Кристина вздохнула и повозила окурком в переполненной пепельнице.

    - Может быть, всё может быть. Так что ты предлагаешь?

    - Во-первых, надо встретиться с моим приятелем Егором. Он капитан, расследовал некоторые из этих убийств и сейчас участвует в следствии по делу Метельцевой. Информацию он нам вряд ли подкинет, но может посодействовать с контактами. Я до них добраться не могу, но с твоей журналисткой корочкой и связями Лошакова мы можем пообщаться со всеми свидетелями.

    Мы посмотрели друг на друга почти как заговорщики.

    Кристина проводила меня к двери.

    - Уже поздно. Ты сам не боишься ходить по тёмным улицам?

    Я рассеянно улыбнулся.

    - Я ничего не боюсь.   

    Она стояла рядом со мной, и я чувствовал тонкий запах сигарет и духов от её одежды. Во мне появилось неясное мерцающее томление. Я тепло улыбнулся. Решение принято. Я не стану душить её, я перережу ей горло.

    - Спокойной ночи.

    Я свернул с боковой улицы на центральную. Это единственная улица в городе освещена в этот совсем не поздний час. Вскоре она тоже потухнет и надо поторапливаться. Я не боюсь людей, но с некоторых пор  опасаюсь открытых люков. Ноги не казённые.

    Я шёл по пустынному мокрому проспекту, с деревьев сыпалась морось, и чуть было не прошёл мимо. На мокрой лавке, совершенно одинока, сидела маленькая девочка лет двенадцати. Или уже не маленькая? Кто их знает современных девочек. Может у неё в одном кармане пачка презервативов, а в другом бутылка водки. Ничуть не удивлюсь. Я покачал головой. Мы такими не были. Мы знали, что такое хорошо и что такое плохо. А сейчас мир погряз в пороке, и я его невинная жертва. Но всё равно, девочка в такой поздний час совсем одна, это не совсем нормально даже по российским меркам. Что-то привлекло моё внимание, чем-то я зацепился за нее, когда бросил короткий взгляд в её сторону. Я невольно остановился и обернулся.

    Она, нахохлившись, сидела на деревянной скамейке. Откинулась на спинку и вытянула ноги в потёртых джинсах. Голова непокрыта. По плечам рассыпаны мокрые светлые волосы. Руки засунула в карманы дешёвой зелёной курточки, которая устарела на размер. Подбородок зарылся в наглухо застёгнутый воротник. Она молча сидела и почти не мигая, смотрела перед собой.

    Я почувствовал себя неловко. Конечно не моё дело, но я же не зверь какой-нибудь! Куда только родители смотрят! Отпускают ребёнка поздним вечером одну. А если бы я был маньяк! Ну хорошо, положим я маньяк, но детей не люблю.

    - Что ты здесь делаешь? – неуверенно спросил я.

    - Сижу, - глухо ответила она и шмыгнула носом.

    Я огляделся. Как назло никого вокруг. Некому спихнуть обузу.

    - А тебе негде сидеть в другом месте?

    - Есть.

    Я подождал, но продолжения мысли не последовало.

    - А ты с кем живёшь?

    - С бабушкой.

    Она по-прежнему не смотрела на меня.

    - Так. И бабушка разрешает тебе гулять допоздна?

    - Бабушка старенькая и больная. Ей всё равно.

    - И что ты делаешь?

    Мой злой дух на этот раз стал образцовым духом упёртости. Какого чёрта! Я всё равно её переупрямлю.

    - Смотрю на фонари, пока не погаснут.

    - Да уж!

    Сырой воздух выходил из меня облачками пара, из её рта тоже. Мне вдруг показалось, что мы говорим не звуками, а семафорим друг другу знаками из пара. Свет фонаря в трёх метрах, отражённо блестел в мелких капельках воды на её куртке.

    -  Зачем?

    - А почему нет? – глухо сказала она за воротником.

    Я постукал тросточкой по земле.

    - А ты не боишься, что тебя кто-нибудь обидит?

    - Я ничего не боюсь, - сказала она.

    Я вдруг открыто рассмеялся, заполнив собой всё тихое пространство вокруг нас.

    Она удивлённо подняла голову, и я впервые увидел её по настоящему. На меня смотрели чудесные зелёные глаза. Она была красива. Но, несмотря на цвет волос и глаз, у неё не было ничего общего с покойной Метельцевой. Та была порывистая, неприрученная, но при этом трогательная лань. А это настоящая классическая красотка. Причём не кукольная, а вполне живая на первый взгляд. Мечта экрана. А ещё мечта любого педофила. Ей повезло, что она слишком мала для меня. Я, улыбаясь, смотрел на неё. Протянул руку.

    - Пошли.

    Она встала и взяла меня за руку. Ладошка холодная, несмотря на то, что была спрятана в куртке. Одежда никуда не годится.

    - Куда?

    - До дома провожу. Показывай.

    Мы пошли по усыпанной листьями тротуарной плитке. Днём подметают, но вечером всё равно наносит с деревьев на газоне.

    - Ты не боишься? – спросил я.

    Её рука даже не дрогнула.

    - Если вы захотите меня обидеть, я не смогу вам помешать.

    Я усмехнулся. Она мне нравилась всё больше и больше.

    - Ты сумасшедшая, ты знаешь это?

    - Да, - серьёзно сказала она. – Но врачи думают, что вылечили меня.

    Я равномерно постукивал палкой по земле.

    - Ого, теперь уже я начинаю бояться.

    - Не надо, - так же серьёзно сказала девочка. – Я не опасна, просто странная.

    - Я это уже заметил, - хмыкнул я.

    Мы свернули на тёмную боковую улицу и ещё какое-то время блуждали по переулкам. Девочка свободно ориентировалась в темноте.

    - Вот и пришли.

    Мы стояли у стареньких покосившихся ворот. Дом, судя по всему, был молод во времена русско-японской войны, но с тех пор немного сдал.

    - Ладно, - сказал я. – Вот и добрались.

    - Да.

    Мы помолчали.

    - Ну, я пойду, - неуверенно сказала она.

    - Да. Только пообещай, что больше не будешь гулять по вечерам одна.

    Я скорее угадал, чем увидел, как она подняла на меня лицо, белое пятно в темноте.

    - Вы, правда, этого хотите?

    - Да. Сделай мне одолжение.

    - Хорошо, - просто сказала она. – Если вам не всё равно.

    Мне, конечно, наплевать с высокой колокольни, я забуду о ней уже через пять минут, после того как она пропадёт из моего поля зрения. Но я почему-то сказал.

    - Мне не всё равно.

    - Хорошо.

    Калитка скрипнула, и она скрылась во тьме. Я развернулся и пошёл домой.

Глава 5.

    Лошаков был твёрд и дипломатичен. Зная его пристрастие к девушкам в высоких сапогах, я предполагал другой сценарий, но бравый капитан не торопился делать стойку. Да, конечно, поможет, чем сможет. Всегда готов сотрудничать с прессой, но сейчас акулы пера явно плавают в чужих водах, и ловить здесь нечего. Никакого маньяка не существует и это официальная позиция. Есть убийство из личных побуждений, именно эту версию расследует полиция.

    Теплова кивала, улыбалась и не торопилась загонять бедного капитана в угол. В результате успокоенный оперативник без вопросов дал нам адреса и телефоны  Суздалева и Прицепова. Он был только рад перевести стрелки на кого-нибудь другого.

    - Твой друг был не очень рад нас видеть, - иронично сказала журналистка. Сегодня она была в сером свободном свитере с высоким горлом и чёрной кожаной курточке. Бёдра обтягивала серая юбка, а ножки облегали те же высокие сапожки. Я периодически любовался на неё. Странно. Я давно не любовался на женщин.

    Мы ехали в моей машине. Я приоткрыл окно и впитывал сладковато-приторный воздух.

    - Не могу его в этом винить, - сказал я. – Я тоже не рад нас видеть.

    Мне грело лицо светло-мрачное настроение. Словно мои глаза светятся в темноте. Но оно не соответствует прекрасной мокрой погоде. Однозначной, без оттенков.

    Вчера пришлось снять с ковра часть коллекции и выкинуть в речку на окраине города. Хранить кровавые клинки стало слишком опасно. Любой коллекционер поймёт мои безграничные муки во время этой жуткой экзекуции. Тем более, что с этими клинками было связано немало прекрасных моментов моей жизни. Я сохранил единственный нож, пивший кровь. Тот, с рукоятью в форме женской фигуры. У него есть пара незаконченных дел.