Ко всему прочему несколько раз Дахновку принималась бомбить фашистская авиация, и земля дрожала от взрывов бомб. Однако ничто не могло сломить сопротивления бойцов трех, не побоюсь этого слова, героических батальонов. Они целый день удерживали деревню, отбили все атаки фашистов.

Хуже шли дела на участке 212-й стрелковой дивизии. Здесь противник довольно основательно потеснил ее части в близко подошел к деревянному мосту через Днепр. Оставила село Русская Поляна, отойдя на три — пять километров, и 116-я стрелковая дивизия. Плацдарм заметно уменьшился, да и трудно было ожидать другого, ведь фашисты создали многократное превосходство в силах. Против нашей ослабленной дивизии они бросили два довольно полнокровных соединения — 57-ю и 94-ю пехотные дивизии; на фронте, обороняемом 212-й дивизией, наступали два соединения вермахта — 125-я и 227-я пехотные дивизии.

Оценивая создавшуюся обстановку, генерал-лейтенант Рябышев попросил у главкома войск Юго-Западного направления Семена Михайловича Буденного разрешения, пока не поздно, отвести войска на восточный берег и оставить Черкассы. Вместе с командармом на КП фронта > выезжал генерал Куликов, и он по возвращении доверительно рассказал мне о состоявшемся разговоре.

Выслушав Рябышева, Семен Михайлович, очень озабоченный, осунувшийся от бессонных ночей, сказал:

— Я вас понимаю, но решает такие вопросы Москва. Сейчас доложу товарищу Сталину.

Правительственный телефон работая четко, и вскоре И. В. Сталин был на проводе. Буденный предельно кратко доложил обстановку под Черкассами, сказал, что часть армии Рябышева находится под угрозой окружения и потому, чтобы спасти ее, следует немедленно переправиться через Днепр. Сталин долго молчал, затем ответил:

— Вы, товарищ Буденный, смотрите на Черкассы со своей точки зрения. Вы забываете, что оставить сейчас Черкассы — это равносильно тому, что открыть немцам ворота в Донбасс. Этого делать ни в коем случае не следует. Укрепим оборону по Днепру, тогда и подумаем о Черкассах. А теперь город надо отстоять. Вы меня поняли?

В кабинете было тихо, и каждое слово Сталина звучало отчетливо. Кончив разговор, главком развел руками — дескать, ничего не поделаешь и поступать следует, как приказал Сталин.

По возвращении в Черкассы генерал Рябышев собрал командиров соединений и отдельных частей. Совещание проходило в нашем штабе. Зал городской почты был довольно просторный, лучшего места для подобных совещаний не было.

На обратном пути от главкома командарм хорошо продумал, как выполнить задачу, поставленную Ставкой, и пришел на совещание уже с готовым решением. Суть решения состояла в том, чтобы предпринимать малыми силами частные контратаки, неглубоко вклиниваться в оборону противника и тем самым сбивать его с толку, не дать ему организовать планомерный штурм наших позиций. Первую контратаку Рябышев назначил на предстоящую ночь, в ноль-ноль часов. От двух дивизий для атаки выделялось по полку, а от третьей, 196-й, — батальон.

Часа за два до атаки наши разведчики привели на КП армии немецкого офицера. «Язык» оказался ценным. В сумке офицера был найден секретный приказ гитлеровского штаба, в котором войскам ставилась задача разгромить черкасскую группировку Красной Армии, форсировать Днепр и развивать наступление на восток. Мы тотчас же направили «языка» в штаб армии. Как вовремя генерал Рябышев спланировал ночные вылазки! Они могут — нет, не могут, а непременно должны! — перепутать карты немцев.

В одиннадцать часов, за час до атаки, проверив по телефону готовность выделенных частей и подразделений, я зашел к командарму. Рябышев, как обычно, был спокоен, и я вновь подумал, что этому человеку не откажешь в выдержке, он умел скрывать свои чувства за внешней невозмутимостью.

Перед командармом лежала раскрытая топографическая карта Черкасс и окрестностей города, на ней четко был обозначен наш передний край: он выглядел подковой, которая упиралась концами в Днепр.

— А, начштаба… — сказал Рябышев, заметив меня. — Что докладывают из дивизий?

— Атака состоится точно в назначенное время.

— Как говорится, утопающий хватается за соломинку. Может быть, атака и будет соломинкой, которая поможет вам выстоять.

Когда стрелки часов на какое-то мгновение застыли на цифре «12», в открытое окно домика возле городской почты, где находился КП командующего, ворвался артиллерийский грохот, перемешанный с трескотней пулеметов и автоматов. Рябышев прислушался на минуту, заметил:

— Люблю, майор, ночной бой. Это у меня еще с гражданской. Ты бы видел, какой страх наводили наши ночные рейды на мамонтовцев или Шкуро. Ворвешься, бывало, с хлопцами в село. Беляки после вечерней попойки еще нежатся в постелях, а мы как снег на голову. Они мечутся, не знают, куда бежать, что делать. Красотища! Пленные нам говорили: «Воюете не по правилам». Смешно — «не по правилам». Какие правила на войне? Кто победил, тот правильно и воюет. Ведь так?

Атака всюду прошла успешно. Командиры дивизий доложили на КП, что атаковавшие подразделения ворвались в первую линию траншей противника и выбили его оттуда. Потери мы понесли минимальные, и объяснялось это прежде всего внезапностью. Немцы не ожидали ночной атаки, и началась паника, когда наши воины ворвались в окопы и стали уничтожать их огнем, штыками, прикладами.

Как начальник штаба 196-й дивизии, я с особым пристрастием следил за развитием атаки в районе Дахновки. Поработали бойцы неплохо. До роты недосчитал противник этой ночью. Достались нам и трофеи: четыре миномета, шесть пулеметов, до полусотни автоматов и карабинов. Были и пленные. По приказанию Рябышева их доставили на КП. Мы накоротке допросили их, но ничего нового не узнали. Насмерть перепуганные, потерявшие от страха человеческий облик, пленные гитлеровцы бормотали что-то бессвязное, говорили, что на войну против русских их насильно погнал Гитлер, что скоро Гитлеру капут. Нас же интересовали планы гитлеровского командования, а об этом они ничего не знали. Пришлось отправить пленных на левый берег, и я заметил, что их лица осветил лучик надежды. «Может, этот русский офицер вовсе не собирается нас расстреливать, а отправит в лагерь для военнопленных. Как бы это было хорошо выжить в такой войне» — вот 6 чем, как мне показалось, думали немецкие солдаты, для которых здесь, под Черкассами, война уже окончилась.

Ночная атака, как мы и предполагали, могла лишь оттянуть час немецкого штурма, а не сорвать его, ведь перевес в силах, притом значительный перевес, был по-прежнему на стороне противника. Как нам стало известно, начало наступления гитлеровцы планировали на восемь утра, но вынуждены были перенести его на два часа — на десять ноль-ноль. В течение сорока минут они вели мощную артиллерийскую подготовку, которая не причинила нам существенного урона: почему-то орудия били по центру города, где войск не было. Гораздо больше неприятностей доставляли «юнкерсы», обрабатывавшие наши позиции на флангах.

Когда орудия стихли и бомбежка прекратилась, одновременно на флангах фашисты начали штурм. В атаку устремились ударные батальоны, поддерживаемые танками. На участке 212-й стрелковой дивизии полковника Бардадина врагу удалось выйти на окраину города и овладеть кирпичным заводом. Противник потеснил и нашу дивизию. Создавалось критическое положение: враг, развивая успех, мог выйти к мостам, и тогда поражение защитников города было бы предрешено. Требовалось внести в ход боя перелом, вырвать у противника инициативу. И командарм принял решение: всем ответственным командирам оперативной группы немедленно выехать в соединения, поднять людей в контратаки, отбить противника на исходные позиции или же остановить его дальнейшее продвижение.

Я выехал в 212-ю дивизию к полковнику Василию Владимировичу Бардадину.

Его командный пункт находился рядом с кирпичным заводом, на возвышенности. Отсюда были хорошо видны боевые порядки. Наших бойцов от фашистов отделяло кукурузное поле. Высоченные стебли не препятствовали огню, не служили укрытием от него. Они лишь позволяли более или менее скрытно атаковать.

Полковник Бардадин был кадровым командиром. Волевое, энергичное лицо, немногословность, предельная четкость в разговоре, решительность — все это внушало к нему доверие и уважение. Комдив уже собирался в один из полков, и я присоединился к нему.

— Все готово? — спросил Бардадин командира полка, когда мы, скрываясь в кукурузе, в сопровождении адъютанта, к которому полковник обращался на «ты» (как мне сказали, этот офицер с одним кубиком в петлице, в прошлом сержант из разведбата, дважды спасал полковнику жизнь), пробрались на полковой КП.

— Готово, товарищ полковник.

— Ну что ж, идемте, товарищ майор. Сегодня — мы солдаты.

Спустя минут десять, когда взвились и рассыпались на множество малюсеньких звездочек три красные ракеты, мы с полковником шли в цепи атакующих. Бардадин шел чуть впереди, размахивая пистолетом и крича: «Вперед, товарищи! Смерть фашистам!» Стебли кукурузы били по лицу, путались в ногах. В воздухе бушевал свинцовый шквал, пули, словно коса, срезали уже пожелтевшие листья. А Бардадин был невозмутим и всем своим поведением показывал бойцам, что он презирает опасность, не боится летящих на него смертей. Великое дело — пример командира. Весь полк мгновенно узнал, что в цепи идет сам комдив, и это делало людей сильнее и бесстрашнее.

Противник дрогнул и начал поспешно отходить. Я видел, как, бросив станковый пулемет, улепетывали двое фашистов, страх гнал их подальше от наступающих русских, которых не берут и пули. Две деревни лежали на нашем пути, и в обеих мы не дали фашистам закрепиться. На моих глазах разъяренный гитлеровский офицер расстрелял троих солдат, в панике бежавших от наших бойцов. Но даже такие крутые меры не помогли. Лишь введя свежие резервы, гитлеровцы сумели остановить полк. Дело было сделано, попытка фашистов отрезать наши подразделения от переправ и на этот раз провалилась.