Кудряшов, понятно, отказался подавать такое заявление и сказал, что будет жаловаться в партком на недопустимые методы администрирования со стороны Балуева.

Павел Гаврилович пришел в ярость и отдал приказ об увольнении Кудряшова. Этот приказ вывесили в коридоре управления строительного участка.

Дело не в подробностях, как происходило заседание парткома, где обсуждалось заявление Кудряшова. Дело в том, что после этой истории все рабочие как–то совсем иначе стали относиться к Павлу Гавриловичу. Всем были известны на стройке заслуги Балуева и то, что нынешний министр когда–то работал у него десятником на Кузнецкстрое и называет его Пашей, и что маршал Рыбалко за сооружение переправ лично от себя подарил ему сеть для ловли рыбы, и что у Павла Гавриловича орденов от пупка до ключицы, и что держит он себя с любым начальством независимо и дерзко. Все это, даже в несколько преувеличенном виде, было ведомо людям.

Так же хорошо было известно, что Павел Гаврилович очень любит повластвовать над провинившимся человеком, и чем поспешнее человек признает свою вину, тем сильнее ярится Балуев, тем старательнее ищет слова побольнее.

То, что Павел Гаврилович обожал, когда при нем вспоминали о его высокомудрых решениях, благодаря которым находили выход из трудных положений, или то, что Павел Гаврилович не боится простуды, что он знает много строительных профессий и может изобличить любого потому, что подноготную каждого дела прошел сам, и то, что ему нравится произносить торжественные речи и устраивать митинги, когда людям некогда, — это тоже было всем известно.

Даже то, что Павел Гаврилович любит хвастать, какая у него жена культурная женщина — научный работник, и что она у него получше, чем жены у других, и то, что он «свалил деревцо себе по росту», многие слышали не раз. Все также знали, что он перед тем, как явиться в Москве домой, обязательно посещает косметический кабинет, где делает себе паровую ванну и массаж лица, замазывает краской седину на висках и обязательно шлифует ногти на сбитых о всякое железо, опухших, обмороженных пальцах. Все было людям известно.

Но то, что он обладает способностью душевно волноваться и даже терять при этом голову, когда дело вовсе не касается производственных вопросов, — этого люди не знали. В коллективе к Кудряшову относились с симпатией, за ним числилось немало рабочих подвигов, совершенных под водой. До знакомства с супругой Гаврилова он держался с женским персоналом крайне неприступно, и его считали по этой линии даже гордецом. А Гаврилова не любили. Его уволили из института за какую–то нехорошую историю, и поговаривали, будто он пошел на производство, чтобы уже в рабочем обличии получить возможность стать студентом–заочником. И свою жену, говорили, он увел от мужа, который был его товарищем. Все это было правдой, и вместе с тем партийный коллектив стал на сторону Балуева, хотя Балуев уже признался, что погорячился, недопустимо садминистрировал, поступил необдуманно.

— Ничего, товарищ Балуев, не садминистрировал, — выступал уже против Балуева мастер по монтажу, известный нам Петухов. — Человек брак допустил или мотор запорол — чепе? Администрация что — обязана взыскать! А если жизнь человеку портят, администрация ни при чем? Так, что ли? Мы не только, согласно расписанию семилетнего плана, магистральный газопровод кладем — материальную базу коммунизма, но и сами должны ему соответствовать личными качествами. Я за поддержку приказа администрации, — объявил Петухов. И, уже садясь на место, изрек: — Советский человек — существо священное, и мы обязаны его оберегать всеми имеющимися у нас в наличии средствами.

Павел Гаврилович взволнованно пожал руку Петухову и сказал шепотом:

— Спасибо, поддержал. А то, знаешь, был у меня производственный случай: выпалил один из двустволки сначала в него, а потом в себя.

— Ну, это чистая уголовщина, при чем тут производство? — поправил его Петухов и спросил озабоченно соседа: — Ну как, я не очень загнул?

— Нет, в самую точку.

Петухов от похвалы зарделся и произнес:

— Совесть, она хоть и не оратор, всегда слова подходящие подскажет.

Стремительное вторжение сложной, богатой техники в строительное дело привело к большей зависимости руководителя от каждого подчиненного. Ибо, повторяем, теперь производительность труда человека, управляющего один на один могучей машиной, стала равна труду сотен людей.

Два машиниста двух трубоукладчиков да два машиниста: один — изолировочного агрегата, другой — очистной машины и один машинист роторного экскаватора заменили полтысячи рабочих. Раньше руководитель не мог «влезть» в душу каждого рабочего. Раньше, для того чтобы управлять людьми и понять их, он прибегал к помощи воображения, создавая для себя эдакий коллективный портрет, в котором смешивались одновременно черты сотен людей, объединяемых по признаку неких общих достоинств или недостатков, изучаемых в канцелярии стройучастка по ведомостям зарплаты, графику выполнения работ и рапортам бригадиров. Теперь эти методы уже никуда не годились.

Ныне возникла необходимость руководства один на один, с глазу на глаз. И чем больше руководитель проникал в особенности душевного склада, улавливал черты несхожести, знал подробности жизни людей, тем лучше удавалось ему найти к ним подход, завоевать авторитет и уважение.

Достоинство советского человека пропорционально мере труда, который он вкладывает в великие сооружения коммунизма.

Только явный глупец может не замечать, как от властного обращения с новейшими и все более совершенными машинами стремительно вырастает гордая уверенность советского человека, а вместе с нею и крайняя его обидчивость, если кто–нибудь не способен понять, сколь резко и ярко проявляются его индивидуальность, его особые свойства, помноженные на количество сил управляемого им механизма. Чем меньше людей оставалось на строительном участке, тем больше они ощущали свою взаимозависимость, больше узнавали друг друга и взыскательнее относились друг к другу по самому высокому человеческому счету.

Говоря откровенно, та горячность, которую проявил Павел Гаврилович Балуев по отношению к старшему водолазному специалисту Кудряшову, имела личную подоплеку.

Не знаю, насколько это типично для граждан пожилого возраста, но Павел Гаврилович, оторвавшись от семьи, чувствовал себя в последние годы тревожно и тоскливо. С ним произошла странная история. Он вдруг стал особенно возвышенно мечтать о семейной жизни. Этому, конечно, немало содействовало то, что он видел свою жену редко и неподолгу. И при каждой встрече очень волновался, не постарел ли, не слишком ли огрубел в трудной походной жизни. И не сможет ли когда–нибудь роковым образом сказаться различие в культурном уровне, которое он внутренне ощущал между собой и женой.

Павел Гаврилович даже попытался стать студентом–заочником строительного института, но его заявление отклонили по мотивам возраста. Правда, он не сдался и брал задания у студента–заочника сварщика Босоногова, который учился на физико–математическом факультете. Настойчиво, до головной боли Павел Гаврилович трудился над этими заданиями. Даже изучал английский язык. И однажды, подвыпив, прочел наизусть на английском языке строфу из Байрона. Трезвый, он, конечно, постеснялся бы своего произношения.

Чем больше в одиночестве Балуев думал о своей супруге, вспоминая, какая она хорошая, тем сильнее ощущал себя беззащитным перед возможными бедами.

Беллетристика, которую он, несмотря на занятость, ныне поглощал в значительном количестве, еще сильнее разжигала его беспокойство. Во множестве произведений авторитетно доказывалось, что в жизни бывает всякое и даже самые верные жены не властны над собой.

Терзаемый такими размышлениями, сознавая свою беззащитность, Павел Гаврилович и выступил против Кудряшова в роли блюстителя семейного благополучия своих подчиненных.

Этот свой поступок, как уже говорилось, Балуев готов был признать неправильным, считал его проявлением административного произвола, но в коллективе он вызвал к Павлу Гавриловичу симпатию. Мало того, после этого случая люди стали обращаться к Балуеву по самым сокровенным вопросам жизни, советоваться, искать наставлений, поддержки. И со всей ошеломляющей ясностью Павел Гаврилович ощутил, что руководитель — это не только повелитель, он нечто гораздо большее, чем просто начальник.