Пауза.
— Но рано или поздно это должно было случиться. В Милане рано или поздно это случается со всеми. На ходу, конечно, ничего бы не было. Разве что сломал бы ногу.
Пауза.
— А водитель черной «Феррари» свое дело знает. Ловко вывернулся.
Марианна (о неулегшейся еще злостью, в воротник): — Жаба.
Сальваторе: — Не мешало мне быть поосторожнее. Вести мотороллер за руль — это не то что ехать…
На следующем перекрестке Марианна переходит улицу на желтый свет. Сальваторе пережидает. Достижения современной техники внушают ему уважение. Уважая их, он как бы вырастает в собственных глазах — «деревенщина», а даст сто очков вперед любому миланцу. Когда зажигается зеленый свет, он рысью кидается через мостовую, но внимательно смотрит под ноги — не сплоховать бы во второй раз.
Марианна опередила его метров на тридцать, не меньше. Догоняя ее, Сальваторе запыхался: мороз, тяжело дышать. И в несколько приемов выпаливает приготовленные за это время слова:
— Я не люблю, когда за меня женщина заступается. Если еще защищает от женщины же — куда ни шло. Но от мужчины — не годится.
Марианна (все тем же тоном, в воротник): — Жаба он!
Сальваторе (тоже не меняя тона): — Когда я бываю неправ, я лучше молчу. — Немного подумав — Давай не будем об этом.
Выглянула луна. Малюсенькая, воздушно-легкая. Но видна хорошо. Более того, по сравнению со всем остальным, она кажется единственной реальной вещью.
— Народился новый месяц, — замечает Сальваторе.
«Знаю без тебя», — с раздражением думает Марианна.
Сальваторе: — Можешь загадать желание. Ты не знала? Только имей в виду: через окно нельзя. Ничего не получится. Более того, смотреть на молодой месяц в окно — плохая примета. Со мной этого не бывает. Я на него смотрю на воле или вовсе не смотрю. Уж если я посмотрю на небо, значит, знаю, что он там. А через окно — никогда.
Всю эту казуистику он выложил единым духом, совсем другим тоном — доверительным, покровительственным. Может быть, лунный свет наводит его на более радостные мысли. Например, о прошлогодней блондинке, оборотистой красивой девице, что таскала его каждый божий день в кино? Интересно, какое он загадал желание, уж не то ли самое, что при своей прежней красотке? Не уговаривал ли он и ее задумать в новолуние желание? А впрочем, почему не попробовать? Что ей стоит… Например, пусть эта Ан… — даже имя ее вспоминать противно, — …пусть эта особа убирается подальше. Чтоб духу ее не было! Ясно? Надеюсь, уточнять имена, причины и предшествующие обстоятельства не нужно? А то отпадет охота загадывать…
Сальваторе: — Ну, как? — Он совсем повеселел. — У меня это быстро делается: раз-два и готово! Заранее продумано. Первое желание, второе желание… Вот в ненастную погоду плохо, редко когда удается поймать луну. А если она не молодая, ничего не выйдет. Но я не спешу, могу потерпеть до весны. Я ей свое второе уже загадывал, она в курсе… — И, как бы поясняя — О женитьбе я не думаю. Дорожу свободой. Да и ты не из тех, что охотятся за мужьями.
Марианна (про себя): «Вот он какой. Эгоист. Все о себе да о себе. Понадобись мне его помощь, разве на него можно положиться? Ему лишь бы прокатить девчонку на мотороллере…»
Сальваторе: — Я так решил: рано или поздно получится само собой.
Подожду. Ты не такая, как все. Тебя надо упрашивать, как пресвятую деву Марию Помпейскую. Другие сразу соглашаются. Не ради меня, конечно, а из-за мотороллера. А как дашь газ, кудахчут. — Уверенно, с гордостью — Ты нет, ты не трусиха. Ты же Марианна с «Авангарда»!
Марианна идет, вцепившись в котиковый воротник. Нашел когда и где напоминать ей об этом! До дома еще не так близко: чадо пройти длинный проспект, свернуть за угол, потом перейти на другую сторону, свернуть еще раз, пройти улицу покороче и только там, за углом…
Улицы освещены слабо, магазинов здесь нет, светятся лишь редкие окна на фасадах высоких домов, в парадных темно, швейцаров тут не бывает; прохожие — одинокие фигуры, кутающиеся в пальто, куртки, шали, — попадаются редко, и каждый занят собой, своими невзгодами. Приезжие говорят: «Тебе повезло, живешь в большом городе…» Они, наверно, думают, что все, кто живет в Милане, имеют квартиру на улице Мандзони или в одном из высотных домов на площади Республики. Мало того, что там всегда иллюминация, чтобы богатые дамочки могли выпендриваться в своих мехах и костюмчиках, у них на каждом шагу регулировщик или полицейский. А здесь, того и гляди, нарвешься на кого-нибудь… К примеру, на эту особу… Вдруг она изменит тактику… устроит засаду… «Ты даже не знаешь, Сальваторе, какая у тебя есть союзница, соучастница! Мели, мели языком: мотороллер — как же… Ничего ты не понимаешь! Знаешь, что я тебе скажу? Если бы не эта особа, я бы с тобой не валандалась, в первый же день дала бы тебе от ворот поворот».
А он все о своем:
— Поездки, про которые я говорю, можно будет делать только месяца через три-четыре. Если вместе. Одному-то что, я бы прошвырнулся хоть сейчас.
Подумав:
— Эх, хорошо бы…
Помрачнев, чуть тише:
— Тогда уж я не усижу! Когда настанут теплые вечера, я просто не выдержу! Я себя уговариваю, что ты непременно поедешь. Все время себя уговариваю, что ты поедешь.
«Боже мой, что это за женщина идет навстречу, скособочилась, нескладная такая…»
Сальваторе (против обыкновения, горячо): — Знаешь, куда мы с тобой поедем? Сказать? На гидроаэродром.
Вон она, эта особа, нескладная, скособочилась, идет прямо на мотороллер. На ней широкое темно-синее пальто странного покроя. И разве не странно, что одной рукой она размахивает в такт движению бедра, а другую, левую, держит в кармане. Единственное объяснение — там у нее, в рукаве… «Сальваторе, защити меня, умоляю!»
Сальваторе: — Для обкатки. Хорошо бы выехать на рассвете, еще при мигалках…
Но особа почему-то остановилась. «Что она делает? А, уронила перчатку, поднимает ее правой рукой, перекладывает в левую… Да это же мужчина! А если так, то, черт бы тебя побрал, свинья эдакая, зачем притворяешься женщиной…»
Сальваторе: — По воскресеньям можно ездить на озера. Только вставать надо пораньше. Ну, а если боишься, можно покататься по окраинам. Для начала. Потом, когда ты меня узнаешь получше… Тебе понравится. Будешь смеяться, шутить. Я всегда думаю: этой девушке очень нужна шутка. Я думаю об этом даже ночью, когда не спится.
Вот, наконец, последний угол, вход… Если на улице света мало, го там, за воротами, в этой мрачной кишке, именуемой «садом», и подавно. К тому же, в подъезде «Б» так и не починили электричество — значит, не горят все три лампочки: над входом, в парадном и на лестничной площадке. Известно: домохозяин экономит на электроэнергии. А может, управляющий… Точь-в-точь как моя мамаша. Ба! На пятом этаже в первом окне слева от лестницы — свет и не опущена штора. Горят две лампочки: судя по накалу, на кухне и над умывальником. Невероятно! Чтобы мать, сидя одна дома, зажгла свет и там, и там…
— Ты серьезно говоришь, что луна уже выполнила твое желание?
— А как же! Первое…
— Оно было трудное?
Сальваторе смеется. При этом он преображается и становится, право же, хорош собой. Марианна снова замечает, какой у него рот, какие губы, и понимает, что он ей нравится. Да, ей было бы приятно…
— Ты уверен? У тебя есть доказательство, что…
Сальваторе: — Насчет желания номер один? — Ему весело, он просто ликует. — И ты еще спрашиваешь! Сама разговариваешь со мной и спрашиваешь?
Марианна (не сводя глаз с освещенного окна): — Мне надо, чтобы ты меня подождал. Может быть… Точно не знаю.
— А-а, — протянул Сальваторе. Он больше не смеется.
— Пять минут. Если я через пять минут не выйду, уходи. Но лучше постой там, за углом.
Сальваторе хотел было возразить, что выезжать в первый раз в такой холод, да еще без теплых наушников, не стоит, но Марианна не дает ему открыть рот.