Леди Аделаида встала принять его, в своем белом шелковом платье, в сверкающих бриллиантах, в своей сознательной красоте. Много раз встречались они последнее время, но лорд Дэн, приветствуя её в этот вечер, не мог не подумать, как мало она изменилась; она была почти так же привлекательна, как в то время, когда была предметом его юной любви.

— Какая ужасная ночь! — воскликнула она, садясь, между тем как лорд Дэн сел в кресло возле нее.

— Да, и ветер дует прямо с берега, — отвечал он. — Я надеюсь, что у нас не будет на море несчастья.

— Вы пришли сюда пешком?

— Пешком? О, да! Ведь недалёко.

— Я думала о погоде.

— О! Я привык ко всякой погоде. Мое десятилетнее путешествие оказало мне большую услугу.

— А я все удивлялась, что удерживало вас за границей так долго, какая это могла быть привлекательность? Но ведь вы недолго оставались на одном месте?

— Я был везде, то есть в Европе. Исключая того, что я съездил в азиатскую Турцию.

— Я спрашиваю, какая привлекательность удерживала вас за границей, лорд Дэн?

— У меня не было никакой. Я странствовал туда и сюда, думая, что у меня не будет никогда никакой цели в жизни и никогда, наверно, никакой привлекательности.

— Опрометчивое суждение в ваши лета, когда почти вся жизнь еще перед вами, — заметила леди Аделаида, говоря с притворной, лукавой веселостью.

— Ну, да; после того я нашел, что оно неосновательно.

— В каком отношении?

— Я воротился в Англию с большим равнодушием, остаться здесь или уехать отсюда навсегда. И очень скоро после моего возвращения прежние мертвые фибры моего сердца опять ожили. Здесь, на родине, встретил я привлекательность, цель в жизни, которая, я полагаю, будет иметь влияние надо мною всегда.

Леди Аделаида подняла на него глаза, и лорд Дэн продолжал:

— Когда это сознание в первый раз явилось во мне, я старался преодолеть его всеми силами, находившимися в моей власти; но чем более я силился, тем менее оно проходило, и мне ничего более не оставалось, как поддаться ему. Оно сделалось господствующим влиянием каждого поступка в моей жизни и оставалось со мною и день и ночь. Честное слово, я думал, что любовь покончила со мной, что «птица перестала петь». Мне почти стыдно признаться в этом теперь.

Леди Аделаида слегка вздрогнула и села прямее на своем кресле; щеки ее горели, глаза смотрели на лорда Дэна с удивлением сквозь полуопущенные ресницы. Лорд Дэн придвинул ближе свое кресло и казался несколько взволнованным.

— Я думал говорить с вами уже две, три недели, но, по совести признаюсь, мне не хотелось. Если я оставался с вами наедине, какое-то неопределенное чувство, которое, может быть, вы поймете, внезапное отвращение к этому признанию вдруг удерживало меня. Но когда я пришел сюда сегодня, я дал обещание, что я сделаю это признание, если представится случай. Простите меня за это, простите меня за то, о чем я буду вас просить; пусть ваше собственное сердце заступится за меня. Аделаида — опять простите меня, если я говорю с вами с фамильярностью прежних лет, — если вы будете моим адвокатом, я не буду отвергнут.

Он говорил тихим, нежным тоном, который когда-то был нежнейшей музыкой для ее слуха; он взял ее руку с горячей мольбой.

Извините ли вы леди Аделаиду за ошибку, в которую она впала? Воспоминание о прежних днях так живо овладело ею в эту минуту, что может быть ошибка была естественна. Она думала, что он умоляет о ее любви, а не о влиянии ее на другую. Сильное волнение пробежало по ее телу, его сменила ледяная холодность.

— Разве вы забыли, кто я? — спросила она тихим, гордым тоном, но не с гневом, как будто она думала, что он действительно это забыл. — Вы забываетесь, лорд Дэн, я жена мистера Лестера, мать его детей.

Лорд Дэн выпустил ее руку, и невольный смех вырвался у него прежде чем он успел удержаться. Что-то в его тоне неприятно поразило ее слух.

— Когда вы отказали мне, чтобы выйти за Джорджа Лестера, леди Аделаида, я вполне понял, что я был отвергнут вами навсегда. Верьте мне, я принял это как неизменную судьбу. Я никогда не осмеливался думать, что я опять могу заслужить вашу любовь, какие обстоятельства и случайности ни свели бы нас опять вместе. Прошу у вас извинения тысячу раз за то, что я так дурно объяснился. Я только просил вашего влияния за меня над вашей падчерицей Марией Лестер.

Яркий румянец стыда вспыхнул на лице леди Аделаиды. Никогда женщина не впадала в более унизительную ошибку. Она готова была приколотить себя за свое тщеславное сумасбродство; она готова была приколотить лорда Дэна; когда она раскрыла губы, чтобы заговорить, с них не срывалось ни малейшего звука. По крайней мере, он был честен, ему и в голову не приходила мысль о том, что его слова можно было перетолковать таким образом; его душа была полна Марией Лестер, а леди Аделаида не была для него ничем другим после своего замужества, как женою другого. Он навсегда выкинул ее из своего сердца. В голове ее промелькнула мысль, что эта унизительная, горькая ошибка должна была вознаградить его почти за все, что она заставила его выстрадать в прошлые дни.

Он из добродушия старался помочь ей оправиться, говоря ей самым спокойным тоном, что он желает жениться на мисс Лестер и что главная причина, побудившая его заговорить с нею, состояла в том, что она могла использовать свое влияние над мужем.

— Мне говорят, что пора жениться и, разумеется, пора, если я хочу жениться. Не говоря уже о привязанности, которую я могу иметь, я начинаю видеть, что во всех отношениях это было бы лучше для меня; бедная Цецилия не может быть мне собеседницей. Но даже прежде, чем я приехал в замок или оставил Лондон, я решился сделать предложение мисс Лестер. Я никогда не встречал ни одной женщины, которую я уважал бы до такой степени, — прибавил он, сделав ударение на последнем слове, — и надеюсь убедить ее сделаться леди Дэн. Я обратился к вам, как к старому другу, чтобы ходатайствовать за меня перед мисс Лестер.

Прошедшее сделалось ясным для леди Аделаиды. Она удивлялась, что так часто приводило лорда Дэна в их дом; может быть, в глубине своего сердца она приписывала это совершенно другой причине. Лицо ее еще горело, но она старалась гордо подавить свой стыд и надменно подняла голову.

— Почему вы не обратились вместо меня к мистеру Лестеру, лорд Дэн?

Он объяснил почему, самым деликатным образом. Вместе со всем Дэншельдом он знал, что мысль отдать за дочерью ее приданое была почти непреодолимою преградою для Лестера, чтобы дать согласие на ее брак. Лорд Дэн, однако, желал иметь одну Марию, ему не нужно было ее состояния, оно могло остаться у Лестера. Он в брачном контракте обеспечит ее совершенно и таким образом избавит Лестера от необходимости отдать ее приданое. Это он желал сказать леди Аделаиде, но щекотливость Лестера в денежных делах была хорошо известна и он мог лучше принять это предложение от своей жены, чем от жениха его дочери.

Мысль была великодушна. Леди Аделаида не могла этого не отметить, и холодность ее обращения смягчилась.

— Разумеется, можно призвать на помощь закон для подтверждения этого условия, — заметил лорд Дэн. — Вы будете моим адвокатом у них обоих, не правда ли, милая леди Аделаида?

Она не отвечала. Какая-то тяжесть как будто душила ее, и она вдруг встала с своего места с волнением, которого не могла скрыть, отдернула занавеси у окна и стала смотреть на бурную ночь. Лорд Дэн наблюдал за ней и мысленно спрашивал себя, не происходила ли странность ее состояния от какого-нибудь остатка прежнего чувства к нему, или она сердилась на себя за свою несчастную ошибку и на него за то, что он был причиною ее?

— Мария слишком молода для вас, лорд Дэн, — вдруг раздался ее голос от окна, но она не оборачивалась.

— Этот вопрос — я прошу вас извинить меня, леди Аделаида — этот вопрос должен быть решен между ею и мною.

— Вы вдвое ее старше.

— Не совсем.

Наступило продолжительное молчание, наконец прерванное леди Аделаидой.