Вендэль положил письмо на конторку и с минуту не мог придти в себя от того удара, который на него обрушился. Как раз в то время, когда для него чрезвычайно важно увеличить обороты своего дела, ему грозит потеря в пятьсот фунтов. Достав из кармана ключ и открывая железный шкап в стене, в котором хранились книги и бумаги торгового дома, Вендэль подумал о Маргарите.
Он еще был в кладовой, разыскивая поддельную расписку, как вдруг голос, раздавшийся совсем сзади него, заставил его вздрогнуть.
— Тысячу извинений, — сказал голос, — боюсь, что я вам помешал.
Он обернулся и очутился лицом в лицу с опекуном Маргариты.
— Я зашел, — продолжал Обенрейцер, — чтобы узнать, но могу ли я быть вам полезным. Мне приходится съездить на несколько дней по своим делам в Манчестер и Ливерпуль. Может быть вы дадите мне какие-нибудь поручения в связи с моей поездкой? Я вполне к вашим услугам в качестве коммивояжера торгового дома Уайльдинг и Ко.
— Извините меня на минуту, — сказал Вендэль. — Я сейчас буду беседовать с вами. — Он снова повернулся и продолжал рыться в бумагах. — Вы приходите как раз в тот момент, когда дружеские советы более чем когда либо драгоценны для меня, — снова заговорил он. — сегодня утром я получил очень дурные известия из Невшателя.
— Дурные известия! — воскликнул Обенрейцер. — От Дефренье и Ко?
— Да. Перевод, посланный нами им, украден. Мне угрожает потеря пятисот фунтов. Что это?
Резко повернувшись и взглянув в комнату вторично, Вендэль увидел свой ящичек с конвертами опрокинутым на пол и Обенрейцера, стоявшего за коленях и собиравшего содержимое.
— Всему виной моя неловкость, — сказал Обенрейцер. — Неприятное известие, полученное вами, ошеломило меня; я сделал шаг назад… — Он слишком сильно заинтересовался собиранием рассыпавшихся конвертов, чтобы докончить свою фразу.
— Не беспокойтесь, — сказал Вендэль. — Клерк поднимет все это с полу.
— Это неприятное известие! — повторял Обенрейцер, настойчиво продолжая собирать конверты. — Это неприятное известие!
— Если вы прочтете письмо, — сказал Вендэль, — то вы найдете, что я ничего не преувеличил. Оно лежит вскрытое там на моей конторке.
Он снова принялся за поиски и через минуту нашел поддельную расписку. Она была занумерованного и печатного образца, как это было описано швейцарской фирмой. Вендэль записал нумер и число. Положив расписку на место и замкнув железную кладовую, он имел время заметить, что Обенрейцер читает письмо в амбразуре окна в самом дальнем конце комнаты.
— Подойдите к камину, — сказал Вендэль. — Вы, по-видимому, совсем закоченели там от холода. Я позвоню, чтобы принесли еще угля.
Обенрейцер поднялся и медленно подошел к конторке.
— Маргарита будет огорчена этим известием не меньше меня, — сказал он любезно. — Что же вы думаете предпринять?
— Я в руках Дефренье и Ко,- отвечал Вендэль. — Так как я совершенно не знаком с обстоятельствами дела, то могу делать только то, что они мне посоветуют. Расписка, которую я только что нашел, оказывается, занумерованного и печатного образца. Кажется, они считают чрезвычайно важным, чтобы она была найдена. Вы познакомились с их способами ведения дел, когда служили у них в Швейцарии. Можете ли догадаться, что они имеют в виду?
Обенрейцер рискнул попробовать.
— Давайте я посмотрю расписку, — сказал он.
— Вы больны? — спросил Вендэль, испуганный переменой в его лице, которое только сейчас впервые можно было ясно разглядеть. — Пожалуйста, подойдите к камину. Мне кажется, вы дрожите — надеюсь, вы не больны?
— Нет! — сказал Обенрейцер. — Вероятно, я простудился. Ваш английский климат мог бы пощадить человека, восхищающегося вашими английскими обычаями. Позвольте мне взглянуть на расписку.
Вендэль отворил железную кладовую. Обенрейцер взял кресло и пододвинул его прямо к камину. Он протянул обе руки над огнем.
— Позвольте мне взглянуть на расписку, — повторил он нетерпеливо, когда Вендэль снова появился с бумагой в руке. В это время в комнату вошел слуга со свежим запасом угля. Вендэль приказал ему развести побольше огня. Тот поспешил исполнить приказание с гибельной расторопностью. Когда он шагнул вперед и поднял ящик с углем, то зацепил ногой за складку ковра и высыпал весь свой груз на решетку камина. От этого пламя мгновенно потухло и показалась струя желтого дыма, в котором нельзя было заметить ни малейшего признака огня.
— Дубина! — прошептал Обенрейцер, бросив на слугу такой взгляд, который тот помнил долго еще спустя.
— Может, вы перейдете в комнату клерков? — спросил Вендэль. — У них там есть печка.
— Нет, нет. Пустяки!
Вендэль протянул ему расписку. Казалось, что желание Обенрейцера исследовать ее потухло так же внезапно и так же окончательно, как и огонь в камине. Он только взглянул на документ и сказал:
— Нет, я не понимаю ее! Я сожалею, что не могу вам помочь.
— Я напишу в Невшатель с вечерней почтой, — сказал Вендэль, спрятав расписку вторично. — Нам следует подождать и посмотреть, что из этого выйдет.
— С вечерней почтой, — повторил Обенрейцер. — Постойте-ка. Вы получите ответ через восемь или девять дней. Я вернусь назад раньше. Если я могу быть вам полезным, в качестве коммивояжера, то, может быть, вы пожелаете уведомить меня до этого времени. Вы пошлете мне письменные инструкции. Я буду с большим интересом ожидать, когда вы получите ответ из Невшателя. Кто знает? В конце концов, мой дорогой друг, это может оказаться ошибкой. Мужайтесь! мужайтесь! мужайтесь! — Он вошел в комнату, как человек, который не дорожит временем. Теперь же он схватил свою шляпу и попрощался с видом человека, который не может терять ни одной минуты.
Оставшись один, Вендэль прошелся задумчиво по комнате.
Прежнее впечатление, которое производил на него Обенрейцер, совершенно не согласовалось с тем, что он слышал и видел во время только что происходившего разговора. Он готов был впервые предаться сомнению, не слишком ли поспешно и строго составил он в этом случае свое мнение о другом человеке. Удивление и сожаление Обенрейцера, когда он услышал об известии, полученном из Невшателя, носили на себе очевиднейшие признаки искреннего чувства, а не вежливого участия, выраженного по этому поводу. Озабоченный своими собственными тревогами, которые ему приходилось переживать, страдая, по всей очевидности, от первых коварных приступов серьезной болезни, он был похож на человека, да и говорил, как человек, который действительно огорчен тем несчастьем, которое произошло с его другом. До сих пор Вендэль тщетно пытался изменить свое первоначальное мнение об опекуне Маргариты ради нее самой. Все благородные инстинкты его натуры соединились теперь воедино и восставали против очевидности, казавшейся неопровержимой до сего времени. «Кто знает? — думал он. — Ведь я мог в конце концов неверно прочесть физиономию этого человека».
Протекало время — счастливые вечера с Маргаритой наступали и проходили. Опят наступило десятое утро с того момента, как Вендэль написал письмо швейцарской фирме, и опять на его конторке появился от нее ответ вместе с другими только что полученными письмами.
«Дорогой сэр.
Мой старший компаньон, monsieur Дефренье, вызван по неотложным делам в Милан. За его отсутствием (и с его полного согласия и разрешения) я снова пишу вам теперь по поводу пропавших пятисот фунтов.
Ваше открытие, что поддельная расписка сделана по образцу наших занумерованных и печатных бланков, причинило неизъяснимое огорчение и удивило моего компаньона и меня самого. В то время, когда был украден ваш перевод, существовало всего три ключа, которыми открывался денежный сундук, где неизменно хранились бланки наших расписок. Один ключ был у моего компаньона, другой у меня. Третий был в распоряжении джентльмена, который в это время занимал доверенное место в нашем торговом доме. Мы могли бы с одинаковым основанием заподозрить одного из нас, как и это лицо. Тем не менее, теперь подозрение падает на него. Я не могу решиться сообщить вам, кто это лицо, пока есть хоть небольшая надежда, что оно может оказаться невинным после того расследования, которое мы должны теперь произвести. Простите мое молчание, причина его уважительна.
Форма, которую должны теперь принять наши розыски, довольно проста. Почерк вашей расписки должен быть сравнен компетентными лицами, находящимися в нашем распоряжении, с некоторыми образчиками почерка, имеющимся у нас. Я не могу послать вам этих образчиков по деловым причинам, которые вы, наверное, одобрите, когда о них узнаете. Я должен просить вас послать мне расписку в Невшатель, но, обращаясь с этой просьбой, я должен сопровождать ее следующим необходимым предостережением.
Если то лицо, на которое падает сейчас подозрение, действительно окажется лицом, совершившим это мошенничество и воровство, то я имею основание опасаться, что некоторые обстоятельства могли уже заставит его держаться начеку. Против него существует только одна единственная улика, и эта улика в ваших руках, поэтому он перероет небо и землю, чтобы найти и уничтожить ее. Я самым усиленным образом советую вам не доверять почте пересылку расписки. Пошлите мне ее с кем-нибудь, не теряя ни минуты, но для своего поручения выбирайте только такого человека, который долго прослужил в вашем учреждении, привык путешествовать, умеет говорить по-французски; храброго и честного человека и сверх того, такого человека, которому можно доверять, что он не позволит никому искать с ним в пути знакомства. Не говорите никому, абсолютно никому, кроме вашего посланного, о том обороте, который приняло теперь это дело. Благополучная пересылка расписки может зависеть от вашего буквального исполнения совета, который я даю вам в конце этого письма.
Мне остается только прибавить, что всякий возможный выигрыш во времени является в данный момент чрезвычайно важным. У нас пропал не один бланк расписок, и невозможно сказать, какие еще могут быть совершены новые мошенничества, если мы упустим время и не наложим своих рук на вора.