— Если уж на то пошло, то существует мнение, что он не мог сосредоточиться из-за геморроя. — Губы плохо слушались и казались резиновыми, и усмешка у Нелли получилась страдальческой. Занятная тема для беседы вырисовалась, однако.

   — Ладно, Бог с ним, с Наполеоном... Вы бы водичкой холодной умылись, — посоветовала Влада. — Жарища сегодня... Может, вам голову напекло?

   Наверно, и правда эта пьянящая летняя магия была виновата в том, что Нелли ни о чём не жалела, впустив к себе незнакомую девушку, более того — даже хотела, чтобы она осталась. Задорный свет этих внимательных, зорких серых глаз, лукавые стрелки кокетливо загнутых кверху ресниц, массивные часы на хрупком запястье — она и дальше хотела бы играть в чувственные ассоциации с этой цепочкой образов, насаживая их на светлый и сильный стержень характера... Плеснув себе в лицо водой, Нелли спохватилась, что размазала тушь, но было слишком поздно.

   — Так, Леся! Мыть ручки — и на кухню. Сейчас обедать будем, — деловито сказала она, промокая чёрные потёки на веках. Дурнота огромной амёбой сползала прочь, силы возвращались. Наверно, и вправду перегрелась...

   — Я не хочу кушать, мам, — заявила девочка.

   — Мда, не надо было, наверно, ей сладкое давать, — усмехнулась Влада. — А можно мне тоже умыться? А то и правда жарковато.

   Нелли задумчиво кивнула и достала из шкафчика чистое полотенце для неё. Сняв бейсболку, Влада пробежала мокрыми пальцами по короткой, но густой шевелюре, лежавшей дерзкими волнами. Капельки воды повисли на её аккуратных тёмных бровях, кончике правильного, чуть заострённого носа и подбородке с ямочкой; что-то задиристо-мальчишеское было в её облике, и сквозь отступающий звон в голове пробилось иррациональное желание — накормить гостью обедом.

   Через минуту Влада уплетала борщ со сметаной и рубленой зеленью, да с таким аппетитом, что Леська, глядя на неё, передумала отказываться от еды. Нелли плеснула полпорции и себе, а в висок ей любопытной синицей стукнула мысль: как же давно за этим столом не обедали втроём... Ложка сметаны айсбергом белела посреди тарелки, на тёмно-бордовой поверхности супа золотились капельки жира, а мелко нарезанные петрушка с укропом пахли свежестью и дождём.

   — Уф, я объелась, — объявила Леська, сыто поглаживая себя по животу. — Спасибо, мам!

   — На здоровье, зайка, — улыбнулась Нелли. — Ты же вроде спать хотела? Может, пойдёшь, приляжешь? Ночка-то беспокойная выдалась...

   Решив, что прикорнуть было бы действительно неплохо, дочка соскользнула со стула и ушла в комнату.

   — А кофейку можно? — отодвигая опустевшую тарелку, попросила Влада. — Сливок не надо, я чёрный люблю.

   Она сказала «чёрный кофе», и филолог-консерватор в душе Нелли сомлел от удовольствия. Она заварила в турке двойную порцию и достала маленькие изящные чашечки — белоснежные с золотым ободком, пить из которых было особым удовольствием. Ничего, кроме полпакетика крекеров, к кофе не нашлось.

   — Как говорится, чем богаты...

   Тёплый, рыже-лисий взгляд Влады озарился улыбкой.

   — Нормально. Если кофе сам по себе отличный, можно пить и так, без всего. А он отличный.

   О чём говорить двум незнакомым людям? Из душного, зашторенного тюлем пространства Нелли выловила обратно тему сна.

   — Цезарь, к слову, спал ещё меньше Наполеона — три часа. А Леонардо да Винчи — урывками: пятнадцать-двадцать минут каждые четыре часа. А Маргарет Тэтчер говорила, что лучше пожертвует сном, чем появится на людях с плохой причёской. Правда, на острове Святой Елены тот же Наполеон уже дрых до полудня — отсыпался за всю жизнь.

   — Не, я считаю, спать надо как следует, — сказала Влада, с удовольствием вдыхая запах кофе. — Конечно, иногда приходится работать сутками, но отсыпаюсь потом часов по девять-десять... Как там Наполеон сказал? Девять часов спят только больные?

   — Ага. — Нелли уронила крекер в чашку и выловила его ложечкой. — Я бы тоже с радостью спала по восемь часов и больше, но для меня это непозволительная роскошь. С двумя работами в постели не поваляешься.

   — А где вы работаете? — поинтересовалась Влада.

   — На «ин-язе» преподавателем. Ну, и перевожу на дому.

   На волнах кофейного аромата слово цеплялось за слово — Нелли рассказала о себе, Влада — о себе.

   — Мы ведь с вами коллегами могли бы быть, если б не моё раздолбайство... Поступила я на «ин-яз», причём сама, без денег и блата, да только со второго курса отчислили. Вижу в ваших глазах вопрос... Ну, распиз... шалопайка была потому что.

   — Бунтарка? — улыбнулась Нелли.

   — «Бунтарка»! — хмыкнула Влада. — Это слишком красивое название. Да не, обыкновенная долбо**ка. Пришлось работать пойти. Живу сейчас одна. Родители развелись: батя бухал сильно. А маман-то моя... сама вскорости на скользкую дорожку вступила. Восемь лет назад в гостеприимном казённом доме прописалась, а как откинулась — домой не стала возвращаться. Сошлась там с каким-то чуваком, живут сейчас в Кандалакше. Она не всегда такой была, просто жизнь тряхнула на виражах... Как говорится, от сумы да тюрьмы не зарекайся. Ну, у нас трёшка была, так я обменяла на однушку с доплатой и тачку прикупила. По молодости паркуром увлекалась — скакали с ребятами, аки горные козлы... А потом наеб... кхм. — Влада снова на лету поймала матерного «воробушка», с усмешкой подобрала более культурное выражение: — Навернулась с пятнадцатиметровой высоты. Полгода в гипсах, короче, провалялась. Назад в паркур вернуться не вышло — не могу уже прыгать, как раньше, спину сводит. А скорость уважаю — так, чтоб ветер в ушах свистел и сердце заходилось... Вот на тачку и пересела.

   — Адреналин, значит, любишь... Ой, то есть, любите? — Нелли смутилась от непрошенного «ты», вырвавшегося у неё исподволь, легко и естественно, как вздох или икота.

   — Да лан... К чему эти церемонии? — улыбнулась Влада, ласково стрельнув плутовски-кокетливым взглядом из-под ресниц. — Ага, типа того. Это, знаешь, как приправа к еде. Без неё — пресно. А муженёк-то твой бывший, значит, того — с концами?

   Нелли кивнула, стиснув края блюдечка и чувствуя, как внутри сжимается горький комок.

   — Козёл, что тут скажешь. — Губы Влады затвердели, взгляд остыл и посуровел. — Такую дочуру-лапочку бросить мог только полный урод.

   — Да нет, я его не виню. — Нелли осеклась и закончила скомканно: — Я сама... В общем, это была изначально плохая идея.

   Продолжать не хотелось: тягучая досада, противная, как резина, стянула сердце. Пожалев, что разоткровенничалась, Нелли встала и принялась ополаскивать чашки.

   — Ладно, если тебе неприятно об этом говорить — не надо. Да и мне, в общем-то, пора уже... Засиделась я что-то. — Влада тоже поднялась из-за стола, зачем-то потёрла ладонью о ладонь, выдохнула. — Спасибо за обед. Я днём обычно в кафешках перекусываю, а сегодня — по-домашнему...

   Прощание дохнуло грустным холодком, и Нелли вдруг стало невыносимо тошно — хоть перекидывайся в волчицу и вой на луну... Она будто вышла из кинозала под холодный дождь, оставив сказку недосмотренной. А Влада достала из своей барсетки ручку и визитку и принялась что-то писать поверх логотипа такси с номерами телефонов.

   — Вот, — протянула она Нелли картонный прямоугольничек. — Если понадобится, звони сразу мне, а не в диспетчерскую. Постараюсь приехать быстро.

   Лисьи смешинки молчаливо соскочили с её ресниц и пушистыми тёплыми шариками угодили Нелли в сердце.

3

   Осенью она курировала педпрактику у пятикурсников. Вышла непредвиденная накладка с расписанием уроков, и ей пришлось срочно мчаться из одной школы в другую. Глянула на часы: нет, на общественном транспорте не успеть, школа на другом конце города... Хоть такси вызывай.

   Визитка выглядывала уголком из кармашка в бумажнике, словно намекая. Поперёк логотипа был шариковой ручкой написан номер мобильного — размашисто, чётко, с нажимом. «Влада» — это имя скакало по крышам домов, лёгкое, крылатое и властное. Оно пахло мальвами у подъезда, чистой футболкой, кофе и леденцами «Чупа-чупс».