— Ты думаешь, очень приятно огребать картошку в такую жару? — пожаловался он.

Алёша остановился и посмотрел на товарища. Курбат сказал упавшим голосом:

— Ну зачем ты так смотришь? Думаешь, я всё вру?

— Врешь, а ещё друг. — И Алёша пошёл один.

Падь становилась всё уже и уже, а тропинка круче взбиралась в гору. Ветви деревьев закрывали небо над головой. Каждое дерево, каждый куст, валежину, пенёк он видел множество раз и так привык к ним, что, проходя, не замечал без надобности, как житель города не замечает трамвайные столбы, тумбы, дома на улице, по которой он ходит каждый день. Но у каждого горожанина есть свои любимые здания, улицы, которыми он не устаёт любоваться. Так и у Алёши в тайге были свои любимцы. Он никогда не проходил равнодушно мимо трёх гигантских кедров, что росли возле тропинки и своими корнями, казалось, уходили в недра горы. Ему нравилось ущелье, всегда будто затянутое невидимой паутиной, — в нём эхо много раз повторяло каждый звук. И Алёша никогда не проходил мимо, чтобы не крикнуть и не послушать, как его голос мечется среди скал.

Впереди свистнул бурундук, в ветвях мелькнула его рыжая шёрстка с тёмными полосками на спине. Алёша тоже свистнул, подражая бурундуку, и любопытный зверёк выскочил на поваленный ствол берёзы и, привстав на задние лапки, уставился на мальчика и собаку чёрными, как бусинки, глазками. Видно было, что ему очень страшно, но любопытство превозмогало страх. Урез, заметив бурундука, посмотрел на хозяина и глухо зарычал. Зверёк скрылся под берёзовым стволом. Алёша подумал, что у него здесь, наверно, гнездо и что осенью надо будет проверить его хозяйство.

Урез не побежал за бурундуком. Это было ниже его достоинства. Как настоящая промысловая собака, Урез знал себе цену и не занимался пустяками.

Всю дорогу Урез бежал у Алёшиной левой ноги, иногда только останавливался, чтобы обнюхать ствол или корень дерева. Только однажды он лёгким прыжком соскочил с тропы, придавил лапой мышь и съел её без особой охоты.

Алёша прислушался, не громыхнёт ли где ботало Пеструхи.

В тишине где-то забарабанил дятел, эхо подхватило и разнесло по ущелью весёлый стук. Внизу послышался дремотный голосок ручейка.

Урез завилял хвостом. Они спустились к ручейку, налились вкусной ледяной воды и снова вернулись на тропинку.

Пихты остались позади, тропинка опять вышла на южный склон сопки. Листья деревьев казались белыми от яркого солнечного света. Алёша свернул с тропы и пошёл по высокой траве. Здесь рос гигантский кипрей с красными конусами соцветий на макушке стебля. Начиналась широкая Сенная падь. Скоро сюда придут косари. II ребята увяжутся."с ними, будут ворошить сено, сгребать его в копны.

В воздухе звенели осы, дикие пчёлы. Злые овода кружились над головой. Алёша отгонял их веткой от лица.

Вдруг Алёша остановился. Через падь летела кедровка. Она то взлетала, то, сложив крылья, ныряла к земле. Может, это Лизкина кедровка? Алёше даже показалось, что за ней тянется красная ниточка. Он свистнул, побежал было, но кедровка уже скрылась за вершинами деревьев. Урез навострил уши и заволновался.

— Ищи-свищи её, — проворчал Алёша. — Пошли дальше.

Падь становилась всё шире и шире и вывела к шумной речке Громотухе. Речка вприпрыжку, гремя камнями, неслась к Байкалу. По всему берегу лежали большие валуны, отшлифованные водой. Алёша умылся, хлебнул несколько пригоршней воды. Урез тоже полакал немного и сел, вопросительно глядя на хозяина.

Но отдыхали они недолго. Урез вдруг вскочил и забегал, выражая сильное беспокойство.

— Ну, что ещё там? — спросил Алёша.

Урез обнюхал несколько валунов, определил наконец направление и уверенно побежал по берегу, виляя среди камней, часто оглядываясь на хозяина. Алёша побежал За ним, держа ружьё на изготовку.

Урез остановился и стал обнюхивать пёрышки какой-то птички. Алёша поднял перо. Кто-то здесь ощипывал кедровку. Нет, это не был пернатый хищник. На влажном песке ясно отпечатались следы больших мягких подошв.

Алёша изучал следы: вот здесь он сидел. Вот отпечаток ружейного приклада. Здесь он ощипал кедровку. Нет, выпотрошил и бросил внутренности в речку. Алёша нагнулся и вытащил из воды птичью ножку.

— Смотри, Урез! Буськина! Вот гад!

Птичья ножка была обмотана красной шелковинкой.

— Неужели не знает, что нельзя убивать кедровок? Ты что машешь хвостом? Ищи! Ищи!..

Урезу не надо было повторять, он побежал к зарослям черёмухи. Следы, по которым он шёл, не сулили ему ничего хорошего. Человек, оставивший эти следы, много раз бросал в него камнями, а однажды стрелял из ружья. Несколько дробинок перекатываются под кожей Уреза, но об этом не знает даже Алёша.

Когда Алёша скрылся среди деревьев, Курбат поморщился, почесал одну ногу о другую, вздохнул и вприпрыжку побежал домой.

Пробегая мимо Лизиного двора, он остановился.

— Ты куда? — спросила его Лиза. — Домой? А не видал моей Буськи?

— А как же! Разве она ещё не вернулась?

— Ты видел её, Курбатик? Где?

— Я да не видел! Только что. Думал, к тебе полетела.

— А не врёшь?

— Я… вру?! Ты за кого меня принимаешь? — возмутился Курбат, но, впрочем, тут же успокоился и начал увлечённо объяснять: — Смотрю, летит! Туда, сюда! Вижу, кого-то ищет. Сделала полкруга, крикнула и полетела вон туда. Я думал, она к тебе, но раз ее нет, то она в ельнике. Не веришь?

— Конечно, верю, Курбатик! Пойдём, пожалуйста, посмотрим!

Курбат сделал важный вид и сказал:

— Какие вы люди с Алёшкой! Один зовёт — идём корову искать, другая — Буську. Хорошо ещё, что никого третьего нет. Ты не знаешь, никто не потерял змею, лягушку пли дикую утку?

— Мы только посмотрим, Курбатик!

— Прямо хоть разрывайся па восемь частей! Курбат сюда, Курбат туда!

— Ну, как хочешь, тогда я одна пойду.

— Без Курбата? Что ты там найдёшь без него? Хорошо, идём!

Конечно, Курбат не видал кедровки. Как всегда, он немножко раскаивался, что сказал неправду, и ему захотелось пойти и в самом деле разыскать пропавшую птичку. Кроме того, можно было по дороге заглянуть в ущелье и насобирать камней. Больше всего на свете Курбат любил ловить рыбу и собирать разноцветные камни. Ни у кого в школе не было такой большой и разнообразней коллекции минералов, как у Курбата.

Пробираясь через таёжную чащу, Курбат суетился, свистел, вертел головой, ощупывая взглядом каждую пролетающую птицу.

— Вот увидишь, мы её сейчас найдём, — утешал он Лизу. — Раз Курбат взялся, то дело будет. О! Нет, не она — коршун. Ух, тяжело! Какая крутая сопка — давай отдохнём!

Лиза тоже устала и опустилась на траву. Курбат сел рядом и сказал загадочным тоном:

— Ты знаешь, почему получишь свою Буську?

— Не знаю. — Лиза помотала головой. — Почему?

— Потому, что у меня сегодня мягкое сердце.

— У тебя всегда мягкое сердце, ты добрый.

Курбат снисходительно улыбнулся:

— Так всем кажется. Только я, Лиза, если говорить по правде, человек с железным сердцем.

— С каким?

— С обыкновенным железным. И вообще я страшный человек…

— Да ну тебя, страшный человек! — Лиза встала и засвистела.

— Не так! — Курбат вложил пальцы в рот и свистнул на всю тайгу. — Если далеко улетела, только меня она и услышит, а не твой комариный писк.

В это время как раз над вершинами елей летела кедровка, не сворачивая на призывный свист Курбата и Лизы.

— Нет, не она, — заявил Курбат. — Давай лучше залезем на сопку, оттуда всё видно. Ни одну кедровку не пропустим.

С вершины горы, где стоял сухой кедр, похожий на крест, виднелись вдали посёлок, Байкал, синие затененные долины и освещённые солнцем склоны гор. Тайга казалась пустынной. Низко над деревьями пронёсся сокол. А выше пролетела ещё одна кедровка.

— Буська! Буська! — закричала Лиза. — Нет, не она.