ее свобода в обращении – впрочем, вполне дружелюбная – слегка удивила меня. Но это не было так называемой детской наивностью. Ее манера скорее напоминала бесцеремонность ангела, слетевшего к нам и не знакомого с условностями земного – извините за выражение – этикета. Ей можно было дать лет двадцать, и я мог себе представить Сильви через десять лет.