— Я и мама живем скромно и тихо. — Пауза. — Мы очень дружны с мамой. — Пауза. — Она у меня молодая и красивая, правда?

— Правда, — ответила Ирочка, с радостью глядя на своего кавалера.

— Я часто бываю за границей. — Пауза. — Могу привезти вам что–нибудь. Пудру, например. — Пауза. — Эти поездки даются нелегко, но это моя работа. — Пауза. — Будем дружить? Хотите?

— Хочу! — радостно ответила Ирочка.

— Я очень люблю искусство. — Пауза. — Большой театр — мой второй дом. — Пауза. — Хотите, на той неделе пойдем в Большой театр?

— Очень хочу!

— Танцует Майя Плисецкая.

Пластинка кончилась. Ростик подошел к радиоле, склонился над ее приборами и повернул к Ирочке свое лицо.

— Будем продолжать? Хотите?

— Очень хочу, — покорно и радостно ответила Ирочка.

Впервые в жизни Володька не спал всю ночь. Ворочаясь до рассвета на своей койке, он мучительно думал об Ирочке, о дяде Деме и снова об Ирочке.

Придя раньше всех на работу, — а они уже перекочевали с Арбата в Замоскворечье, — Володька сам пошел навстречу бригадиру.

— Дядя Дема, — виновато и дружески сказал Володька, — что хочешь, то и делай. Я виноват. Характер!.. Дурость мозги замутила. Что хочешь, то и делай.

Дядя Дема обрадовался. Он вовсе не хотел ссориться с мастером, тем более серьезно, без надежды на примирение. Но радости своей он ничем не выдал. Пусть Володька Левадов — мастер, пусть у него высокий разряд, все равно он нижестоящий. Азбуку «нижестоящих» и «вышестоящих» бригадир знал превосходно и решил ответить Володьке со всем величием, на какое был способен.

Он засунул руки в карманы, выставил ногу вперед, чуть запрокинул голову. Все это он сделал в одно мгновение, согласно нехитрым правилам вышеназванной азбуки.

— Собирался я дело подымать, — величественно сказал дядя Дема, — мог бы утопить тебя запросто, но не хочу. Мне плевать, извинился, не извинился. Молодость твою жалею. Но ты помни… Помни, — повторил дядя Дема, пронзив собеседника грозным взглядом.

У Володьки заклокотала кровь. На угрозы дяди Демы он не обратил внимания, но тон бригадира возмутил его. Если бы не раздумья сегодняшней ночи, неизвестно, как бы он повел себя сейчас. Вспомнив об этих раздумьях и сразу успокоившись, Володька подумал: «Дему не переделаешь. Как был гадом, так и остался. Лишь бы самому не сделаться таким». Этой был тот вывод, к которому он пришел сегодня ночью.

Дядя Дема торжествовал. Володька отошел от него притихший и, значит, побежденный. Тут же началась сутолока первого рабочего дня на новом объекте. Надо было быстро наметить то, что именовалось у них «фронтом работ». И Володька снова пел свои песни, совсем как в то знаменательное утро, когда он впервые увидел Ирочку сквозь листву цветов на подоконнике.

Володька побывал под крышей. Дом был «тяжелый». Казалось, что его облицовка впитала в себя всю ту грязь, которая носится в городском воздухе и впечатывается ветрами в стены домов. Девушки также перешли на этот объект. Им отвели подъезды и нижние этажи. У дяди Демы было хорошее настроение. Он уверенно и легко наметил «фронт работ», никто не сомневался, что инженер из треста утвердит его наметки. Дядя Дема научился на войне искусству маленькой «взводной стратегии». Бригада уважала его за то, что он не мотал людей с места на место и твердо соблюдал нормы зарплаты.

Кстати, зарплату должны были привезти сегодня в обеденный перерыв. Никто не знал, откуда взялась у Володьки такая лихость; он давно уже не пел песен, а сегодня не закрывал рта. Дело было в том, что сегодняшней бессонной ночью Володька принял твердое решение не давать дяде Деме денег из получки. Дядя Дема никак не предполагал, что его режим артельщины и семейственности доживал последний день.

Володька на время работы снимал свои ручные часы, чтобы их не испортил песок. В сутолоке рабочего дня он не заметил, как подошел обеденный час. Внизу уже стоял автомобиль с кассиром. Тут же Володька открыл, что Ирочка сегодня на работу не вышла. Очень хорошо! Пусть потом удивится тому, что он за это время наворочал. Надо было торопиться. Володька свистнул. Его спустили на панель. Он подошел к Римме, незаметно взял ее за кисть руки и шепнул:

Отойди со мной. Слово скажу.

Римма подумала, что речь пойдет об Ире Полынковой, и без всякого интереса пошла за ним. Ее поразили глаза Володьки — хитрые, веселые, сияющие.

— Что с тобой? — грубовато спросила она.

— Ничего.

— Сияешь.

Торопливо, как о самом обычном деле, Володька заговорил:

— Ты вот что… Скажи девчатам. И сама тоже. Не отдавайте бригадиру ни копья. Хватит!

Римма в смятении молчала, не зная, верить или не верить его словам.

— Договорились? — быстро спросил Володька, уже убегая. Видимо, он не сомневался, что Римма его поддержит.

— Договорились! — с готовностью ответила Римма.

«Как хорошо!» Такова была ее первая мысль. Володька ей очень понравился сегодня, просто по–женски понравился. Ей хотелось что–то сказать ему от всей души, а он убежал.

Римма задумалась. «Хватит!» Дядя Дема очень долго заслонял ей жизнь, озлоблял ее против жизни, а как все просто вышло! Одно слово «хватит» — и ничего нет! «Значит, правда, — думала Римма, — что хорошее и плохое в жизни зависит от нас самих». Неужели она, как будто сознательный и грамотный человек, позорно считала, что они не в силах справиться с «режимом» дяди Демы? Видимо, заблуждалась. Володька сказал одно слово — и дядя Дема полетел вверх тормашками.

С этим веселым недоумением Римма пошла получать заработную плату. Ей не терпелось посмотреть на Кормилицына, каков он будет теперь.

Дема сидел на ящике с инструментом, закусывал и поглядывал на ребят, считавших деньги. Ребята знали, что решил Володька, но не очень–то радовались его решению. «Сухая получка» их пугала. Володька предвидел это и категорически запретил им давать деньги дяде Деме.

Подойдя к бригадиру, Володька сел рядом и попросил угостить его огурцом и колбасой. Он не успел купить себе еды, а где тут поблизости столовая, еще не знает. Дема широким жестом показал: «Бери, ешь!» Но Володька пришел не есть, а наблюдать. Он сразу заметил, как бригадир поглядывал на считавших деньги ребят. «Привык, сукин сын, — спокойно подумал Володька. — Ничего, отвыкнешь!»

Девушки, получив деньги, делали вид, что не видят бригадира. К удовольствию Володьки, они играли свою роль как нельзя лучше. Дядя Дема не мог не заметить, что девушки ведут себя сегодня не так, как всегда. Ни одна из них даже не повернула к нему головы. Обычно после получки они сразу отдавали деньги Клаве, а та подходила к дяде Деме и совала ему свернутые бумажки в карман пиджака.

Володька видел, что у бригадира тревожно забегали глазки. Девушки, обнявшись, пошли прочь. Римма обернулась, бросила на Володьку взгляд дружелюбный, полный торжества, и дядя Дема перехватил его, этот взгляд, понял его и испугался. Володька видел, как дядя Дема переменился в лице. Сразу заторопившись, он суетливо поднялся, буркнул Володьке: «Хочешь, доедай», — быстро пошел в сторону и скрылся в переулке.

Ровно за десять минут до конца работы Дема снова появился в бригаде. Володька понял, что он успокоился или сумел справиться со своей тревогой. Бригадир ни с кем не разговаривал, долго рылся в ящике с инструментом, оглядывался по сторонам. Володька догадался: он ждал, как поступят все остальные. Но как только кончился рабочий день, ребята хмуро разошлись, оставив дядю Дему и Володьку наедине.

— Твое дело? — не глядя на Володьку, глухо спросил Дема.

— Мое.

— Зачем?

— Хватит!

— Неужели правда ты? — горестно переспросил Дема.

— Я.

— Что ж стоять–то! Пойдем куда–нибудь, — с той же горечью предложил Дема.

В глазах Володьки сверкнул недобрый огонек.

— Хватит, товарищ Кормилицын! Ахинея кончилась.

— А кого я неволил? Тебя? Тебя приневолишь!