Приятель захохотал угодливо, собираясь рассмеяться еще с первых слов.

—◦Тришкин!◦— вступился Мелихов.◦— Притормози! Посмотрю еще, какой ты сам!

—◦Любят фамилию мою, а?◦— хохотнул Тришкин.◦— Не говорят: Федор Иванович или просто Федя. Все — Тришкин, Тришкин! Хорошо, приличная фамилия! Не Воришкин, Поллитришкин!

—◦Да-а,◦— отозвался его сосед.◦— А недурно бы! Напрочь к месту! Жизнью трясем поди!..

И полез в мешок у ног.

—◦Ну-ну,◦— повернулся в его сторону Мелихов.◦— Проспиртуешься — тебя самого туши!

—◦! Боишься — оставь на поминки!◦— добавил Зверев.

—◦Так-то! Трезвенником станешь, а?◦— наморщился смешливо Тришкин и похлопал того человека по колену.

На широкой поляне, измочаленной гусеницами вездеходов, их встретил секретарь райкома Плетнев.

—◦Здравствуй, Борис Владимирович! Рад тебе с гвардией! Через минуту у санбата нашего совещаться будем. Вон там видишь белую дырявую — сукины сыны, хозяйственники!◦— палатку? Иди туда.

Придерживая мечущийся под вертолетными струями плащ, Плетнев отошел к кабине пилота. Летчик разобрал его слова, кивнул. Потом вертолет приподнялся и, как бодливый бычок, наклонившись, помчался вперед и вверх, обратно в город.

Дожидаясь Мелихова, занимались кто чем мог: ели, собравшись кружком, или дремали. Тришкин с приятелем подались в сторону медсестер.

Сергей лежал ничком и радовался, что никакие дымы, а с ними запахи лекарств и бензина, которые приносил от палаток ветер, не перебивали травяной аромат. Прикасаться лицом к ласковым шершавинкам осенней травы всю бы жизнь.

И шли на ум бодрые картинки, как бросился бы он на огонь — крушил горящие стволы, а потом, обожженного, окровавленного, его подберут товарищи, принесут сюда на поляну. Уставший Плетнев при общем молчании скажет несколько скупых фраз, и склонится над его геройским трупом красивое лицо девушки.

Воображение дурачка!

—◦Заходит ветер. Заходит. К лучшему-то,◦— сказал за его спиной старик кому-то.◦— Палы встречь и — загаснет!

—◦Брось ты, Плахин. Это за сопкой крутит.

Прибывали новые группы, и становилось теснее, хотя в тайгу, к огню, уходили все время десятки людей.

—◦Глядите-ка,◦— появился Тришкин.◦— У девок выпросил.

Приятель показывал, подняв в руке, соску и посмеивался мелким смешком.

—◦Рожать собираешься? — спросили из завтракавших.

—◦А пригодится! Еще как! Нашему школьничку! Маму звать не надо!

Сергей расслышал, но не повернул головы.

Потом долго шли через тайгу.

—◦Вот какая обстановка,◦— остановился наконец Мелихов, и все сгрудились вокруг него: они только что забрались на высокую облезлую сопку, откуда проглядывались всполохи, слышался гул.◦— Там военные работают с техникой. Взрывы слышали?.. А там, рядом, леспромхозовские…

—◦С трелевщиками?

—◦С головой и руками… Подальше — шахтеры. И без угольных комбайнов!.. А прямо — наше место. Задача — просека! Правила такие…◦— он объяснил задание.

Рубили просеку долго. Вначале — с азартом, а растеряв пыл,◦— с обычной рабочей умеренностью. Исходили потом и пыхтели все равно. Сквозь треск, стук, шум падающих деревьев, вой бензопил пробивался голос одного Мелихова. Он переходил из конца в конец, помогал, подбадривал, поругивал, показывал, как валить правильно и без риска. Все у него получалось кстати.

Понемногу намечалась и прорезывалась широкая полоса вырубки с пнями. Одним концом она выходила на уже проделанную соседями, другим упиралась в заросли, но и там, качаясь и взмахивая ветвями, падали дерево за деревом, учащались просветы.

Рядом держался Плахин. Часа через два он сказал сокрушенно:

—◦Эх, медаль не заработаем. Вот тебе и сказ весь — не заработаем.

—◦Какую?◦— отозвались вблизи.

—◦Да за пожарную доблесть. Есть такая. А я ведь, хе-хе, думал: погасил пожар — медаль! Так не гасим же! И не дойдет дело. Ясно.

Еще один кандидат в пожарные герои!

Главное было вовремя, и не отрываясь, смахивать пот со лба. Зальет, пощипывая, глаза, а тогда и топором заденешь ногу. Хорош подвиг!

Сергея дивило, что усталость может проходить, чем больше и умнее работаешь. Она растворялась тем заметнее, чем лучше он управлялся с топором.

И ему нравилась просека, толковое занятие ее пробивать. И хорошо, что рядом был Плахин. Старик все время рассуждал, отвлекая от немеющих пальцев. И на его шапке, вполне стариковской — потертой, поношенной, торчали и дрожали при каждом движении прицепившиеся хвоинки. А глянешь по сторонам: как сильно и красиво в проплывающем дыму работали люди! Спокойно ходили, примеривались будто с раскачкой, а стволы падали один за другим. «Вот это сейчас валите, а мелочь потом»,◦— слышался голос Мелихова вдалеке, и почти тотчас он уже был возле них:

—◦Получается? Устал, Сапожников? А, Плахин? Держись, георгиевский кавалер! Самый случай полечить радикулит, ревматизм, авитаминоз! Черти ядреные — работнички! Молодцы! Горы свернем! Только чище старайтесь, аккуратней подчищайте: такая мелочь — порох!

—◦Поругает,◦— вслед проговорил Плахин,◦— как по голове погладит. И все — убедительно! Вот каких побольше начальников надо — человечных!

Вдоль просеки прошли девушки с санитарными сумками.

—◦Эй! Замерзли? Идите ко мне — я горячий!◦— крикнул откуда-то Тришкин, а приятель заулюлюкал.

Обедали в лагере, на аэродромной поляне. Там поставили полевые кухни, выдавали солдатские алюминиевые миски и ложки.

За обедом больше всех было слышно Тришкина: шумел, что дали мало, не понравилось, как приготовлено, потом обиделся, что отказали в добавке.

—◦Гадкий ты человек!◦— взорвалась пожилая повариха.◦— Иди отсюда! Иди, а то черпаком трахну!

Рядом с Сергеем по транзистору слушали последние известия. Внимательнее всех — Плахин. Прибавлял после каждой информации, что думал по этому поводу, а то сопровождал скептическим «ну, ну». И медленно жевал.

А на земле все войны и войны. Большие и маленькие. Обстрелы и перестрелки. Мотаются по небу над нею реактивные супергиганты и супербомбами по соломенным крышам! И наемники кочуют по свету!

Вот куда бы добровольцем — претив всего этого! Чтобы кончить навсегда! Тяжело видеть и знать, как крутится и крутится в мире эта карусель налаженных убийств, когда в тебе и сил, и ненависти к убийцам великий запас. Просто мучительно!

Неподалеку Мелихов штопал изодранный ватник. Закончив есть, к нему подсел Плахин.

—◦Сквозняков боишься? Ну так это не дырки! Вот я рвал!

Он помолчал чуть-чуть, проверил, слушают ли его, и последовала история, как упросил он однажды старуху пошить самые прочные, из какой-нибудь чертовой кожи штаны и разорвал их на следующий же день, свалившись со стремянки, о ха-ароший гвоздь, сам вбил — ведерко с краской вешать. Было ж ему за это! Было! Который год старая припоминает! Вот так…

—◦Щукаристый ты, дед, а?◦— развеселился Тришкин.◦— Знаешь о таком: Щукаре? Родственники, да?

Рассказ Плахина переломил послеобеденную лень. Все заговорили, вспоминали, что у кого было, а может, и не было, пустились в анекдоты и хохотали после всякого, даже самого слабого и к тому же худо рассказанного.

Возможно, ветер действительно менялся, и много сделано было — пожар потерял силу. И в лагере становилось все спокойнее.

Сергей обошел поляну, постоял возле заглохшего вездехода, но советчиков и без него собралось больше тех, кто чинил мотор, помог в другом месте передвинуть бочки с бензином, краем уха услышал, как в штабной палатке по рации разговаривал с городом Плетнев, устало отчитывался, что сделано, что делается, откуда и в каком числе прибыли группы. У палатки сидели два солдата с рацией в ногах. К ним, распахнув резко полог, вышел офицер. Без фуражки, под глазами синева вымотанного человека.

—◦Ну, дело к концу…◦— тихо сказал, не обращаясь ни к кому.

Заводских Сергею найти не удалось. Знающие люди сказали, что не вернулись еще из тайги.

—◦Сапожников! Не отходи, пожалуйста, далеко,◦— подозвал Мелихов, едва Сергей пришел обратно. Бригадир лежал с книгой перед глазами.◦— Ходишь, брат, а еще можем понадобиться. Мало ли что! Устраивайся рядом! Видишь, читаю: жена вместе с пирожками затолкала. Говорю — ты что? Да пригодится, говорит, чего не случается! И смотри-ка: пригодилось!.. Признавайся: тяжело среди чужих?