— Больше тебе заняться нечем? — обратилась я к нему.

Он пожал плечами. Мальчик был странным, у него были яркие веснушки, круглые голубые глаза и чуть крупноватый нос. У него были рыжие, почти как у Саши, волосы, но с бледными прядями, словно зимнее солнце, а не жар пламени. Но я видела доброту в его открытом лице, я была рада, что именно он заботится об Анте, пока меня нет рядом.

— Ты вообще говоришь?

— Ага, — угрюмо сказал он. — И на твой вопрос я отвечу: нет, мне нечем больше заняться. И это не твое дело, — он замолчал, переминаясь с ноги на ногу, неуклюже перегнувшись через дверцу стойла. — Что с твоей рукой?

— А ты любопытный, да? — отозвалась я.

Его глаза вспыхнули.

— Не я начал разговор.

Я вздохнула.

— Ну да. Лекарь сказал, что это инфекция. Ему пришлось отрезать ее, чтобы я не погибла.

Треов кивнул.

— Тяжело, наверное.

Я скривилась.

— Не очень. Я ведь осталась жива.

Треов отвернулся, не прощаясь. Но замер и положил ладонь на открытую дверь конюшни.

— А ты смелая.

Тихие слова заставили меня выпрямиться. Я замерла на миг и взглянула в глаза Треова. Они были темно-синими, в них сверкали искры. Его позвали, и он тут же отвернулся, глядя за пределы конюшни.

— Ты идешь или нет? — показался кузней. — Ты же собирался учиться. А ты все ходишь вокруг этого оленя в конюшне.

Треов выскользнул на улицу и последовал за мужчиной, а я вернулась к своему делу, радуясь, что у меня есть занятие, что этот странный миг был разбит. И хотя расчесывала я еще плохо, левая рука становилась все удобнее. Я попыталась запрыгнуть на спину Анты. Он засопел и закивал головой. Я похлопала его по плечу, а он рыл копытом землю, желая бежать по лесу.

— Скоро, Анта, скоро, — сказала я.

Свитки я спрятала в комнате. Сейчас, похоже, только я знала об их существовании, а потому вряд ли мою комнату начнут обыскивать. Но нужно думать, как доставить их Аллертону. Я пыталась их прочесть, но не поняла ни слова, кроме переводов Бердсли. Я надеялась, что мои силы позволят понять язык предков, но не вышло. А из переводов Бердсли я лишь убедилась в том, что знала: Сихраны где-то под песками Анади. С этим потерянным народом и Угольный камень. Это я и из видений с Бердсли знала.

А еще Каз. Я его почти не видела последние несколько дней, только на похоронах Бердсли. Сейчас было не самое подходящее время признаваться во лжи, а при мысли об этом в голове всякий раз звучал голос Водяного: «он никогда не полюбит тебя». Может, это было правдой. Может, моя ложь и потеря руки окажутся слишком сильным недостатком. Я не была уверена, что сердце вынесет такую боль. Но я должна была отыскать смелость. Мне нужна его помощь в борьбе с его отцом.

Но Каза постоянно привлекали к подготовке, я не могла поговорить с ним наедине. Я металась от подготовки к свадьбе к печали из-за похорон, думая при этом и о Сихранах и Угольном камне. Время словно ускорилось. Пока я не была с Антой, я читала свитки в комнате. Свадьба была все ближе, а я и пяти минут с Казом провести не могла.

Этим утром я была у лекаря, он оглядывал мою руку.

— Как необычно. Ты какая-то необычная? — спросил он. Его глаза сверлили меня.

— Абсолютно обычная, — возразила я, убирая руку от него.

Но все было очевидно. Мастерство ускоряло мое исцеление, и это не укрылось от него.

Он смотрел на меня, прищурив глаза, а я ушла, боясь, что из-за него в будущем возникнут проблемы. Я очень хотела бежать от него подальше.

Я помнила путь из леса Ваэрг в Цину. Он говорил мне льстить королю. Иначе я не выживу. И от этого я злилась.

День был полон дел. В саду развесили гирлянды. Повара готовили пирожные. Король ходил по коридорам, общаясь со знатью. Каза не было видно. А если я спрашивала, то все пожимали плечами и говорили: «Наверное, на кухне», «Наверное, у священника», «А в его покоях смотрела?».

Я не могла уснуть. Времени поговорить с Казом до свадьбы не оставалось. Я опомнилась слишком поздно.

Переодевшись, я все думала, как помочь Казу. Он думал, что должен жениться на Эллен. А если я расскажу ему, что я — рожденная с мастерством? А потом добавлю, что жениться на мне не обязательно, что я уезжаю на Анте к Борганам? Может, это решит все, хотя бы сейчас. Я могу рассказать ему о короле, когда Аллертон поможет перевести свитки.

Я ходила по комнате, шлепая босыми ногами по камню. План был плох. Я должна его продумать лучше. Как я сбегу, когда все узнают, что я — рожденная с мастерством, когда я расскажу об этом, чтобы спасти его от свадьбы? Если я докажу свои силы, король меня из дворца не выпустит.

Боги! Слишком сложно. Почему нет простого решения?

Обрубок саднило. Порой я еще думала, что рука на месте, а потом пугалась. Порой я чувствовала, как зубы Водяного впиваются в плоть…

Я думала, что умру несколько раз во время проклятия, и я боялась за тех, кто мне дорог. А потому признание Казу было пустяком, по сравнению с пережитым. Я призвала решимость, сжала зубы и схватила свечу. Я вышла в коридор.

Есть одно решение. Я должна рассказать Казу правду. Тогда я успокоюсь.

Во тьме ночи во дворце было тихо, я слышала, как недалеко от стен заухала сова. Звук был тихим, призрачным.

Я шла по дворцу, думая о призраках. Зданию было сотни лет. Оно видело королей и королев, принцев и знать… но не крестьянок из Хальц-Вальдена. Это было даже смешно.

Комната Каза была этажом выше моей, я спешила по ступенькам, хотя все еще была слаба. Огонек свечи дрожал, грозясь потухнуть, и я прикрыла его правой рукой, вздрогнув, когда увидела обрубок.

На этаже было не так и темно, и я потушила свечу. Здесь были ниши с маленькими лампами, что горели в ночи. Так работала во дворце моя магия, и все изобретения Бердсли были ненужными. Может, когда-нибудь я сама смогу направлять силы.

Послышались голоса и шаги. Я застыла, спрятаться было негде. В панике я оглядывалась. Было лишь одно место, но опасное. Голоса становились громче, и я быстро юркнула за гобелен, молясь, чтобы меня не было видно, чтобы моя худоба помогла скрыться, а тени прикрыли мои ноги. Наверное, это стражи. Я надеялась, что приближение свадьбы и вино, что разливали в честь этого, ослабят их внимание.

Я напряглась, когда шаги приблизились, мне захотелось чихнуть. Наверное, гобелен был пыльным. Я зажала рукой нос, пытаясь сдержаться. Один из стражей смеялся, я слышала, что они близко к гобелену. Нужно замереть. От этого зависит жизнь. Я крепче зажала нос, молясь Селине, чтобы я не чихнула. Такие, как я, не должны ходить по замку ночью. Тогда меня примут за воровку и бросят в подземелье.

— Стой-ка, — сказал он.

— Что такое? — спросил другой.

Я просила их идти дальше. Король обрадуется возможности поймать меня. Я уже представляла, какую историю он сочинит, что я украла золото и камни.

— Я что-то уронил. Что-то отцепилось от пояса, похоже, кинжал зацепил меня.

— Лучше бы все обошлось. Генерал тебе за такое голову оторвет.

— А то я не знаю?

Я боялась, что они увидят мои ноги. Как далеко они от гобелена? Сколько вокруг меня тени? Я дрожала. Нос чесался, ногти впились в щеку. Пот стекал по спине. За гобеленом было жарко, я едва могла дышать.

— А это что?

Сердце ёкнуло. Он мог увидеть меня.

— Что?

— Смотри-ка сюда.

— Это же золотая монета, везучая зараза.

— С меня напитки!

— Лучше не трогай. Это ведь короля?

— Я нашел, уже — мое. Ты же не расскажешь никому?

— Купишь мне эль, и я — немой.

Шаги удалялись, а они обсуждали, на что потратить свою находку. Я услышала, что они идут по ступенькам, что были в конце коридора, и тихонько чихнула. И плечи расслабились.

Я вышла из-за гобелена и пошла по знакомым ступенькам к комнате Каза. Мы часто ходили здесь, пока нас не закружило в похоронах и свадьбе. Я задумалась, нужно ли стучать. Он не стучал, когда проникал в мою комнату с едой с кухни. Может, нам и не нужны были такие формальности. Но он все же был принцем.