Вновь наступаем

Подпрыгивая на колдобинах и пыля, штабная эмка мчалась по проселку. Несусветная тряска не портила моего настроения: оно было под стать ясному августовскому дню, залитому солнцем, пропитанному теплом. Только что в штабе 6-го стрелкового корпуса, в который входила наша дивизия, я получил приказ на наступление. Приказ получил из рук начальника оперативного отдела полковника Катаева, ибо начальник штаба полковник Еремин, к моему огорчению, находился в отъезде. С Николаем Владимировичем Ереминым меня сдружила совместная учеба в академии имени Фрунзе. Еремин был старше всех пас и по возрасту, и по званию, носил в петлицах ромб. Поскольку по каким-то неизвестным нам причинам ему долгое время не присваивали нового звания, то мы в обиходе по-дружески называли его бригадным. К этому мы, да и сам Еремин, так привыкли, что когда он получил полковника, все равно иначе как «бригадный» его никто не называл. И вот когда 196-ю стрелковую дивизию влили в 6-й стрелковый корпус, Еремин, узнав, что ее начальником штаба является какой-то майор Шатилов, позвонил ко мне и сказал:

— Говорит бригадный. Случаем, не ты ли, Вася, есть тот самый Шатилов?

Я сразу узнал знакомый, с хрипотцой голос Еремина.

— Конечно, я, дорогой ты мой товарищ бригадный. Какими судьбами ты объявился? Рассказывай.

— Я некоторым образом есть твое начальство. Трепещи и бойся. Вот приедешь в мое хозяйство, тогда и потолкуем, вспомним свое московское житье-бытье.

Заместитель Еремина, начальник оперотдела Катаев, вручая мне приказ, не скрывал своего хорошего настроения.

— Наступать будем, товарищ майор. Хватит отходить на «заранее подготовленные позиции». Пора и честь знать! В пакете приказ командующего армией. Там все сказано- что и как. Между прочим, идея наступления принадлежит Семену Михайловичу Буденному. Это понимать надо…

Полковник при этих словах поднял вверх указательный палец и тихонько пропел: «Мы красная кавалерия, и про нас былинники речистые ведут рассказ».

— Не получится, как в прошлый раз: начнем и тут же на попятную? скептически спросил я.

— Ни в коем случае! Наступать будет вся армия. Ставка перебрасывает к нам большие резервы. А потом, кто поведет войско в наступление? «Буденный, наш братишка, с нами весь народ», — опять пропел полковник и уже другим тоном добавил: — Так что голов не вешать и смотреть вперед!

Хорошее настроение начальника оперотдела корпуса передалось и мне. От него я выскочил, даже забыв попрощаться: так неожиданна была новость, неожиданна, несмотря на то что член Военного совета армии Дмитрий Емельянович Колесников сказал мне об этом еще несколько дней назад. В глубине души я надеялся, что главные силы Красной Армии еще не развернуты, находятся на пути к фронту и настает уже время, когда они вступят в сражение и мы погоним проклятого врага с родной земли. От одной этой мысли радостно становилось на сердце.

Большак, на который выскочила наша машина, был забит войсками. Шли стрелковые подразделения, громыхали военные повозки, натужно урчали тягачи, таща за собой орудия. Завидев легковушку, нам по возможности освобождали путь.

Командира дивизии я нашел в оперативном отделении. Генерал Куликов тоже был в приподнятом настроении; ему, как и всем нам, а может, и больше, надоело отступать. Его душа конармейца гражданской войны жаждала активных действий, рукопашных схваток, стремительных и дерзких атак. И конечно, теперь, в канун большого наступления, он был буквально на седьмом небе и мысленно торопил развитие событий.

— Нуте-с, какие новости привез наш уважаемый начштадив? — спросил весело генерал Куликов, раскрывая привезенный мною пакет.

Потом он молча пробежал глазами извлеченный из пакета приказ и передал его мне, чтоб я ознакомился с его содержанием, а затем довел приказ до офицеров оперотделения.

Основное содержание приказа сводилось к следующему. 6-йстрелковый корпус во взаимодействии с 5-м кавалерийским корпусом атакует и уничтожает противостоящего противника, захватывает плацдарм на южном берегу реки Рось, затем овладевает городом и железнодорожным узлом Корсунь. Наша 196-я стрелковая дивизия, наступая на главном направлении, должна была выбить противника из Корсуни и, развивая успех, захватить плацдарм на южном берегу Роси в районе населенных пунктов Листвино, Черепины. Дивизии придавалась танковая рота. Этого было мало, очень мало, но в те времена танкового голода мы безмерно радовались тому, что и у нас появилась танковая броня, пусть и тоненькая, но броня!

— Через час соберите командиров частей. Ознакомим их с нашим решением и боевым приказом по дивизии. Эти документы подготовьте и доложите мне, распорядился генерал.

Мы немедленно приступили к делу. Через час, когда командиры полков и начальники служб были собраны, генерал Куликов поздравил их с началом большого наступления, познакомил с задачей дивизии, поставил задачи каждой части.

В первом эшелоне действовали 893-й и 863-й стрелковые полки. Их поддерживали 725-й пушечный и 739-й гаубичный артиллерийские. Они составляли ударный кулак, который должен был сокрушить вражескую оборону. 884-й стрелковый полк наступал во втором эшелоне и составлял наш резерв.

Война, хотя мы сражались всего лишь второй месяц, уже многому нас научила. И прежде всего научила осмотрительности, научила думать. Очертя голову, без подготовки бросаться на противника — самому остаться без головы. Это мы поняли и усвоили. И вот теперь, перед наступлением, Генерал Куликов вновь и вновь предупреждал офицеров частей, чтобы они тщательнейшим образом следили за маскировкой. «Обнаружат фашисты, что мы готовимся наступать, тогда считай все насмарку. Сосредоточиваться на исходный рубеж для атаки только ночью. Чтоб ни одного огонька от папирос. Чтоб ложки и котелки не гремели, а автомобильные фары были потушены. Сам буду проверять, в случае демаскировки виновные будут строго наказаны», — говорил генерал Куликов, а он, это хорошо знали командиры полков, не бросал слов на ветер.

Совещание было предельно кратким: война и этому нас научила. Она как ножом отрезала ненужные, пустопорожние разговоры. Как много драгоценнейшего времени в мирные дни, думал я, мы тратили попусту, на выяснение ясных вопросов, доказывали с полнейшей серьезностью, что дважды два четыре, а вовсе не пять. Теперь, в пору военной страды, было ясно, что время, затраченное на эти совещания, потеряно для боевой подготовки.

К вечеру 6 августа части дивизии заняли исходный рубеж для атаки. Меры предосторожности дали возможность сосредоточиться незаметно для противника, что во многом предопределило внезапность и успех первого удара.

Накануне мы получили телеграмму от Маршала Советского Союза С. М. Буденного. Семен Михайлович поздравил бойцов с началом наступления, пожелал нам боевых успехов. Напутствие маршала подняло настроение красноармейцев и командиров. Я в который раз убедился в том, что значит доброе слово, сказанное перед боем.

С вечера оперативная группа собралась на НП, который находился на опушке леса южнее села Паташино. Отсюда в бинокль просматривалась вся полоса наступления дивизии, и это облегчало задачу управления боем.

Атака была назначена на 5 часов 40 минут утра 7 августа 1941 года. С 5 часов утра в течение сорока минут проводилась артподготовка.

Я неожиданно заметил, что перед боем всегда бывает как-то не по себе, нервничаешь, думаешь, что чего-то не учел, что-то упустил. Но вот артиллеристы начинают свою «увертюру» — и все сомнения и тревоги уступают место спокойной уверенности. Так было и на этот раз. Хотя пушечный арсенал дивизии заметно поредел и нам пришлось собрать орудия в кулак, поставить их на основных направлениях, все же артиллерийская подготовка получилась довольно мощной. Подчиненные полковника Самсоненко сделали свое дело. Слово теперь было за пехотой.

В утреннем небе загорелись три зеленые ракеты — сигнал к атаке, и сразу поле огласилось криками «Ура!», «За Родину!». После грохота артиллерии эти возгласы казались слабыми, но с каждой минутой их мощь усиливалась в вскоре заглушила трескотню пулеметов и автоматов.

Гитлеровцы, не ожидавшие пашей атаки, опомнились лишь тогда, когда до их траншей оставалось не более 50 метров. Довольно нестройно заговорили автоматы и пулеметы. Наши артиллеристы, по-видимому, подавили значительную часть огневых точек фашистов.

В атаку устремились боевые машины 12-й танковой дивизии, с которой мы взаимодействовали. Они уничтожали противника огнем, давили его гусеницами. Слева из леса появилась конница. Поле сразу почернело от казачьих бурок. Засверкала, загорелась в лучах солнца сталь клинков. Фашисты в ужасе бежали от казаков, но пики и шашки настигали врага. Многие гитлеровцы поднимали вверх руки.

Почти без потерь наши пехотинцы ворвались в расположение противника и вступили с ним в рукопашную схватку. Я многократно убеждался в том, что фашистский солдат чувствует себя довольно уверенно, когда находится, так сказать, под прикрытием плотного артиллерийско-минометного огня, когда впереди идут танки, а он сам беспрерывно поливает из автомата, когда явственно ощущает огневую поддержку соседей. Но как только он оказывается лицом К лицу с нашими бойцами, от его воинственности не остается и следа. Гитлеровца охватывает панический страх, и он пытается спастись бегством, его не останавливает даже пуля своего офицера. Видимо, страх перед советским солдатом был сильнее страха перед своим командиром..

Уже после войны мне на глаза попалась журнальная фотография с подписью: «Комбат». Офицер с перебинтованной головой и с пистолетом в руке поднимает своих солдат в атаку. Когда я смотрел на этот фотоснимок, вспомнил командира батальона старшего лейтенанта Ивана Шадского в бою 7 августа 1941 года у украинского села Поташино. Он шел впереди цепи своих бойцов. Свистели пули, рядом рвались мины, а Шадский шел и шел вперед, и рука с пистолетом была поднята высоко над головой. Он не стрелял, очевидно понимая, что никакого смысла в этом нет. Я тогда подивился и позавидовал беззаветной храбрости этого человека.