— Сядь, Анита, — приказала Лиз.

— Я ухожу. Не хочу, чтобы у Брама случилось гребаное несварение, — огрызнулась я, сердито глядя на Брама.

— Сядь, черт побери! — заревел Дэн, из-за чего я опустилась на стул без задней мысли. — Мы не говорим о политике за гребаным столом.

— Это не политика. Это...

— Брам, клянусь, если ты не заткнешься, я потеряю терпение, — предупредил Дэн, тяжело дыша, в то время как Лиз положила ладонь на его руку и погладила нежным жестом.

Мое сердце бешено колотилось в груди, а в глазах защипали слезы. На пальцах одной руки я могла пересчитать количество раз, когда Дэн терял терпение в моем присутствии, но он никогда не срывался на мне. У него всегда была хорошая выдержка. Он любил свою жену, детей, бизнес и поесть — именно в такой последовательности. Не часто чему-то удавалось вывести его из себя. Но разговоры о военных, или ссоры как у нас с Брамом сейчас, всегда стирали выражение спокойствия с его лица.

Мне не нравилось, когда на меня кричали. Правда, не нравилось.

Я сидела, сглатывая ком рыдания, поднявшийся в горле, руки дрожали на коленях, в то время как все за столом были погружены в молчание.

— За этим столом нет никого, кто не уважает жертву, на которую идут наши мальчики ради своей страны, — сказал Дэн грубо, через пару минут его тон стал обычным. — Я бы не позволил подобного в своем гребаном доме.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки, отказываясь на кого-нибудь смотреть. Когда увидела, что Элли протянула ко мне руку, я вздрогнула, и она ее опустила.

— Ани прекрасно понимает, что не стоит с легкостью относиться к тому, чем занимается Шейн, — сказал Дэн. Я не понимала, то ли он предупреждал меня заткнуться, то ли хотел этим сказать, что понимает, что я не проявляла неуважения.

— Извини, пап, — тихо сказал Брам.

Ужин продолжился, и все снова заговорили, но я не могла оторвать взгляда от тарелки. Я все еще тряслась. Не могла взять себя в руки.

Долгое время использовала свой дерзкий рот, чтобы не подпускать людей слишком близко. Так было всю мою жизнь, еще до того, как меня забрали от родной матери. И это помогало. Казалось, что я не принимаю все близко к сердцу, и мне так нравилось. Я выглядела забавной.

Я была забавной девчонкой, а не печальной приемной дочкой.

Когда переехала к Дэну и Лиз, то мой характер уже сформировался. Я вела себя непочтительно. Шутила над похоронами и смеялась людям в лицо. Но, казалось, что семья Эванс все равно любила меня. Что в свою очередь делало только хуже, потому что я чувствовала себя комфортно. Им было все равно, если я называла Тревора «нашим черным парнем, которого видно за версту». Им было все равно, когда говорила людям, что красавчик Генри родился девочкой, или убеждала людей, что Алекс и Абрахам говорят только на испанском, и когда люди начинали строить с ним разговор на этом языке, близнецы смотрели на них в замешательстве. Им было все равно, когда я звала их жирными — какими они не являлись — и говорила, что оказалась не в той семье, так как была меньше их. Им было все равно, когда говорила о бизнесе по лесозаготовке Дэна и Майка как о хобби.

Потому что они знали, что каждый раз, когда я дразнила или шутила, это было не со зла. Я любила их семью. Я бы убила за них. И каждый раз, когда кто-то пялился на нашу семью: худющую меня, фигуристую Кейт, близнецов-латиноамериканцев Алекса и Брама, темнокожего Тревора и блондина Генри, я шутила над этим.

Потому что для меня наши различия не имели значения. Смеялась не над ними, а над миром. Над обществом, в котором мы жили. Над людьми, которых заботило, сколько мы весили, и насколько успешной была наша фирма. Над теми, кто совал нос в наши дела.

Я сделала глубокий вдох через нос.

Это сложно принять, я понимала. Но семья Эванс никогда меня не обвиняла. Они всегда читали между строк, и слышали не то, что я говорю, а как.

Но внезапно, спустя четырнадцать лет, я перестала чувствовать себя в безопасности в их окружении. Мне казалось, что они меня ненавидели. Не понимали. Как будто я не принадлежала их семье.

Я подняла ложку дрожащей рукой и попыталась поковыряться в тарелке, чтобы успокоить дыхание, пока вокруг меня раздавались голоса. Мне хотелось уйти. Убраться подальше от них. Но я боялась привлечь к себе внимание тем, что встану из-за стола.

Что если Дэн снова накричит на меня?

Мне было двадцать девять, и я как школьница боялась быть отчитанной. Сжала руку на коленях в кулак и вздрогнула.

— Мы пойдем, мам, — сказал Брам, пока я продолжала ковыряться в еде.

— Мы?

— Да, я обещал Ани отвезти ее в бар Джея, — услышав свое имя, дернулась в удивлении, но не подняла голову.

— Но вы только что....

— Увидимся позже, — он затих на какое-то время, и я могла представить, что он целовал маму в висок, как делал обычно. — Спасибо за ужин.

Я сидела, замерев, когда Брам обошел стол, но встала на ноги, как только он протянул ко мне руку. Схватилась за нее, когда парень потянул меня из комнаты, стараясь избегать взглядов вокруг.

— Черт! — раздался крик Дэна из кухни, когда мы подошли к входной двери.

Я не смогла остановить рыдание, вырвавшееся из горла, и мгновенно накрыла рот рукой.

— Эй, — сказал Брам тихо.

— Все нормально. Веселый ужин, верно? — сказала я шутливо, сделав пару шагов к своей машине, даже не смотря на Брама. — Полагаю, что будет успех, если я смогу разозлить парня с лоботомией. Нет, не в самом деле, правда. Это надо уметь.

— Ани, — предупреждающе сказал Брам.

— Просто еще один день быть мной... бесить ветеранов войны и их детей. Это дар.

— Анита, — продолжал звать Брам.

— Что? — резко ответила я, встречаясь с ним взглядом.

— Куда ты собралась?

Я посмотрела на машину, затем обратно на Брама.

— Эм... домой.

— Ты не поедешь в бар? — спросил он сухо.

— Подожди, так ты серьезно? Я думала, что это лишь повод вытащит меня из дома, спасибо за это, кстати...

— Ты поедешь или нет? — снова спросил с раздражением.

Я снова посмотрела на свою машину, затем на Брама.

— Конечно, поехали, — наконец, ответила.

— Тогда забирайся в чертов грузовик.

Я оскалилась, затем прошла мимо него.

— Завтра ты должен привезти меня к моей машине. Я точно уверена, что не вернусь сюда сегодня, — заявила я, обходя капот грузовика.

— Ладно.

— Отлично, — затем развернулась и побежала к своей машине, чтобы взять сумочку, в то время как Брам забухтел мне вслед, затем забрался в грузовик и, заводя машину, нажал на гудок.

Какой, черт побери, джентльмен.

5 глава

Абрахам

За всю свою жизнь я ни разу не был так зол на своего отца.

Когда мы переехали к Дэну и Лиз будучи детьми, я был утомлен. Вероятно, не подобрать слова лучше. Мы с Алексом переезжали из дома в дом с семи лет — со времени, когда попали в систему. Я знал, что все наши переезды были моей виной.

Алекс был милым. Забавным. Он со всеми находил общий язык и был вечно счастливым.

Я был проблемным. Высказывал все в лицо и, казалось, не находил ни с кем общий язык. Я был тем, кто скучал и сидел в углу во время рождественских вечеринок и праздников по случаю дня рождений.

Если бы не я, Алекса скорее всего усыновили бы сразу после того, как умерла мама. К счастью для меня, в штате не любили разлучать идентичных близнецов, иначе я бы никогда не увидел своего брата больше.

Поэтому да, большую часть времени я был зол. Зол на нашу маму, на органы опеки и на весь мир, но с тех пор как переехал к Дэну и Лизе больше не был по-настоящему зол ни на что из этого.

Я был недоволен их ограничениями в подростковом возрасте, но любовь не позволяла мне злиться долго. Я был чертовски раздражен, когда Дэн не захотел передавать компанию мне — хоть и говорил об этом годами — но понял его.

Но, когда я наблюдал, как он кричит на Ани этим вечером, что-то взорвалось в моей груди, мне захотелось вытянуть руку и столкнуть его с гребаного стула.

Подобная реакция напугала меня. Я научился сдерживать свой темперамент за годы жизни у Эвансов. А за тридцать секунд мой самоконтроль полностью испарился, и я захотел сделать отцу больно.

Я взглянул на Ани. Она сидела, откинув голову на подголовник, глаза прикованы к дороге перед нами. Девушка не произнесла ни слова, с момента как мы покинули родительский дом.

Самое дерьмовое, что это я начал конфликт за столом. Ситуация между мной и Ани становилась все хуже и хуже, и все вокруг начали это замечать. Мы не ругались. Даже не смотрели друг на друга.

Поэтому когда она ляпнула о том, что Шейн «играет в песочнице», я вскипел. У меня появился повод влезть в спор, как обычно это у нас было. И все получилось.

Ее слова были чертовски раздражающими, но я знал, что Ани не подразумевала, что работа Шейна неважна. Черт, мы все это понимали, но мне просто нужен был повод увести ее и остаться наедине.

Я не ожидал, что она попытается уйти, или что мой отец потеряет терпение. Но должен был предвидеть это. Ведь знал, как отец относится к армии, особенно с его чувствительностью к размещению войск и выход из границы нашей территории. Он был морским пехотинцем во Вьетнаме. Но я был так рад, что Ани, наконец-то, разозлилась на меня, что не остановился и пошел напролом.

Когда она опустилась обратно на стул и пыталась перевести дыхание, я хотел поднять ее и увести оттуда. Все произошло не так, как планировал.

Я думаю, что задел ее чувства, или, по крайней мере, сделал так, что она оказалась уязвимой в ситуации, но этого не было в моих намерениях.

Бл*дь.

— Хочешь что-нибудь перекусить? — спросил, в то время как мы ехали по городу. — Ты не ела.

— Не голодна, — ответила она очень тихо. — Но спасибо.

— Я не хотел...

— Забудь об этом, ладно? — попросила Ани, повернувшись ко мне лицом. — Ничего серьезного не произошло. Просто не люблю, когда на меня кричат.

— Я кричу на тебя все время, — спорил я, лишь бы она продолжила говорить, даже просто в противостоянии мне.

— Ага, но с тобой по-другому.

— О, да? И почему это? — спросил, когда перестроился на другую полосу, чтобы проехать по мосту, который привел бы нас в центр города.