Когда я роняю шайбу на лед, игра возобновляется. Подняв взгляд, я вижу, что к нам спускается Каннинг, помочь мне на тренировке. Слава богу. Его спокойное лицо – точно глоток холодной воды в жару.

Я перепрыгиваю через борт, чтобы с ним поздороваться.

– Ты почему не предупредил, какая тяжелая это работа?

Он усмехается, и мое сердце привычно тает.

– Тяжелая? Да ты даже не вспотел.

Уже, вообще-то, потею. Потому что Шэнь – несмотря на то, что я обернулся и наблюдаю за игроками – скользит задним ходом ко вратарю, над которым насмешничал, и сбивает его на лед. Причем явно намеренно, и Каннинг, видимо, тоже так думает, поскольку мы, не сговариваясь, перешагиваем через борт и отправляемся к ним.

– Какого… – начинает Килфитер, вратарь.

Шэнь ухмыляется.

– Извини.

– Китаеза ебаный, – сплевывает Килфитер.

– Пидор, – парирует Шэнь.

Мой свисток звучит так пронзительно, что Каннинг закрывает руками уши.

– Две минуты штрафа! – рявкаю я. – Обоим.

– Мне-то за что? – возмущенно вопит Килфитер. – Я его задницу и пальцем не тронул.

– За длинный язык, – отвечаю я резко. – На моем льду чтоб никакого мата. – Я показываю на штрафную скамью. – Двигай.

Но Килфитер остается стоять на месте.

– Такого нет в правилах. – Ухмылка у него такая же широкая, как опоясывающий бортик рекламный баннер.

Нас слушают абсолютно все, поэтому права на ошибку у меня нет.

– Дамы, такое есть в правилах. Две минуты на штрафной скамье за неспортивное поведение. Если б ты не раскрыл свою варежку после того, как он тебя ударил, то сейчас твоя команда играла бы в большинстве. Я делаю это для твоего же блага.

– Ну конечно.

Несмотря на это язвительное замечание, оба моих смутьяна все-таки доносят свои задницы до скамейки для штрафников, и я решаю оставить последнюю реплику за собой. Причем так, чтобы слышали все.

– Кстати… ученые доказали, что существует прямая взаимосвязь между употреблением слова «пидор» и крошечным пенисом. Так что подумай на досуге, хочется ли тебе афишировать этот факт.

Каннинг ничего не говорит. Тоже отъезжает в сторону, и я вижу, как он садится и наклоняется, словно собираясь перешнуровать коньки. Ну и ладно. Но потом я замечаю, что спина его вздрагивает.

Хоть кто-то понимает мои шутки.

Остаток тренировки длится по ощущению вечность. Когда наконец-таки наступает перерыв на обед, Джейми догоняет меня у раздевалки.

– Ученые доказали? – смеется он.

– Провожу исследования в свободное время.

– Ну-ну. Я подумываю пропустить сегодня столовку и перехватить бургер в городе. Ты как, хочешь прогуляться до паба?

– Блядь, еще бы, – отвечаю я.

Потом, морщась, оглядываюсь, проверяя, не болтаются ли поблизости дети. Не знаю, создан ли я для того, чтобы быть авторитетом. После четырех лет в «Северном Массе», где парни вставляли слово на букву «б» чуть ли не в каждую фразу, легко забыть, что в «Элитс» за своим языком надо следить. Тинейджеры и так ругаются как моряки – когда рядом нет Пата и тренеров, – но я отказываюсь портить молодежь своим грязным ртом.

– Блин, еще бы, – поправляюсь я.

Каннинг обводит жестом окружающее нас пустое пространство.

– Мы здесь одни, тупица. Можно говорить «блядь» сколько влезет. И вообще что угодно. – Ухмыляясь, он начинает сыпать ругательствами. – Хуй, говно, жопа…

– Ради всего святого! – взрывается позади нас громкий голос. – Каннинг, хочешь, чтобы я вымыл тебе рот с мылом?

Пока я давлюсь смехом, Пат, словно не веря своим ушам, качает головой и пристально смотрит на Джейми. Потом прищуривается и поворачивается ко мне.

– Хотя, о чем это я? Если б не ты, Весли, Каннинг никогда бы и не узнал таких слов. Стыдись.

Я сверкаю невинной улыбкой.

– Тренер, я чист, как свежевыпавший снег. Это Каннинг меня испортил.

Они хором фыркают.

– Ну ты, парень, и сказочник. – Пат хлопает меня по плечу и, уходя, добавляет: – Чтобы в присутствии детей не выражались, иначе надеру вам обоим жопы.

Смеясь, мы с Джейми заныриваем в раздевалку, чтобы скинуть коньки и переобуться в кроссы, потом выходим на улицу, и через несколько минут у меня возникает ощущение, будто я попал из бассейна с ледяной водой в сауну. Влажность такая, что не вздохнешь. По моей спине градом катится пот. Футболка липнет к груди словно пищевая пленка.

В итоге я сдергиваю ее через голову и заправляю за резинку своих спортивных шорт. Атмосфера в Лейк-Плэсид расслабленная – никого не волнует, что я иду по городу с голым торсом.

Каннинг не раздевается, но я ничуть не жалею. Футболка у него совсем тонкая и липнет к его телу в точности как моя, благодаря чему я могу наслаждаться малейшими движениями его твердых мышц. Черт, я опять ревную к его футболке. Я сам хочу распластаться на его широкой груди. Болезненное влечение к нему вызывает у меня вспышку вины.

Мы помирились. Мы снова друзья. Так почему мое вероломное тело не может принять это и угомониться? Почему я не могу смотреть на него без того, чтоб не представлять все те порочные вещи, которые мне хочется с ним проделать?

– Так что у тебя с той девушкой? – слышу я собственный голос. Я спрашиваю даже не ради ответа. Мне нужен холодный душ, напоминание о том, что влечение к этому парню ничем хорошим не обернется.

– С Холли? – Он пожимает плечами. – Да, в общем-то, ничего. Мы просто спим вместе. Точнее, спали. Мы же выпустились, так что вряд ли будем теперь часто видеться.

Я выгибаю бровь.

– Просто спали? С каких это пор ты стал любителем секса по дружбе?

Еще одно движение плечом.

– Это было удобно. Весело… Я не знаю. Просто прямо сейчас мне не хочется ничего серьезного. – В его голосе появляются вызывающие нотки. – А что, ты не одобряешь?

– Да нет, я только за.

Около магазина игрушек мы расходимся в стороны, пропуская двух мам с колясками. Обе женщины чуть ли не сворачивают шеи, разглядывая мои тату. Но не оскорбленно, а с интересом. То же самое повторяется через квартал, когда стайка девочек-подростков, проходя мимо, при виде меня замирает на месте. «Какие мышцы! А какие татушки!» – щекочет нам спины их шепот.

Джейми издает смешок.

– Точно не хочешь свернуть на бисексуальную дорожку? От телочек отбоя не будет, можно даже не сомневаться.

– Спасибо, не надо. Плюс направить лыжи в сторону кисок будет несправедливо по отношению к парням-натуралам. Против меня у них нет шансов.

Выражение его лица становится задумчивым.

– Я видел раньше, как ты мутил с девчонками. И вроде как искренне.

Я знаю, он вспоминает обо всех наших вылазках в город, когда по вечерам мы убегали из лагеря, чтобы пофлиртовать с местными. Но тогда нам было лет по пятнадцать или, может, шестнадцать, и я все еще экспериментировал, все еще проверял себя.

– Ты просто притворялся, что тебе это нравится? – с любопытством интересуется он.

– Не столько притворялся, сколько честно пытался получить от этого удовольствие, – признаю я. – И не сказать, чтоб это было ужасно. Мне вовсе не хотелось потом долго оттирать свою кожу в душе. С девчонками это было… я не знаю… ну было и было. Было нормально. Но я не умирал от желания посрывать одежду и очутиться у них внутри.

Так, как умираю от желания сорвать одежду и очутиться внутри тебя.

Злясь на себя, я стискиваю зубы. Господи, хватит. С Каннингом ничего такого не будет. Мне надо остановиться.

– Понятно. – Он кивает, затем склоняет голову набок. – Тогда с кем у тебя так? В смысле, кто в твоем вкусе?

Ты.

– Ну, я не особенно привередлив.

Мы доходим до паба, но вместо того, чтобы открыть дверь, он останавливается на тротуаре и хмыкает.

– Серьезно? Значит, засовываешь во всех подряд?

– Нет, – уступаю я. Пиздец как неловко и странно, обсуждать эту тему с ним. – Я точно не фанат твинков. Тощие юные мальчики… не, это не для меня.

– Значит, тебе нравятся большие. – На его лице расплывается широкая ухмылка, и он подмигивает мне. – И с большим?