Я ОПАЗДЫВАЛА, И ЭТО БЫЛО НЕУДИВИТЕЛЬНО. Казалось, я всегда куда-то спешила: встреча с редакторами на другом конце Манхэттена, депозит, который нужно внести до конца рабочего дня, убивающие меня туфли, и голод, настолько сильный, что я могла бы съесть стеклянно-металлический стол, который мне выделили для временной работы в фонде "Питт".
Я могла справиться с большей частью этих вещей — я была бы ни я, если не приспосабливалась. Люди привыкли к моей склонности всегда опаздывать; секретарша издательства "МакСиммонс" была вполне мудра, чтобы назначать встречи, а мне говорить, что они состоятся на полчаса раньше. Это была маленькая игра, в которую мы играли — к сожалению, теперь, когда я знала правила, я приходила на час позже, разрушая все её тщательные расчёты.
Ладно. Они могли работать и без меня — но в остальных вопросах я была надёжна. Я никогда не опаздывала с рукописью, и моя работа крайне редко нуждалась в более чем минимальной доработке. Им повезло, что у них есть я, потому что библейские детективы если и могут принести большие денег, то только когда написаны правильным самоуверенным тоном.
"Отравитель Соломона" получился ещё лучше, чем предыдущие книги. Конечно, нужно было смотреть на вещи объективно. Агатой Кристи я не была. Но если бы мои книги не приносили деньги, издательства не покупали бы меня, и я не собиралась волноваться из-за этого.
У меня было достаточно времени, чтобы добраться до банка, и я даже могла сделать небольшой крюк и купить хот-дог у уличного торговца, но я ничего не могла поделать со своей дурацкой обувью.
"Тщеславная", — сказала бы моя встревоженная мать — хотя она никогда не покидала пределов своей возрождённой крепости Айдахо, чтобы увидеть меня. Хильдегарда Уотсон не доверяла никому и ничему, и она удалилась в посёлок, битком забитый такими же сумасшедшими фундаменталистами, где даже её родная грешная дочь не была желанной гостьей.
Слава Богу. Не хватало ещё, чтобы мама говорила, какая я мелочная. Я и так понимала это.
Десятисантиметровые каблуки придавали моим ногам фантастический вид, который, на мой взгляд, стоил любой боли. Вдобавок они придавали мне внушительный рост, нежели мои жалкие пять футов и три дюйма (прим. 1,61м), преимущество перед шумными редакторами-мужчинами средних лет, которым нравилось обращаться со мной как с милой маленькой девочкой.
Однако из-за проклятых шпилек, ноги болели безумно, а у меня не хватило ума оставить более удобную пару на временной работе. Я ковыляла весь день без пластыря, вместо того чтобы защитить свои бедные раненые ноги.
Я бы пожалела себя, если бы не пошла на это нарочно. Я рано усвоила, что лучший способ добиться чего-либо — это стиснуть зубы и пробиваться сквозь толпу с величайшим изяществом, на какое только способна, и носить эти проклятые туфли, которые обошлись мне почти сто восемьдесят долларов, и скидка на них была единственным фактором хоть как-то почувствовать удобство в них. Кроме того, была пятница, и я собиралась провести уик-энд с поднятыми ногами, работая над новой книгой "Месть Рут". К понедельнику вполне волдыри заживут, и если я смогу выдержать это ещё два дня, то привыкну к ним. Красота стоила боли, что бы ни говорила мама.
Может быть, когда-нибудь я смогу зарабатывать на жизнь писательством, и мне не придётся иметь дело с временными подработками. Язвительные мистерии бросились разоблачать иудеев...
Христианский Ветхий Завет не пользовался большим интересом у публики, если не считать случайного сенсационного Ватиканского триллера. Сейчас у меня не было выбора, кроме как пополнять свой скудный доход, делая выходные ещё более драгоценными.
— Разве тебе не пора, Элли? — Елена, моя перегруженная работой начальница, взглянула на меня. — Ты не успеешь в банк, если не выйдешь прямо сейчас.
Дерьмо. Два месяца, а Елена уже повесила на меня ярлык хронически опаздывающей.
— Я не вернусь, — крикнула я, заковыляв к лифту.
Елена рассеянно помахала мне на прощание и через несколько мгновений я была одна в лифте и спускалась на шестьдесят три этажа вниз.
Я могла рискнуть и снять туфли, хотя бы на несколько минут, но зная моё везение, кто-нибудь тут же присоединится ко мне, и мне придётся снова их надевать. Я прислонилась к стене, стараясь переносить вес с ноги на ногу. "Отличные ноги", — напомнила я себе.
В окна шестьдесят третьего этажа ярко светило солнце. Но как только я вышла через автоматическую дверь вестибюля на тротуар, я услышала громкий раскат грома, и подняла голову, увидела тёмные облака, заклубившиеся над головой. Казалось, гроза пришла из ниоткуда.
Стоял прохладный октябрьский день, и до Хэллоуина оставалось всего несколько дней. На тротуарах, как обычно, было оживлённо, а банк находился через дорогу.
"Я запросто могу идти и есть на ходу хот-дог", — подумала я, направившись к тележке с завтраком. Я практиковала это достаточно часто.
С моей удачей обязательно должна была быть очередь. Я нервно подпрыгнула, перенеся свой вес, и стоявший передо мной мужчина обернулся.
Я прожила в Нью-Йорке достаточно долго, чтобы завести привычку не смотреть на людей на улице. Здесь, в центре города, большинство женщин были выше, стройнее и лучше одеты, чем я, а мне не нравилось чувствовать себя неполноценной. Я никогда ни с кем не встречалась взглядом, даже с Харви, продавцом хот-догов, который обслуживал меня ежедневно в течение последних двух месяцев.
Так почему же я подняла взгляд, так высоко, на эти глаза... Боже, какого же они были цвета? Необычный оттенок – нечто среднее между чёрным и серым, пронизанный полосами света так, что они казались почти серебряными. Возможно, я выставляла себя дурой, но ничего не могла с собой поделать. Никогда в своей жизни я не видела глаза такого цвета, хотя меня это не должно удивлять, поскольку я избегала смотреть.
Но что ещё более удивительно, эти глаза задумчиво рассматривали на меня. "Красивые глаза на красивом лице", — запоздало поняла я. Мне не нравились мужчины, которые были слишком привлекательны, и это слово было слишком слабым, когда дело касалось мужчины, смотревшего на меня сверху вниз, невзирая на мои десятисантиметровые каблуки.
Он был почти ангельски красив, высокие скулы, орлиный нос, каштановые с золотыми прядями волосы. Это был именно тот рыжевато-коричневый оттенок, который я пыталась заставить своего стилиста воспроизвести у меня на волосах, и она всегда ужасающе промахивалась.
— Кто сделал тебе такие волосы? — выпалила я, попытавшись вывести его из задумчивости.
— Я такой, каким меня создал Бог, — сказал он, и голос его был так же прекрасен, как и лицо. Низкий, мелодичный голос, способный соблазнить святого: — С некоторыми изменениями, — добавил он с оттенком чёрного юмора, который я не смогла понять.
Его великолепные волосы были слишком длинными, а я ненавидела длинные волосы у мужчин. Но у него они выглядели идеально, как и тёмная кожаная куртка, чёрные джинсы и тёмная рубашка.
"Неподходящая городская одежда", — подумала я в попытке испортить его образ, но безуспешно, потому что выглядел он чертовски хорошо.
— Поскольку вы, кажется, никуда не торопитесь, а я спешу, не могли бы вы позволить мне пройти вперёд вас?
Раздался ещё один раскат грома, эхом отозвавшись в цементных и стальных каньонах вокруг нас, и я вздрогнула. Грозы в городе действовали мне на нервы — казалось, что вот они, прямо здесь. Всегда казалось, что змеящаяся между высокими зданиями молниям сочтёт меня самой легкой целью. Мужчина даже не моргнул. Он посмотрел через улицу, словно что-то прикидывая.
— Уже почти три часа, — сказал он. — Если вы хотите успеть внести депозит сегодня, вам придётся отказаться от этого хот-дога.
Я замерла.
— Какой депозит? — требовательно спросила я, почувствовав себя параноиком.
"Боже, что я делаю, разговариваю с незнакомым человеком? Мне не следовало обращать на него внимания. Я запросто проживу и без хот-дога".
— У вас в руках банковский инкассаторский мешок, — мягко ответил он.
Ох. Да. Я нервно рассмеялась. Мне должно было быть стыдно за свою паранойю, но по какой-то причине она даже не начала рассеиваться. Я позволила себе ещё раз украдкой взглянуть на незнакомца.
Чёрт с ним, с этим хот-догом — мне лучше убраться подальше от этого слишком привлекательного незнакомца, оставить депозит и молить бога, чтобы я смогла найти такси, которое отвезёт меня в другой конец города на встречу. Я опаздывала уже на десять минут.
Он всё ещё смотрел на меня.
— Вы правы, — сказала я.
Ещё один раскат грома и полил дождь.
На мне был красный шёлковый костюм, который, по правде говоря, я не могла себе позволить, даже на распродаже от "Сакс". Опять тщеславие. Не оглядываясь, я вышла на дорогу, которая на мгновение оказалась пуста.
Всё произошло как в замедленной съёмке, случилось в мгновение ока. Один из моих высоченных каблуков щёлкнул, лодыжка подвернулась, и внезапный дождь превратил мусор на улице в реку грязи. Я поскользнулась и, упав на одно колено, почувствовала, как рвутся чулки, распарывается юбка, а тщательно уложенные волосы становятся влажными и прилипают к ушам.
Я подняла глаза и увидела автобус, и он вот-вот собьёт меня. Ещё один раскат грома, яркая белая вспышка молнии и всё стихло. Только на мгновение.
Потом всё превратилось в размытое пятно полное шума и действий. Я могла слышать крики людей, и, к моему удивлению, деньги плыли по воздуху, как осенние листья, кружась под проливным дождём. Автобус остановился поперёк улицы, сигналили клаксоны, люди ругались, а вдалеке я слышала вой сирен. "Чертовски быстрое реагирование для Нью-Йорка", — рассеянно подумала я.
Мужчина стоял рядом со мной, тот самый красавец у киоска с хот-догами. Он как раз доедал чили-дог, совершенно непринуждённо, и я вспомнила, что умираю с голоду. Если я вынуждена задержаться из-за происшествия с автобусом, я могла бы тоже съесть чили-дог. Но почему-то мне не хотелось оборачиваться.