А Глебу вся эта история надоела.

Вот если бы Лука сам уехал отсюда, тогда дело другое.

Но разве Лука уедет? Луку отсюда ни за что не выковыряешь. Это уж точно.

Разбудить Димку, конечно, можно.

Взять палку потолще и начать его крестить по спине и по другим больным местам.

Но палку брать Глеб не отважился.

За палку, пожалуй, влетит от Луки, а потом, если Димку разозлить, он сильно лягался ногами. Как лягался Димка, Глеб лично видел еще в лесном поселке.

Глеб думал-думал, как им расправиться с Димкой, да так ничего и не придумал.

Зато Варя придумала.

Придумала, рассказала Глебу и засмеялась.

— Правда, здорово?

— Ничего, — сдержанно ответил Глеб. — А если утопим, тогда что?

— Не. Не утопим, — ответила Варя. — Если лодка перевернется, я сама в речку прыгну. Я знаешь какая отчаянная!

Раздумывал и колебался Глеб недолго.

Варя и в самом деле придумала занятную штуку.

Теперь Димка запомнит, как спать на работе!

Варя сбегала в «контору» и приволокла оттуда большой серый брезент.

Глеб и Варя расстелили брезент на земле, вкатили на него бесчувственного Лорда, а потом взялись за края и, покряхтывая, потащили его к реке...

Долго они возились с Димкой Кучеровым. Один раз чуть-чуть не перевернули лодку вверх дном и не отправили Димку рыбам на закуску.

Но, так или иначе, с делом этим они справились.

Спящий Димка был перевезен на ту сторону и с почестями уложен на голом прибрежном песке.

В сложенные на груди Димкины руки они воткнули, будто свечку, коротенькую палочку, а в изголовье водрузили березовый крест.

Весь вечер Глеб и Варя перемигивались друг с другом и тихонько похохатывали.

Глеб посмотрит на Варю и будто бы скажет:

«Ну что, скоро начнется?»

Варя подмигнет Глебу и тоже как будто бы ответит:

«Ты, Глеб, не торопись. Ты зачем торопишься? Сейчас начнется».

Но то, чего они с таким нетерпением ждали весь вечер, началось не скоро.

Лука уже пришел в вагон, уже начал раздеваться и вдруг прислушался и сказал Сереже Ежикову:

— Что за черт, кто там кричит?

И Сережа Ежиков услышал этот крик, и Глеб, и вообще все ребята.

Повыбегали из вагонов, стоят смотрят на далекий, потонувший во мгле заречный берег и ничего не понимают.

Кто-то там воет, кричит и отчаянно стонет.

А кто кричит и отчаянно стонет, никому, конечно, не известно.

А потом Лука прислушался и сказал:

— Ребята, а ведь это Димка.

Сережа Ежиков тоже прислушался и тоже сказал:

— И в самом деле Димка. Какая нелегкая его туда занесла?

А с берега все громче и отчаянней неслись завывания и стоны несчастного Димки:

— Лорды-ы! Братцы-ы! Спасите-е!

Ночью Глебу приснился сон.

Ему все время снилось одно и то же — и вчера, и позавчера, и в первый день, когда они только приехали с Лукой на стройку.

Красный вагон тронулся с места и покатил по широкой лесной просеке. Зазвенел на печке большой жестяной чайник, застучали по рельсам заржавевшие, давно не мазанные колеса.

«Куда, куда, куда?» — стучали колеса.

Но Глеб знал, куда мчит паровоз. За окном пролетали и оставались позади лесные полустанки, маячили высокие закопченные трубы заводов, сверкали окнами незнакомые города...

Еще немного, и впереди покажется синяя полоска моря, высокие скалистые берега и грозные боевые корабли на рейде.

Откроется дверь, и в вагон войдет проводник. Поправит усы, поглядит на Глебову походную котомку и скажет:

«А ну, братец, собирайся — Севастополь».

Сколько раз Глеб видел во сне этого проводника!

Хмурые, торчащие вверх, будто кисточки для красок, брови, толстый самоуверенный нос в темных крапинках, круглая ямочка на гладком бритом подбородке.

Вот он уже идет... На узком солдатском ремне висят, как всегда, флажки в потертых чехлах, в руке — неизменный, похожий на букву «Г» ключ «трехгранка».

Проводник подошел к Глебу, постучал ключом по деревянной полке и сказал... Впрочем, что же это он такое говорит? Почему вдруг голос его так удивительно похож на голос Луки?

— Глеб, где ты взял эту тетрадку? Глеб, ты слышишь?

Глеб открыл глаза, и сказочные видения тотчас ушли.

Ни моря, ни боевых кораблей, на которых можно в любую минуту совершить подвиг, ни белых, скользящих над водой чаек.

Вагон стоит на прежнем месте. На крохотном столике возле окна чадит из последних сил керосиновая лампа и лежит раскрытая тетрадка, которую Глеб нашел во время своего знаменитого похода в тайгу.

— Глеб, откуда у тебя эта тетрадка? Ты слышишь, Глеб?

Еще бы он не слышал! От такого крика не только живой, от такого крика даже покойник из могилы подымется.

Глеб сел на кровати, потер худые, искусанные комарами ноги.

Странно... залез в чужую сумку и еще на него же кричит.

Кричать всякий может, кричать не трудно...

Между прочим, Глеб так и сказал Луке.

Чего ему в самом деле стесняться?

Будешь молчать, так Лука вообще на голову сядет.

Но тут Глеб, как видно, что-то не рассчитал.

Лука сдернул его с постели, будто мешок, и сказал, что немедленно превратит его в отбивную котлету.

При всем при этом Лука назвал еще его нечестным человеком и, что было обиднее всего, — болваном.

Шутить в такие минуты с Лукой было опасно. Хочешь не хочешь, пришлось проглотить «болвана» и кое-что рассказать Луке про сумку.

— Я, Лука, в тайге сумку нашел, — сказал Глеб. — Пошли с Варей, ну и нашли. Я хотел показать тебе, а потом забыл.

Лука выслушал Глеба, забрал со стола тетрадку и, ничего не сказав, ушел.

Нет, видно, никогда не будет между ними мира и согласия! Ну за что он назвал его болваном, что такое необыкновенное нашел он в этой совсем старой, потрепанной тетради?

Глеб погасил лампу и снова забрался под одеяло.

А вагон, видно, только этого и ждал. Постоял еще немного и тихо тронулся с места.

Заскрипели дощатые стены, застучали на стыках рельсов немазаные, заржавевшие колеса: «Куда, куда, куда?»

Поезд мчался без остановок до девяти часов утра.

Если бы не Варя, Глеб мог вообще укатить на край света.

Варя уже давно разыскивала Глеба. Она побывала у лесорубов, заглянула на конюшню к Федосею Матвеевичу, сходила на речку, но Глеба там, конечно, не было.

У Вари же были очень важные новости, и рассказать про них она могла только Глебу.

Может быть, он в вагоне?

Варя подошла к двери вагона, прислушалась и постучала. Сначала потихоньку, потом все сильнее и сильнее.

— Глеб, ты еще живой или ты уже не живой?

Поезд снова остановился. Глеб открыл глаза и недовольно сказал:

— Живой... Поспать и то не дадут. Ну и жизнь!

Он плеснул несколько раз водой из рукомойника, который висел на гвоздике в углу вагона, и вышел к Варе.

— Ну, что скажешь? — спросил он. — Чего разбудила?

Варя опустила голову, очень тихо и грустно ответила:

— Я, Глеб, ничего не скажу. Я сейчас расстроенная...

— Хо-хо, чем ты расстроилась?

— Ты, Глеб, не смейся, — укоризненно и строго сказала Варя. — Смеяться не надо. У нас родилась девочка.

Странно, разве из-за этого расстраиваются!

Конечно, если бы родился мальчик, было бы лучше. Так все всегда говорят. Но раз родилась девочка, пускай будет девочка. Девочки тоже нужны...

Но тут оказалось, что Варя расстроилась совсем по другой причине. Варя собралась идти с отцом в больницу к матери, а отец взял и уехал к начальнику.

— Он тетрадку начальнику повез, — сообщила Варя. — Он со мной совсем не считается...

— Значит, Лука у вас был?

— Ага... Папа говорит: «В больнице все равно не принимают. Там только после обеда принимают. А я ждать не могу» Я очень расстроенная. Ты пойдешь со мной?