Устало хмурясь, Нелли забралась с ногами в кресло и нахохлилась. Голова пухла, в ней муравьями кишели мысли, одна тревожнее другой... Матери удалось заронить ей в душу зерно сомнения, но червячок беспокойства грыз изнутри, не позволяя сидеть сложа руки и равнодушно смотреть, как падает зрение Леськи. Напившись чаю с принесённым ею же самой печеньем, мать ушла, а Нелли принялась шерстить интернет в поисках более или менее достоверных сведений. Она игнорировала форумы и блоги — мало ли, что люди наговорят! — а предпочтение отдавала научным статьям, даже нашла автореферат докторской диссертации по этой теме. Почитав, она несколько успокоилась, да и женщина-офтальмолог, осматривавшая Леську, внушала ей больше доверия, нежели ворох противоречивых мнений с форумов, на которые, взбудораженно вытаращив глаза, ссылалась мать.

   Леське сначала прооперировали один глаз, через месяц — второй. Нелли до трясучки в руках и ногах боялась, что дочке будет больно, и настояла на общем внутривенном наркозе; опасения, к счастью, оказались напрасными. Чудесный летний день шелестел тополиными аплодисментами, когда Нелли с Леськой вышли на крыльцо больницы. Дочка была вялой, морщилась от солнечного света, и Нелли надела ей заблаговременно купленные детские тёмные очки.

   — Мамочка, я уста-а-ала, — хныкала Леська.

   Минувшей ночью беспокойные соседки по палате не давали ей спать, и сейчас девочка тяжело висла на руке матери, норовя где-нибудь свернуться калачиком — да вот хотя бы прямо на этой скамейке в уютном скверике, пропитанном сладким дурманом цветущих лип. Нелли и сама ощущала гнетущую власть недосыпа... Целый час в душной маршрутке по жаре — нет уж, увольте. Как раз под её ногами на тротуаре белел телефонный номер такси с шашечками сверху; в кои-то веки Нелли сочла рекламу вполне своевременной и не задумываясь набрала с мобильного заветные цифры.

   — Серебристый «Рено Логан» сейчас подъедет, ждите, — сказала девушка-диспетчер.

   Названная машина не заставила себя долго ожидать. Впрочем, к этому времени Леська всё-таки сомлела на скамейке в тени липы, и пришлось нести её к такси на руках. Дверца открылась, и из салона вышел не мужчина-водитель, а коротко подстриженная девушка в потёртых джинсах, футболке, бейсболке и кроссовках. На поясе у неё красовалась барсетка — «набрюшник». Протянув к Леське загорелые руки, покрытые золотистым пушком, она сказала:

   — Давайте-ка, помогу. — Усаживая девочку на заднее сиденье, оснащённое, к удивлению Нелли, детским креслом, она ласково приговаривала: — А кто это у нас такой крутой? Кто это у нас такой моднявый, в очках?

   Проснувшаяся Леська ответила:

   — Меня Леся зовут! А мне операцию сделали!

   — Да ты что! — нахмурилась девушка.

   Простая одежда сидела на её изящном, упругом теле ловко и красиво, при этом совсем не выглядя дёшево; впрочем, на такой складной фигурке и мешок из-под картошки смотрелся бы этакой сумасшедшей дизайнерской фишкой. Эта тугая свежесть сияла тёплой силой и насыщенной лучистой энергией, персиковая нежность загорелых щёк говорила о молодости, но в то же время лисья хитринка в уголках озорных светло-серых глаз с тёмными ресницами выдавала опыт. О таких говорят: «Стреляный воробей».

   — А мою маму зовут Нелли, — продолжала болтать девочка. Спать ей, видимо, уже расхотелось, чему способствовал леденец на палочке, который ей протянула, подмигнув, девушка-водитель. — Она так боялась, что мне будет больно, а мне совсем не больно было!.. Мне сделали укольчик, и я уснула.

   Нелли, смутившись под взглядом таксистки, села рядом с дочкой и назвала адрес. Девушка вела машину уверенно и аккуратно, тяжеловесные мужские часы серебристо блестели на её тонком запястье. Леденцов у неё в бардачке оказался целый пакет, и один из них она тут же развернула и сунула себе за щеку, время от времени гоняя белую палочку из одного уголка рта в другой.

   — Это я так курить бросаю, — с усмешкой пояснила она; сосательная конфета постукивала о её зубы. — Всё время чего-то не хватает, так и тянет что-нибудь в рот сунуть.

   — А пластыри какие-нибудь не пробовали? — не зная, что сказать ещё, спросила Нелли.

   — Пластыри — это фигня, — махнув рукой и небрежно уронив её запястьем на руль, хмыкнула таксистка. — Костыль, так сказать. Сила воли рулит!

   — А леденцы — разве не «костыль»? — усмехнулась Нелли. — От них кариес, опять же.

   — Это на первое время, потом и их брошу, — уверенно кивнула девушка. — Меня, кстати, Влада зовут. А ваше имя вот эта находка для шпиона уже выдала. — Скосив глаза в сторону Леськи, водительница снова ласково подмигнула.

   Залитый солнцем город таял в пыльном мареве, струя густого и тёплого, как свежесваренный компот, воздуха врывалась в салон, свистя над опущенным стеклом, а Нелли не могла отвести взгляда от Влады. Самые обычные русые волосы, смешно топорщившиеся на мальчишеском затылке из-под бейсболки, гладкие девичьи плечи, округлое бедро... Наверно, какая-то летняя магия приковывала её взгляд, заставляя любоваться линиями рук, так уверенно, по-хозяйски лежавших на руле, и гадать, какую марку сигарет Влада предпочитала до того, как бросила курить.

   — Необычно встретить девушку-таксиста... Не боитесь, что какие-нибудь отморозки нападут?

   Разговор прекращать не хотелось, внутри засел пушистый щекотный комочек беспокойства: а что дальше? Вот свернёт машина под мост, проедет мимо старых тополей, окажется во дворе дома и... всё.

   — Мама, а кто такие отморозки? — непоседливо вклинилась в беседу Леська. — Это люди, которые замёрзли?

   — Почти. Это дяди, которые отморозили себе мозги, — вместо Нелли ответила Влада. И добавила, внушительно продемонстрировав электрошокер: — Если какой-нибудь... гм, дяденька с замороженным мозгом сунется, у меня — вот. Доводилось пару раз его применять... Разряд в рёбра — и сразу паинькой станет.

   Любопытная Леська тут же потянулась к электрошокеру, но Влада убрала его подальше.

   — Э, нет, дорогуша! Не игрушка. Эта штуковина умеет делать очень больно.

   Знакомые розовые мальвы у подъезда возвестили конец поездки. Выйдя из машины на странно неустойчивый асфальт, Нелли помогла выбраться дочке; небо густо загудело колоколами, жаркая пелена дурноты наползла на глаза и пролилась в грудь, варя сердце вкрутую. Если бы не дверца, Нелли растянулась бы возле колеса, глядя в этот безжалостный, выцветший от зноя, безоблачный купол — совсем как князь Андрей под Аустерлицем...

   Крепкое плечо, обтянутое тканью футболки, оказалось надёжной опорой. Бессильно ткнувшись в него носом, Нелли ощутила запах свежевыстиранного трикотажа; несмотря на жаркий день, от Влады совсем не разило за версту потом. Эта чистоплотность приятно пощекотала эстетическую струнку в глубине души Нелли. Больше всего она не выносила две вещи: запах пота и когда кто-то говорил о кофе в среднем роде.

   — Мама что-то устала, — обращаясь к Леське, сказала Влада. — Давай-ка её доведём до квартиры, а то она на ногах плохо держится.

   Она просто закинула руку Нелли себе на плечи и довела её до двери, не особенно спрашивая разрешения на это. Леська в своём жёлтом платьице маячила впереди, показывая дорогу:

   — Сюда! Сюда!

   Ключи несколько раз падали с громким звяканьем на лестничную площадку, прежде чем Нелли смогла отпереть замки.

   — Вы сколько часов в сутки спите? — спросила Влада, озабоченно заглядывая ей в глаза в прихожей.

   — Пять... Как говорил Бонапарт: «Наполеон спит четыре часа, старики — пять, солдаты — шесть, мужчины — семь, женщины — восемь, а девять — только больные», — пробормотала Нелли, чувствуя, как жаркая дурнота сменяется потоком знобких мурашек. — По его классификации выходит, что я старуха...

   — Бонапарт, — хмыкнула Влада. — Потому-то он и проиграл при Ватерлоо — спать надо было больше.

   Обязательно ли таксистам знать такие слова, как «Ватерлоо»? Раньше Нелли полагала, что нет, но если уж в этой стране кандидат наук мог работать дворником, то почему бы таксисту не помнить хотя бы школьный курс мировой истории?