Над городом опустилась тревожная августовская ночь. Темноту изредка разрезали разноцветные линии трассирующих пуль, в небе вспыхивали ракеты, ясно было, что противоборствующие стороны готовятся с рассветом снова начать бой.

Уходящий день был тяжелый, люди устали. Казалось, что тут уж не до ужина, не до писем, не до чего. И тем не менее, как только умолк грохот боя, жизнь пошла своим чередом: подъехали походные кухни, застучали солдатские котелки и кружки, люди сели за письма, чистили оружие и чинили одежду.

Велико умение человека приспосабливаться к любым обстоятельствам, жить, несмотря на все неудобства и превратности военного быта.

Поздним вечером поступил условный сигнал. «Молния». По нему мы были обязаны вскрыть совершенна секретный пакет, в котором лежал приказ на отход на левый берег Днепра. Я тотчас же передал этот сигнал командирам соединений. Все они точно выполнили предписание и стали готовиться к отходу. Наша дивизия и воздушно-десантная бригада переправлялись по железнодорожному мосту, 212-я по деревянному, а 116-я — по наплавному.

Все шло четко, люди знали, что и как делать. Только полковника Еременко подвела самоуверенность. Пакет он держал не при себе, как предписывалось, а сдал в секретную часть штаба, находившуюся на восточном берегу. Получив сигнал, он пытался связаться с командиром, ведавшим секретным делопроизводством, но того не оказалось на месте. Дорогое время шло, что делать дальше, было не ясно. Хорошо, что полковник Краснобаев сообразил позвонить в опергруппу и справиться, что им надлежит делать. Переговоры по таким строго секретным делам по телефону вести нельзя, и я по приказанию генерала Рябышева поспешил в штаб дивизии. Как будто войск под Черкассами было немного, но когда все эти части двинулись в сторону мостов, то, как говорится, стало ни пройти ни проехать. Мы с превеликим трудом, рискуя поминутно врезаться в столб, дерево или оказаться в кювете, прорвались сквозь поток отходящих подразделений и прибыли в штаб 116-й стрелковой дивизии. Еще каких-то час-полтора, и наша помощь была бы бесполезна, ведь поднять полнокровную дивизию со всем ее разнохарактерным хозяйством — дело чрезвычайно сложное и громоздкое, требующее времени. Еременко чувствовал себя виноватым и, стараясь искупить свою вину, показал завидную расторопность.

В течение ночи ни одного человека, ни одной машины, ни одного пулемета не осталось на нравом берегу — все было эвакуировано через Днепр. На рассвете три мощных взрыва разбудили ничего не подозревавших гитлеровцев: мосты через Днепр взлетели на воздух.