— Ух ты-ы! — только и мог сказать Курбат.

Зачерпнув воду в чайник, он отбежал в сторону, Алёша с бьющимся сердцем набрал светлой и холодной как лёд воды в канистру. Он не мог оторвать глаз от озера.

— Смотри, теперь уже стола нет, и птица слетела с камня. Это обман зрения. А вот отсюда опять всё другое.

Курбат потянул Алёшу за руку.

— Будто у нас с тобой много времени рассматривать этот обман зрения. Слышишь? Вертолёт!

Когда они вернулись, недалеко от повреждённого вертолёта уже стояла ещё такая же машина. Лётчики и механики окружили водоносов и с удовольствием пили ледяную воду.

— Спрячьте канистру в тень, — сказал дядя Костя. — Вода здесь ценнейший напиток. Видите, как припекает.

— Как на сковородке, — ответил Курбат.

При ударе о террасу у вертолёта пострадало шасси и что-то испортилось в моторе. Механики разбирали мотор. Курбат и Алёша старательно протирали детали ветошью и надоедали вопросами.

К обеду ремонт был закончен. Дядя Костя залез в кабину. Застрелял, затрещал мотор, винт над кабиной ожил, завертелся, поднял ветер. Машина будто нехотя оторвалась от камня, поднялась метров на десять, повисела с минуту в воздухе и плавно опустилась на прежнее место.

— Полный порядок! — сказал дядя Костя из кабины. — Пассажиры, где канистра? Это дело надо отметить!

Сев кружком на камни, эти дружные, весёлые люди угощали Алёшку и Курбата и сами с аппетитом ели хлеб с колбасой, печенье с джемом и запивали водой из Зелёного озера. Закусив, лётчики второго вертолёта пошли к своей машине и уже: через минуту были в воздухе. Вертолёт полетел над тайгой, похожий на волшебный сундук.

Началась посадка и в другую машину. Урез не испугался вертолёта. Эта машина напомнила ему катер, а на катере он не раз путешествовал по Байкалу. Когда Алёша подсадил его в двери кабины, Урез только поджал уши; припадая к полу, он осторожно прошёл в уголок и лёг, ожидая дальнейших событий.

Первый полёт надолго остаётся в памяти. Не без трепета вошли в кабину Алёша и Курбат и уселись в кресла возле окошек. Вертолёт неслышно оторвался от земли, плавко, как на полозьях, заскользил в долину к озеру. На берегу белела палатка. Гога стоял с котлом в руке у самой воды.

Курбат радостно крикнул:

— Гога кашеварит!

Постояв над лагерем ботаников, дядя Костя повёл машину вверх, все выше и выше. Долина под ногами сужалась, речка превратилась в светлую ниточку. Стало видно сразу два озера — одно узкое, голубое, похожее на лезвие ножа, другое — круглое, как зелёная пуговица. Казалось, что вертолёт остановился в воздухе, а земля вертится внизу.

Курбат и Алёша то и дело переглядывались, их лица сияли восторгом. Им совсем было не страшно. Им хотелось петь и кричать на весь свет, чтобы все знали, что они летят над землей.

Тайга с высоты казалась гладкой, мягкой, разноцветной. Сопки так и хотелось погладить рукой. Зато гольцы торчали грозными зубьями.

Незаметно внизу показалось поле, голубое, как небо. Байкал! Посредине четыре пятнышка, одно побольше, а три совсем маленькие — Ушканьи острова. Правее и чуть ближе застыла синяя глыба полуострова, почему-то названная Святым Носом. Вправо и влево море сливалось с небом, а впереди виднелся розоватый в солнечных лучах противоположный берег.

На воде вился дымок, это шёл пароход. Рыболовные суда были похожи на тёмные чёрточки.

Дядя Костя долетел чуть не до середины Байкала, чтобы ребята насмотрелись с воздуха на родные места, и с моря подошёл к Тёплым ключам.

Какой крохотной показалась мальчикам их деревенька и каким необъятным зелёный и голубой мир!

Вертолёт опустился на берегу недалеко от коптильни. К машине спешили рыбачки, вперегонку бежали ребятишки, а впереди всех неслась Лиза. Приковылял дед Черняков.

Первым из дверей выпрыгнул Урез. Очутившись на земле, он взвыл н закружился на одном месте. Затем на песок шлёпнулось седло, и показались сияющие физиономии Курбата и Алёши.

Лиза оторопело смотрела на своих друзей. Дед Черняков закричал, потрясая костылём:

— Попались, голубчики! Не всё на нас с Санькой поклёпы возводить!

Курбат завтракал. Он ел мягкий калач и запивал молоком, слушал «Пионерскую зорьку» и ловил краем уха то, что выговаривает ему бабушка Дарима. Высокая, худая, она стояла между дверью и раскрытым окном, держа за спиной в крепких, как лиственничный корень, руках ремень из толстой кожи.

Курбат знал, что бабушка неспроста заняла такую позицию, видел и кончик ремня, угрожающе торчавшего из-за её спины. И всё-таки он с аппетитом ел и с интересом слушал радиорассказ.

Бабушка тоже слушала и в то же время говорила:

— Лопнуло моё терпенье на десять частей! Горе моё горькое, что ты за лентяй уродился! Все мужики на море, мать с братом чуть свет поднялись, а он до самого обеда дрыхнет!

Курбат посмотрел на часы, потом, сделав изумлённое лицо, уставился на бабушку: часы показывали начало девятого.

— И в кого ты такой? — продолжала она, повышая голос. — Неделю не можешь ограду починить, куры все огурцы поклевали. Картошку не окучил, дров не нарубил, оконце выбил.

— Выбил, бабушка, — сказал Курбат тоном раскаявшегося грешника и покосился на окно. — Вчера выбил нечаянно, знаешь…

— Мне тебя каждый день пороть некогда. — Бабушка закрыла окно на два шпингалета и даже задёрнула занавеску. — Давно я до тебя добираюсь! Ну что сидишь? И я из-за тебя ничего не делаю. Допивай молоко-то.

Курбат кивнул головой на приёмник и с укоризной посмотрел на бабушку.

Рассказ близился к концу. Мальчишка, ещё недавно полный всевозможных пороков, исправлялся на глазах. Бабушка замолчала и до конца внимательно прослушала назидательную историю. Когда заиграла радостная музыка, бабушка сказала:

— Вот видишь, такой же бестолочью рос, как и ты, а понял всё-таки, на человека стал походить. — Она подошла к двери и закрыла её на крючок.

— Всё-таки вы неправильно меня воспитываете, — сказал Курбат. — Человека надо убеждать, чтобы понял.

Он с кружкой подошёл к приёмнику, стоявшему в углу на столике, покрутил ручки настройки. Приёмник свистнул и замолчал.

Бабушка сказала:

— Вот и приёмнику голову открутил. Ну, как тебя не пороть после этого?

— Приёмник целый. Это опять вороны. Смотри, целая стая!

Бабушка посмотрела в окно. Курбат бросился к двери, открыл крючок и был таков. Когда бабушка вышла на крыльцо, он уже карабкался на высокую лиственницу, что росла в углу двора. Над её вершиной, метра на два, поднимался шест с антенной, похожей на метёлку. Вокруг антенны, горланя на все лады, кружился вороний выводок. Взрослые вороны заметили Курбата и с криком носились над ним. Воронята старались, мешая друг другу, усесться на проволочную метёлку.

Курбат карабкался к вершине, как белка. Бабушка закурила трубку и, скрестив руки, наблюдала за внуком. Кудахтали куры. Из двора Черняковых выскочил Секретарь и стал лаять глухим басом. Вышел дед Черняков. Увидев Курбата на лиственнице, он плюнул, огрел костылём Секретаря и ушёл к себе.

Курбат добрался до антенны.

— Опять провод развязали вороны. Надо бы припаять.

— Я вот тебе припаяю по одному месту! — ворчала бабушка. — Ты вяжи крепче. Что это у тебя каждую неделю рвётся?

— Теперь орёл сядет — не порвёт!

Снизу донеслась музыка. Бабушка сказала:

— Заговорило твоё радио. Ну слезай да дров наруби помельче, обед готовить надо. Скоро наши с берега придут, а у меня хоть шаром покати.

Курбат задержался на дереве, вообразив себя матросом. Это было не так уж трудно. Надо только не смотреть на землю, и тогда кажется, что вода не только впереди, но и вокруг и корабль под всеми парусами мчится к синему берегу. Но одному плыть на корабле было скучно. «Куда это девался Алёшка?»-подумал он, внимательно рассматривая двор Алексеевых.

Алёши там не было. Зато он увидел Лизу. Она выходила из своей калитки с полным тазом белья, скрученного в жгуты.