— Кур, я, я! — усмехаясь, заговорил он. — Комм цу мир!

Я понял, что он требует плату за осмотр больного. Мало ему яиц, отдай еще и петуха.

Мама достала из запечья петуха. Немец сиял от удовольствия и поглаживал белой рукой с перстнем рябое оперенье и примороженный гребень. К счастью, курица не была в это время в запечье, а сидела под кроватью в корзине, иначе лишилась бы моя бабушка Ульяна всего куриного поголовья.

Но у меня на душе стало легче: все обошлось благополучно. Воспаление легких — не тиф, значит, расстреливать семью немец не станет.

— Ты пойдешь со мной! — Офицер ткнул пальцем мне в грудь. Я, видимо, побледнел, потому что он начал успокаивать: — Не бояться. Один час — и домой.

Он начал объяснять, что надо найти подходящий дом для расположения нового гарнизона на тридцать человек.

Определенно везло мне в тот день: сам офицер назвал цифру, которая меня интересовала.

Я повел немцев к дому Сильвестра Янченко, отца бывшего полицейского, а ныне хорошего партизана, командира роты Якова Янченко. Расположен дом почти на опушке леса по дороге на Свержень. Старик на время может перейти в хату сына. Только на время ли? Если партизаны нападут на гарнизон, дом Янченко-старшего, конечно, сожгут.

И дом, и место понравились офицеру. Он явно начал доверять мне. Стал объяснять, что через три дня мне придется с ним поехать в деревню Шапчицы переводчиком, чтобы отобрать для нового гарнизона лучших полицейских. Оружие надо разделить поровну, сюда можно и чуть больше. Правда, на такое объяснение у нас ушло добрых минут двадцать. Офицер так же плохо изъяснялся на русском, как я на немецком.

— Вам нравится наша деревня? — спросил я.

Лицо офицера побледнело, в глазах вспыхнули недобрые огоньки, холеные руки нервно застегнули шинель.

— Нет, — ответил он резко и махнул рукой в сторону сверженского леса. Здесь много-много партизан.

— О-о! — посочувствовал я.

Наконец мы разошлись. Мне надо было хоть немного поспать. Ночью снова идти, на этот раз в Свержене ночует отряд.

Белых улыбнулся, когда я окончил рассказ о встрече с комендантом гарнизона:

— Пока идет как по-писаному! Поезжай с ним в Шапчицы.

— Притом толково выполни задание офицера, — заметил Дикан. — Во-первых, в доверие войдешь, а во-вторых, больше оружия привезешь, — и похлопал меня по плечу. — Для нас, конечно, не для офицера.

— В Шапчицах как следует изучи гарнизон — укрепления, смену караула и прочее, — добавил командир отряда. Затем спросил: — Боишься?

— Страшновато, — признался я.

— Ну, знаешь, воевать — это тебе не в куклы играть! — сказал Белых. Задание придется выполнить, притом усердно.

Друзья-партизаны проводили меня в этот раз, как показалось, теплее обычного. Это навело на тревожное раздумье: «Не прощаются ли, не предчувствуют ли провала?» Но я приказал себе: «Держись, парень!»

3 марта рано утром к нашему дому подъехала подвода с немцем-возницей. На вторых санях сидел офицер. В Довске полчаса ждали, пока тот ходил в полевую комендатуру за письменным отношением к начальнику шапчицкой полиции. Значит, журавичские районные власти подчинены полевой военной комендатуре. Значит, достаточно одного росчерка пера майора Шварца, чтобы перевести половину полицейских из любого гарнизона в Серебрянку.

Когда прибыли в расположение шапчицкого гарнизона, я окончательно утвердился в своих догадках. Полицаи нас встретили недружелюбно.

— Нам нужен начальник гарнизона! — потребовал я.

Двое полицейских с винтовками наперевес, не впуская в укрепление, ответили, что начальника сейчас нет… А в дзоты уже бежали гитлеровцы. Складывалось впечатление, что вот-вот откроют по нас стрельбу. Даже днем боятся партизан… Наконец в глубине обширного двора, расположенного за высоким валом и проволочным заграждением, появился лучше других одетый полицай.

— К вам прибыл начальник серебрянского гарнизона с предписанием коменданта военно-полевой комендатуры майора Шварца, — сказал я. — Доложите офицеру, кто вы.

— Савельичев, заместитель начальника полиции. — Он приложил руку к козырьку. — Начальника вызвали в Журавичи, будет только завтра утром.

— Проводите нас к себе, — приказал офицер.

Мы пошли за Савельичевым. По дороге он спросил, кто я такой.

— Работаю по приказу господина офицера, — уклончиво ответил ему и с достоинством заметил, что лейтенант заберет в Серебрянку половину состава полиции для создания нового гарнизона.

На двор из дзотов и казармы высыпали полицейские, глазели на нас, видимо, силясь понять, зачем мы здесь. Я рассматривал молодых, лет по 17–20, парней. Одного из юнцов узнал, он из Старого Довска, по фамилии Божков.

— Ты как попал сюда? — спрашиваю.

— Мобилизовали, — со вздохом ответил он. — Уже скоро месяц, как здесь.

— А другие?

— И нас тоже мобилизовали, — послышалось со всех сторон.

— Этот офицер из серебрянского гарнизона. Пойдете к нему, коль вас мобилизовали на службу.

— А разве плохо, что мобилизовали? — вдруг спросил Савельичев, и я понял — слишком неосторожно употребил это слово.

— Напротив! — отвечаю. — Советую и вам перейти в Серебрянку. Да отберите с собой самых сильных полицейских. Об оружии подумайте. Лучшее, конечно, захватите с собой. Ну как, согласны? Если не против, то буду рекомендовать вас господину лейтенанту.

Савельичев осклабился, угодливо наклонил голову. Видимо, ему хотелось стать самостоятельным начальником. А когда зашли в помещение и он прочел предписание Шварца, совсем сдался.

— Сегодня же составить списки тех, кто едет в Серебрянку, — приказал офицер, — и познакомить меня с людьми.

Савельичев кликнул своих дружков, долго с ними о чем-то шептался. Наконец ему принесли ручку с пером, чернила и лист бумаги. Он, морща лоб, долго и старательно выводил фамилии, а я читал и думал: «Пиши, пиши, гадина. Может, завтра останутся от вас одни лишь эти списки…»

Вскоре на просторном дворе выстроилась цепочка полицейских.

— Почему тридцать пять? — спросил офицер.

— Ровно половина…

— Постройте вторую, тоже с оружием.

Я шепнул на ухо офицеру, что у второй половины на один пулемет больше. Он приказал перевести пулеметчика в «нашу» шеренгу. Офицеру почему-то понравились двое парней, и он перевел их сюда, а взамен передал двух низкорослых.

Пришлось Савельичеву внести поправки в свои списки.

«Четыре пулемета везут с собой, — прикинул я. — В Шапчицах при трех пулеметах и 28 винтовках остаются 33 полицейских».

Начальник полиции почему-то не задержался в Журавичax до утра, а возвратился перед закатом солнца. Вечером для отъезжающих устроили прощальный ужин. Был спирт, самогон и немецкий шнапс. Пили много и отъезжающие, и те, которые оставались в Шапчицах.

— Почему не пьете? — приставал ко мне полицейский, сидевший справа.

— Не могу, головой слаб…

— А если потеряете свою слабую голову?

— Все может случиться. На фронте каждый час летят тысячи голов и русских, и немецких. А наши, может быть, завтра полетят — кто знает?

Зато немецкому офицеру понравилось, что я пью совсем мало.

На следующее утро предложил ему пройтись по гарнизону, посмотреть, нельзя ли чего-либо еще прихватить с собой. Он обрадовался, видимо, понял меня буквально в прямом смысле. Мне же нужно было посмотреть расположение укреплений.

Под вечер на восьми подводах мы прибыли в Серебрянку. Офицер отпустил меня домой, а сам повез гитлеровцев к Сильвестру Янченко. Через час кто-то постучал в окошко. Выскочил в сени и носом к носу столкнулся с Яковом Янченко.

— Так рано? — встревожился я. — Сейчас небезопасно, только что приехали они…

— Приказано доставить тебя в штаб отряда, — хмуро ответил Янченко.

Я возвратился в дом, сказал маме, куда еду, и сунул в карман полушубка свой «ТТ». Выходя, слышал, как на печи бабушка шепчет молитву.

Я бросился в розвальни. Янченко дернул вожжи, и сильный серый конь рванул с места, обдав нас комьями снега из-под копыт.