С кем придется работать, строить и совершенствовать оборонительные узлы? — вот что меня волновало, когда входил в этот парк с опавшими листьями.

Многие командиры и начальники служб укрепрайона были участниками гражданской войны. В сражениях против немецко-фашистских войск они показали себя горячими патриотами. Офицерский состав рос на глазах, приобретая необходимые практические навыки в ходе боевых действий. Солдаты и старшины второй месяц совершенствовали свои знания по специальной «уровской» программе. Один батальон проходил тщательную подготовку на участке, прикрывавшем направление Калинин — Москва в районе Редкино. Люди занимались с большим подъемом. Каждый помнил при этом о приказе Верховного Главнокомандующего: «Ни шагу назад!»

Вскоре к нам приехал генерал-лейтенант Г. Г. Соколов, чтобы проверить состояние боевой подготовки личного состава.

Начали объезд оборонительной полосы с правого фланга. По указанию генерала батальон специально для его встречи не выстраивали. Он попросил вообще не обращать внимания на его присутствие.

— Пусть люди занимаются своими делами. Так мы лучше узнаем, как личный состав обучен, — сказал генерал.

Подходим к огневой позиции противотанкового орудия. Бойцы на послеобеденном отдыхе. Даем сигнал боевой тревоги. Из. блиндажа высыпали пять солдат и быстро скатились в укрытие. Оттуда, кряхтя, спотыкаясь и торопясь, они вскоре на руках уже поднимали орудие. Один из солдат работал на самодельном вороте, прикрепленном к дульной части пушки, помогая главным образом направлять ее ход канатом.

Изготовку орудия, зарядку холостыми патронами, наводку по назначенной цели Соколов проверял с часами в руках.

Но вот расчет отстрелялся. Все солдаты были в поту, [108] некоторые тяжело дышали — бойцы-то все пожилые. Комиссар укрепрайона Н. И. Пемов, улучив удобный момент, высказался за поощрение артиллеристов.

— Да ведь они на три минуты опоздали, — возразил генерал.

Пришлось в качестве довода за необходимость поощрения сослаться на их возраст, на примитивность «техники» для выкатки орудия. Генерал согласился и объявил расчету благодарность.

Объезд укрепрайона продолжался. После осмотра каждого ротного участка мы выстраивали личный состав для проверки строевой подготовки. Обычно генерал беседовал с солдатами, делал отдельные замечания. Мы с комиссаром Пемовым, естественно, ждали каких-либо выводов, но он молчал. Скажу прямо: комиссара и меня молчание Соколова как-то настораживало.

К концу дня мы собрались на командном пункте укрепленного района. Лично я был знаком с генералом Соколовым давно: еще в начале двадцатых годов вместе учились в Высшей пограничной школе. Так что теперь, сидя в блиндаже, надеялся на некоторую откровенность с его стороны. За чаем разговорились по-домашнему, без соблюдения субординации. Я по-дружески, напрямик, спросил: почему, мол, ты, Григорий Григорьевич, главным образом интересуешься подготовкой личного состава и не обращаешь внимания на качество сооружений? Ведь это тоже важно.

Генерал уклонился от прямого ответа, сославшись на то, что задача его заключается только в проверке боеготовности личного состава.

— Я солдат, делаю, что приказано.

Впрочем, может быть, он и прав.

События, однако, разворачивались так, что задумываться об этих «странностях» не пришлось. В конце сентября мы получили распоряжение подготовить три боеспособных батальона, управление укрепрайона, штаб и роту связи для погрузки в железнодорожные эшелоны. Тут нам стало понятно, почему генерал-лейтенант Соколов, проверявший укрепрайон, занимался лишь личным составом.

Третьего октября, часа за два до рассвета, головной наш эшелон остановился в открытом поле, на подступах [109] к станции Иловлинская. Это примерно в ста с небольшим километрах от Сталинграда.

Положение на фронте в районе города в то время было тяжелым. Противник в конце августа севернее Сталинграда вышел к Волге. Каждый из нас понимал, что в случае захвата города гитлеровцы могли отрезать юг страны с его нефтеносными, угольными и хлебными богатствами. Кроме того, немцы получали более широкие и выгодные возможности для продвижения вверх по Волге.

Вероятно, поэтому Ставка Верховного Главнокомандования решила на всякий случай создать между Доном и Волгой, севернее Сталинграда, три укрепленных оборонительных рубежа.

Один из рубежей должны были занять мы. Правый фланг его упирался в Дон, в районе села Кузнецово, а левый — в Волгу, несколько южнее городка Дубовка.

Здесь, на подступах к Волге, мы сразу ощутили дыхание большой войны, назревание важных событий. Буквально через несколько часов после разгрузки к нам прибыло пополнение: девять пулеметно-артиллерийских батальонов, два батальона противотанковых ружей, два саперных батальона. Это было отрадно. Огорчало и сильно тревожило отсутствие хозяйственных подразделений. Как мы будем решать вопросы материального и боевого обеспечения войск — на этот вопрос пока никто из нас не мог дать ответа. К тому же новые батальоны прибывали недоукомплектованными.

Но как бы там ни было, а задачу надо выполнять безотлагательно. Предстоял пеший марш. Ближайший пункт назначения находился в тридцати пяти километрах, до самого отдаленного — около ста десяти. Бойцам пришлось нести на плечах вооружение и боеприпасы. И все же люди не унывали. То и дело в колоннах слышались задорные прибаутки:

— Как, браток?

— Тяжеловато.

— Закаляйся... Если хочешь быть здоровым — не качайся: упадешь — нос разобьешь.

«Браток» не оставался в долгу.

— Пусть у Адольфа Гитлера течет кровь из носу, — отвечал он соседу. [110]

Не обошлось и без происшествий.

Только, помню, прибыл я в усадьбу совхоза «Большие Дворики», как начальник штаба майор А. С. Дмитриев докладывает:

— Пропала целая рота!

— Как пропала?

— Да так: все подразделения батальона уже на своих местах, а одной роты нет. Шла по степи впереди других и вот как в воду канула.

«Что за чепуха», — подумал я. Стараясь быть спокойным, сказал Дмитриеву:

— Подождем до вечера.

Верил, что скоро все выяснится.

Вечером Дмитриев вновь доложил, что пропавшей роты нет. Перед этим мне удалось побывать в нескольких батальонах; узнал, что такие казусы случались и там. Отсутствие в степи ясно видимых ориентиров, непривычная степная обстановка, в которой окружающее казалось одинаковым, — все это сбивало многих с верного направления.

— Пусть лейтенант Жуланов сядет на мою «эмку», — приказал я начальнику штаба, — и разыщет роту.

Офицер Н. Г. Жуланов — очень толковый, хорошо подготовленный и расторопный, конечно, разыскал роту. От района своего сосредоточения она ушла в сторону почти на десять километров.

* * *

Назначенный для обороны рубеж оказался необорудованным. Пришлось браться за это дело сразу же.

Одновременно батальоны укрепрайона непрерывно вели противотанковую и противовоздушную разведку. Люди страшно изматывались, не спали ночами, но на тяготы войны не жаловались.

В те дни весь укрепрайон с гордостью повторял имя командира отделения сержанта Ивана Федоровича Бражникова. Пулеметчик Бражников находился в стели в дозоре. Отстояв свое время, он направился в расположение роты. В этот момент появился «Мессершмитт-109» и начал обстреливать сержанта (участники войны помнят, как нагло вели себя в ту пору фашистские летчики, гоняясь порой даже за отдельным человеком). Бражников [111] не растерялся, лег на спину и по всем правилам стрельбы открыл огонь из своей винтовки. После нескольких выстрелов сержант перебил пулей трос управления «мессершмитта». Фашист приземлился в степи, пытался убежать, но Бражников ранил его и взял в плен. Командование наградило Бражникова орденом Отечественной войны.

С тех пор пехотинцы стали активнее вести борьбу с самолетами противника.

* * *

10 октября 1942 года я докладывал командующему Донским фронтом генерал-лейтенанту К. К. Рокоссовскому о приеме оборонительного рубежа. В это время противник, прорвав оборону войск 62-й армии севернее заводов, вышел к Волге в районе поселка Спартановка. Развернулись бои за Сталинградский тракторный завод. На атаки врага советские войска отвечали контратаками.

Командующий, руководя операцией, находился на наблюдательном пункте. Принял он нас в блиндаже. Выслушав меня, Константин Константинович спросил:

— А чем вы, полковник, объясняете неустойчивость укрепленных районов в сражении под Москвой?

Вопрос, поставленный в упор, несколько смутил меня. В голове быстро пробегали мысли: командующий, очевидно, хочет знать, интересуюсь ли я, как комендант укрепленного района, боевой работой уровских войск, учитываю ли опыт и уроки этой войны. Тяжелое положение, в котором очутились мы, получив необорудованный рубеж, так и подмывало меня на резкость. Хотелось сказать, что если и впредь уры будут ставиться в такое положение, то объяснения их неустойчивости искать не придется. Но я сдержался.

Зная из штабных источников Московской зоны обороны положение, создавшееся в 1941 году на Можайской линии, я постарался как можно точнее изложить свои мысли. Насколько мне известно, ответил я, Можайская линия считалась довольно мощной преградой. Но беда в том, что она не имела своего гарнизона. Войска резервного фронта пробыли на Можайской линии всего несколько дней, а затем выдвинулись вперед и участвовали в Смоленском сражении. В момент подхода врага к переднему краю Можайской линии она очень слабо прикрывалась [112] войсковыми частями. Мы, продолжал я, учитываем этот урок и свои войска воспитываем не на можайском примере, а на таких фактах, как бои панфиловцев под Москвой, как оборона Кингисеппского укрепленного района.