Пимфы стояли не шевелясь и слушали голос из мрака. Это не были дети богатых, настоящих фашистов. В этот вечер они надели форму только потому, что Паннвиц обманул их историей про шпионов и преступников.

— Я тоже слышал, что в мешке лежит Вольфи, — сказал один.

— Какой врун этот Паннвиц! — воскликнул другой. — Вот подлец! Если это неправда, что в мешке зашит немецкий мальчик, то и про шпионов неправда.

— Постоянно нас обманывают. Идемте домой! — снова воскликнул первый.

Они уже повернули было обратно, но пискливый голосок прокричал им вдогонку:

— Эвальд со своими товарищами уже там! Они хотят побить бедных ребят. Они хотят бросить Вольфи на свалку, или в реку.

— Нужно ему задать, этому жулику! — крикнул один из мальчиков.

— Не посмеют они бросить Вольфи в воду! Вольфи был хороший, умный пес.

— Он искусал в кровь десять полицейских! Они никак не могли застрелить его из ружья.

— Вольфи заслужил, чтобы ему были хорошие похороны.

— Ребята, пойдем его защищать!

— А куда итти? Ничего не видно…

И снова раздался голос из мрака:

— Идите за мной. Я вас доведу. Это недалеко.

И Хильда вышла из-за дерева.

Что было дальше, вы уже знаете.

По дороге домой, в городском парке, Фриц потянул Генриха за рукав.

— Генрих, — шепнул он ему на ухо, — посиди немного в парке. Обожди вот на этой скамье, я скоро вернусь. Я раньше посмотрю, что там у вас дома. После этой истории с шуцманами полиция вас не оставит в покое.

Генрих незаметно отстал от товарищей и сел на скамью. Фриц долго не возвращался. Была уже, верно, глубокая ночь. Мать, должно быть, пришла с работы. А ею нет дома. Она испугается. Так поздно он еще никогда не возвращался.

Генрих так устал и ему так хотелось спать, что у него все время слипались глаза.

Наконец вернулся Фриц.

— Генрих, — сказал он, — тебе нельзя итти домой. Там полиция ждет. Если ты пойдешь домой, они тебя схватят и засадят в фашистский воспитательный дом.

— А мать? — в испуге спросил Генрих.

— Не беспокойся, — ответил Фриц. — Ей еще раньше сказали. Мой отец ходил к ней на работу. Она тоже не вернется домой.

— Когда я увижу ее?

— Пойдем со мной.

Фриц взял Генриха за руку, и они долго шли по темным улицам. Наконец Фриц свернул в какие-то ворота. Они прошли большим мрачным двором. Потом спустились в подвал в конце двора. Фриц постучался.

— Кто там? — послышалось изнутри.

— Я, Фриц.

Дверь открылась, и они вошли в крохотную комнатку. Там их встретил приветливый старик. Больше никого не было.

— Вот это Генрих Кламм, — сказал Фриц вполголоса.

— За вами никто не следил? — спросил старик.

— Никто; я смотрел всю дорогу, — ответил Фриц.

И вдруг из-за полога кровати вышла матушка Кламм.

— Генрих! — вскрикнула она и протянула к нему руки.

— Мама!

И они крепко обнялись.

— Генрих, золотой мой мальчик, — сказала матушка Кламм, — я уже все знаю, мне все рассказали. Я горжусь тобой. Теперь я знаю, что ты будешь хорошим, храбрым бойцом против фашизма. Я очень довольна тем, что ты сделал. Если бы ты мог меня раньше спросить, я бы сказала: «Да, Генрих, так и сделай». А теперь, мой милый, мой умный мальчик, мы должны на время расстаться.

— Почему?

— Потому что мы не можем вернуться в нашу комнату. Полиция ищет меня.

— Почему тебя? Ведь это я спрятал того парня. Тебя тогда и дома не было.

— Да, мой мальчик. Но ведь никто не поверит, что ты сам придумал этот тайник. Никто не знает, какой ты у меня умник. Они, наверное, думают, что я это все сама устроила.

— О, — всхлипнул Генрих, — теперь из-за меня тебя посадят в тюрьму.

— Ну нет, — улыбнулась матушка Кламм, — это им не удастся. Уж я так спрячусь! Но с тобой нам неудобно будет. И потом у меня еще очень важное поручение.

— Какое поручение? — спросил Генрих.

— Этого я тебе не могу объяснить. Придет время, ты сам будешь получать такие поручения. Так, значит, нам нужно будет пожить отдельно. Сегодня, мой мальчик, ты будешь спать здесь. Чуть свет отправляйся к дяде Римеру. Ты ведь знаешь, где он живет. Ты ходил туда с отцом, помнишь?

— Я знаю, — кивнул Генрих.

— Расскажи ему, что у нас случилось. Он о тебе позаботится. Теперь, родной мой, иди ложись. Бедняжка, у тебя глаза слипаются…

Матушка Кламм помогла Генриху раздеться и постлала ему на такой же скамье, как у них дома. Только рядом не было коврика для Вольфи. Но кому он нужен, коврик, если Вольфи нет на свете…

— Где ты будешь, мама? — спросил Генрих и обнял ее за шею.

— Нельзя этого говорить, — ответила она. — Но мы скоро увидимся. И я всегда буду знать, где мой малыш.

Она еще раз поцеловала его, и Генрих почувствовал у себя на щеке ее горячую слезу.

— Не бойся, Генрих, ничего не бойся, — сказала она на прощанье. — У нас везде товарищи, они нам помогут. Мы — одна большая семья во всем мире.

— Я не буду бояться, — пробормотал Генрих уже с закрытыми глазами.

Больше он ничего не слышал. Он не слышал, как мать пожелала ему спокойной ночи, как попрощался Фриц, как они вместе вышли из комнаты. Он спал.

Добряк-хозяин остался один. Он сел за стол и долго в раздумье глядел на спящего мальчика.

Когда Генрих проснулся, то не сразу понял, как он сюда попал. А когда все припомнил, ему стало тяжело-тяжело на сердце. Но старик был такой приветливый, такой простой, точно он давно уже знал и любил Генриха.

Умывшись, Генрих получил кофе с хлебом, как дома. Потом старик дал ему школьную сумку.

— Возьми с собою, Генрих, — сказал он, — тут немного теплого белья и кое-что поесть. Тебе уже пора итти. Будь здоров, малыш!

Генрих поблагодарил за завтрак и вышел. На башне пробило девять часов. Вдруг он вспомнил, что вчера обещал белокурому притти в половине десятого на Мюнхенерштрассе, дом двадцать один. Это было не очень далеко. У него еще было полчаса времени. Можно поспеть. А оттуда уже к дяде Римеру.

Он скоро нашел двадцать первый номер. Но у ворот никто не ждал. «Может быть, он задержался», подумал Генрих. Он стал ходить взад и вперед и смотрел во все стороны… Без четверти десять. Генрих решил уходить, но в это время из ворот напротив показался белокурый, пересек улицу и, не глядя на Генриха, вошел в ворота двадцать первого номера. Генрих — за ним.

— Почему вы ждали на той стороне? — спросил Генрих, когда они вошли во двор.

— Я хотел посмотреть, не идет ли кто за тобой. За нами могли следить. Нужно быть очень осторожными.

— А как вы вчера выбрались из нашего дома?

— Ты ждал меня у ворот? — усмехнулся парень. — А я вылез на чердак, потом через отверстие в крыше на соседнюю крышу и — вниз. Но скажи мне лучше, что там было дальше. У меня теперь мало времени.

Генрих наскоро рассказал о печальном конце Вольфи и обо всем, что ему сегодня ночью говорила мать.

Белокурый наморщил лоб.

— Твоя мать, конечно, права. Но куда, ты говоришь, она тебя послала? К дяде Римеру?

— Да.

— Не ходи туда, малыш. Твой дядя Ример уже не живет там.

— А где он живет?

— Со вчерашнего вечера он, как и твой отец, живет в какой-то тюрьме. Если ты пойдешь его разыскивать, схватят и тебя.

— Куда же мне итти? Домой нельзя…

— Не бойся, Генрих… Сейчас. Минутку подумаю.

Он посмотрел на свои ручные часы.

— Теперь десять часов. Слушай меня хорошенько, Генрих. Иди садись где-нибудь на скамью, чтобы тебе видны были башенные часы. Жди там до половины двенадцатого. А тогда иди на вокзал. Ты знаешь, где вокзал?

— Знаю.

— Ты должен там быть ровно в двенадцать часов. Только ровно в двенадцать, малыш.

— Ладно, — кивнул Генрих.

— На углу справа увидишь будку, где торгуют фруктами и овощами. Ты иди прямо туда. Придет женщина, пройдет мимо тебя и скажет «Генрих». Она на тебя и не посмотрит, а ты иди за ней. Не заговаривай с ней: никто не должен заметить, что вы друг друга знаете. За тобой ведь могут следить.