– И напрасно, Бруно, – ответила Сильви. – Ранняя пташка съедает червя.

– Ну, ради такой гадости я не стал бы подниматься в пять часов, – сказал Бруно. – Пусть это делают пташки, если им так нравится.

– Ваше лицо, молодой человек, выражает ваши чувства так откровенно, – сказал Садовник.

На что Бруно резонно ответил:

– Ха! Я-то думал, что мои чувства откровенно выражает мой язык, а оказывается, еще и лицо…

– Этот прекрасный Сад вырастили вы? Я бы хотела остаться здесь навсегда!

– А вы, что – растение? – удивился Садовник. – Впрочем, все мы немножко растения. Немножко растения, немножко животные, немножко машины… <4 > Остаться здесь навсегда – неплохая идея, но, знаете, зимними ночами…

Тут Сильви прервала его:

– Ой, совсем забыла! Нам надо бежать. Здесь только что был старый Нищий, совсем голодный, и Бруно хочет отдать ему кекс. Выпустите нас, пожалуйста.

– Мое место дорогого стоит, – загадочно пробормотал Садовник, отпирая им калитку.

– Дорогого – это сколько? – невинно поинтересовался Бруно.

– А вот не скажу, – ухмыльнулся Садовник. – Это секрет. Возвращайтесь скорее.

Он выпустил детей и закрыл дверцу. Я едва успел выскочить за ними следом.

Мы поспешили вниз по тропинке и очень скоро заметили старого Нищего примерно милях в четырех от нас. Дети кинулись догонять его. Они стремительно скользили по земле. Ума не приложу, как я не отстал от них тотчас же. Но эта проблема недолго занимала меня, потому что было еще на что обратить внимание.

Старый Нищий был, наверное, совсем глухим. Во всяком случае, на отчаянный зов Бруно он даже не оглянулся. Но вот Бруно все-таки настиг его, забежал вперед и протянул руку, запыхавшись:

– Кекс!

Бруно сказал это не со зверской интонацией, как Миледи-Заправительница некоторое время назад, а с детской застенчивостью и непосредственностью. Он смотрел на старика глазами, полными любви ко всему на свете – большому и малому.

Старик схватил кекс и начал пожирать его с жадностью голодного дикаря. Покончив с пирожным, он уставился на растерявшихся детей и прорычал:

– Еще! Еще!

– А больше нет! – в отчаянии ответила Сильви. – Мне очень стыдно, но я сразу же съела свой кекс. Жаль, что…

Окончания фразы я не расслышал, потому что мое сознание, к моему изумлению, переключилось на Леди Мюриэл Орм – это она произносила слова Сильви – ее голосом и даже с тем же взглядом.

– Следуйте за мной! – были следующие слова, которые я услышал.

Старик махнул рукой с изяществом, которое мало согласовывалось с его ветхим одеянием, и, двигаясь вдоль кустарника, вдруг начал уходить под землю. В другое время я не поверил бы своим глазам, но сейчас был слишком сильно заинтригован, чтобы размышлять. Когда кустарник кончился, мы увидели мраморные ступеньки, ведущие в темноту. Старик шел впереди, мы – следом.

Сначала было так темно, что я мог различить лишь силуэты детей, взявшихся за руки и движущихся за незримым Вергилием. Потом стало легче: в воздухе словно была разлита какая-то серебристая люминесценция. И вот сделалось светло, как днем.

Мы оказались в странном восьмиугольном помещении. В каждом углу стоял столб, задрапированный шелком. Одна из стен между столбами – шести или семи футов вышины – представляла собой импровизированную оранжерею. В другое время и, главное, в другом месте я, скорее всего, задался бы вопросом, могут ли все эти цветы и плоды совместно произрастать, но здесь никаких вопросов не возникло. Я прежде никогда не видел таких цветов и плодов и поэтому не знал, сочетаются они или нет. Каждая стена была украшена круглым витражом, и увенчивал всё сооружение купол, инкрустированный драгоценными камнями. Но самое удивительное: невозможно было понять, каким образом мы вошли: в зале не было ничего, хоть отдаленно напоминавшего дверь.

– Здесь мы в безопасности, дорогие мои! – сказал Старик. Он положил руку на плечо Сильви, наклонился и поцеловал ее. Она сначала отпрянула в испуге, но вдруг лицо ее прояснилось, и она радостно закричала:

– Это отец!

– Отец! Отец! – завопил Бруно.

И пока продолжались эти излияния семейных восторгов, я пытался сообразить, куда девались лохмотья нищего и когда он успел переодеться. Потому что теперь он был облачен в горностаевую королевскую мантию, украшенную бриллиантами и золотыми позументами, а на его голове была золотая корона.

Магический медальон

– Но где мы, отец? – спросила Сильви, прижимаясь к отцовской щеке.

– В Фейляндии, любовь моя. Это одна из провинций Феерии.

– Но я думала, что Фейляндия очень далеко. А мы проделали такой короткий путь.

– Если точно, то вы проследовали по всему Королевскому Пути. Пользоваться им позволительно только августейшим особам. Но вы ими стали, когда я сделался королем Фейляндии, то есть месяц назад. Фейляндцы призвали меня на престол и направили ко мне двух гонцов. Один из них был королевской крови, он прибыл по этой дороге. А другой был просто барон и потому поехал обычным путем – наверное, до сих пор едет.

– И сколько миль мы проделали? – поинтересовалась Сильви.

– Тысячу миль – с тех пор, как Садовник открыл вам калитку.

– Тысячу миль! – воскликнул Бруно. – А я могу это проглотить?

– Что, тысячу миль?

– Нет, – пояснил Бруно, указывая на плоды. – Какую-нибудь из этих штуковин.

– Да, дитя мое, – ответил отец. – Вкусите плод наслаждения и убедитесь, что он не так уж и сладок, когда человек срывает его.

Бруно подбежал к стене и сорвал плод, напоминающий малиновый банан. Бруно с предвкушением райского наслаждения оправил его в рот – и на лице его застыло недоумение.

– Ужасно безвкусно! – сказал он, покончив с дегустированием. – Я не почувствовал вааще ничево. Сильви, как это называется по-научному?

– По-моему, фотоморгана, – ответила Сильви. – Они все такие, папа?

– Все, – ответил отец. – Но только для вас, потому что вы еще не граждане Фейляндии. Но я могу их видеть.

Бруно мало что понял и потому некоторое время молчал. А потом объявил:

– А я всё ж таки попробую другой вид плодов. Вон те, красивые – полосатые, как радуга.

И он повторил свой опыт.

Король фей и юная Принцесса тем временем перешли почти на шепот. Я ничего не мог разобрать и переключился на маленького Принца, который срывал один за другим плоды Наслаждения и цветы Удовольствия, но они тут же исчезали. Когда мне надоело это зрелище (Бруно оно не надоедало), я вернулся к отцу и дочери.

– Вглядитесь хорошенько, – сказал старик, – и скажите, как вы это находите.

– Очаровательно! – воскликнула Сильви. – Бруно, иди сюда и посмотри!

И она подняла на цепочке медальон из какого-то драгоценного камня синего цвета.

– Просто волшебно, – констатировал Бруно и принялся разбирать надпись на медальоне: – «Все… будут… любить… Сильви». Эт-точно! – заорал он и кинулся обнимать ее. – Потому что «все» – это я! Вы сами это говорили.

– Не совсем так, – ответил Король. – Мы (то есть я) говорили, что вы – наше «всё». Но «все», то есть государство, – это мы. И кто может любить Сильви больше нас? А теперь, Сильви, посмотрите на это, – и показал ей другой медальон – тоже с золотой цепочкой, но темно-красного, почти бордового цвета.

– Он еще прекраснее! – воскликнула Сильви (слово «еще» вряд ли было уместно, учитывая значение прилагательного). – Взгляни, Бруно.

– Здесь тоже что-то написано, – сказал Бруно и прочел: – «Сильви будет любить всех».

– Вы видите, что медальоны различаются не только цветом, – сказал старик. – Выбирайте, какой вам больше по сердцу.

Сильви несколько раз перечитала надписи, а потом произнесла:

– Чудесно, когда тебя любят все, но в этом нет ничего сверхъестественного. Зато любить всех людей самой – это еще чудеснее. Я выбираю красный, отец.