Я ощерилась, не столько злясь, сколько показывая свою злость. Не всегда получается посмеяться, но такие встречи дарят необходимую решительность. Иначе, вполне возможно, я и вправду считала бы всех магов некими высшими существами. А так – нет, обычные люди, понятные и привычные. Просто – колдуют.

Ушла, а на душе неспокойно. И словно до самого утра меня жег пристальный взгляд, хотя волшебник убрался еще до полуночи.

Думаю – вот оно, начало, а нет... Тогда только увидела Рхиса, а познакомилась много позже. До того еще Белозер в нашем доме появился.

А было так.

Утром покидала Общий Дом. Похмельная и сонная, как и прошлом году. Можно было бы отоспаться, но это – еще один день. Кирио вручил плащ, который я чуть не оставила дома. Ночи еще холодные, под одним одеялом даже у костра замерзну. Не всегда в селениях соглашаются принять безмага, а до следующего города еще добраться надо.

Вьюнок этим утром раздражала всех, кроме дедушки, пытаясь собрать товарищей на крыльце. Вышли четверо – Кипрей, Горицвет, Багульник и Лебеда. Опираясь друг на друга, шатаясь и стараясь улыбаться не слишком пьяно. Каштан с Медункой, распахнув окна, свесились вниз, всем видом давая понять, что они тоже провожают, но вот вылезти во двор – выше их сил. Ну а Плакун ждал меня у дороги.

– Удачи, – произнес он.

– Будет скучно – догоняй, – улыбнулась я.

Я сомневалась, что он продержится здесь долго. Мы ведь все этим похожи – неумением сидеть на одном месте. До сих пор кто-то считает, что власть дорог – это проклятье, заставляющее покидать любой, даже самый прекрасный дом. По мне, так просто жизненная необходимость.

Встречи – такая же необходимость. Странных людей я вижу иногда. Вроде бы привыкла ко всякому, знаю наперед, как встретят в следующей деревне, а вот же – удается удивлять. Удается. И так бывает тошно от подобных «неожиданностей», что впору в петлю лезть, да веревки под рукой нет.

Говорят, маги меньше ошибок совершают – что-то там видят, знаки какие-то к ним приходят, указки, что надо бы сделать и от чего лучше воздержаться. Не знаю, может, они просто к себе прислушиваются чаще? Ведь и мне ж шептал как будто кто-то: «Не ходи». Словно даже голос чужой долетел с ветром, с шелестом листьев, с плеском воды в ручье, где я умывалась утром.

Подняла голову, стирая с лица холодную влагу, огляделась – никого. И пошла в ближайшее село. Прошлой весной здесь была – отчего бы и сейчас не наведаться? Не упрямство даже, дурость какая-то повела, наверное. Год назад меня прогнали. Бабы с коромыслами, мужики с вилами и лопатами, деды и старухи с батогами. Детишки вслед пару камешков кинули, играючи.

Да и сейчас меня вспомнили. Пришла я утром, когда все мужики были на поле за полосой редкого леса, женщины на своих огородах – пришло время посевов. Даже старухи не грели косточки на крыльцах домов. Собаки лаяли, учуяв чужака, но оконные ставни не открывались, в проемах не появлялись любопытные лица. Так я и шла по единственной здешней улице, гадая, к лучшему это или нет – что уберусь отсюда еще до того, как меня заметят, – и как в воду глядела: все-таки не получилось покинуть селение спокойно.

Она одна сидела рядом со своим домом, на старом чурбачке – туда обычно ставят поленья, чтобы легче было рубить. Селянка походила на деревце-карлик, из тех, что растут немного севернее. Такая же кривая, скрюченная и тонкая. Девушка, молодая совсем, младше меня, наверное, она поджала ноги, спрятав лицо в коленях и обхватив руками голову. Платок съехал на бок, открыв каштановые волосы, из-под подола старого платья торчали худые лодыжки и босые грязные ступни. Руки тоже все в грязи, один рукав закатан до плеча, другой разошелся по шву.

Она подняла голову именно тогда, когда я поравнялась с ее домом. Глаза у нее оказались очень красивые, ярко-синие, как небо летом.

– Ты... – безжизненным голосом произнесла она. – Ты снова пришла.

Я не знала, что сказать в ответ. И ушла бы, вот только раздался плач. Женщина съежилась еще больше, вздрогнув и бросив быстрый взгляд на дверь.

– Ребенок плачет, – я толкнула калитку, женщина по-прежнему сидела на своем месте. – Разве ты не слышишь?

Она перевела на меня взгляд. Губы ее, искусанные до крови, скривились в усмешке, а из глаз разом брызнули слезы. Я подумала о том, что она, верно, безумна.

– Слышишь, – повторила она, дрожа, как в лихорадке. – Год назад!

– Год назад я была здесь, – я не знала, что с ней, не знала, как помочь. И не была уверена, что вообще хочу помогать.

Не выдержав этой ее трясучки и плача, что все еще раздавался, то затихая, то вновь набирая обороты, я подошла, схватила ее за шиворот и хлестнула по лицу. Не сильно, чтобы просто пришла в себя.

Она замерла, глядя на меня снизу вверх, и я поняла, что не зря я не хочу с ней связываться – в синих глазах читалась ясная, жгучая ненависть.

– Как ты ушла... я через пару месяцев родила, – прошипела девка.

– А я-то тут при чем?! – воскликнула я, отпуская ее ворот и брезгливо встряхивая рукой. Не стоило этого делать – девушка вновь потеряла все признаки вменяемости.

– Проклята, – прошептала она. – Проклята и меня прокляла... Тварь... – она медленно поднялась, протягивая ко мне руки. – Зачем?! – ее вопль перекрыл крики ребенка. – Зачем ему навредила?!..

Я посмотрела на ее искаженное мукой лицо, на худые руки, на пальцы, хватающие воздух... Перехватить запястья не составило труда. Оттолкнув сумасшедшую, я спокойно проговорила:

– Никому я не вредила, а вот помочь могу. Говори, что стряслось.

– Спрашиваешь еще… – девушка беззвучно рассмеялась, разевая рот, как рыба на берегу. Она уже откровенно бесила меня. – Вон, ревет...

Это ему я «навредила»? Проклятый ребенок...

– Муж где?

Она закрыла лицо руками.

– Понятно. Мимо проходил... Когда заметила, что с ребенком... беда? – трудно дались слова, но иначе она не поймет.

– Ревет... Целый день ревет...

Вот кого я действительно прокляла бы, так это ее. Что, вдруг заклинание, самое простое, какое всегда творила, не задумываясь, сегодня не получилось? Огонь, опять же, потух, или еще чего? И в ужасе! Как же, родила чудовище, проклятого, обреченного!.. Убила бы. Убила бы, если б только ребенок ее плакать перестал.

Способность колдовать проявляется в детстве, годам к десяти, к безмагии – гораздо раньше. Год, два... Может, поэтому нас так мало? Кто из родителей мог сойти с ума и бросить дитя?.. Мне не хотелось думать, что эта женщина – не единственная в своем... горе.

Дверь не поддавалась пинкам, пришлось влезть в окно. Ребенок орал, но в кровати его не было. Почему-то всегда казалось, что так долго и громко ныть могут только совсем маленькие дети. Этому было, если вспомнить слова матери, немного меньше года. И он, или она, сидел на полу и плакал. Пополз с кровати и упал, наверное.

– Переставай, а? – попросила я, поднимая его на руки.

То ли он еще не научился бояться незнакомцев, то ли слишком соскучился по вниманию... А скорее, боль от падения уже прошла и ревел он лишь по ему одному известной причине, оттого и замолк почти сразу.

Чтобы открыть дверь, пришлось на время отпустить свою вынужденную ношу – малец успел скукситься, готовясь к новому реву.

– Не ной! – строго сказала я, вновь подхватив дитя и пинком распахнув дверь. Ребенок радостно схватил меня за нос. Это что, все мелкие так делают?! Кирио говорил, что у Вьюнка лет до двух любимым развлечением было хватать всех за носы, уши и волосы.

На лице матери стало появляться какое-то осмысление происходящего.

– К-куда ты его...

– Домой.

Совсем мало прошла, к вечеру успею вернуться. Ребята, наверное, еще не проспались как следует. Ничего, устрою им беготню до самого утра...

– Забирай!!! – вопль догнал меня, когда я была уже за калиткой. – Забирай это отродье!

Я знаю. Я знаю, что есть другие семьи и другие родители. Может, ей всю жизнь не везло... Осуждаю ее, но в то же время понимаю, что не могу мыслить трезво. Только очень, очень хочу, чтобы ребенок забыл все. Стараюсь держать его так, чтобы не глянул ненароком за плечо, чтобы не увидел... ее. Только он, видимо, все понимает, потому что снова ревет... Уже не так громко. Очень хочу, чтобы забыл...