На острове Королевиц
Дивизия, как и предписывалось приказом командарма, после отхода за Днепр сосредоточилась в районе населенного пункта Первомайское. С группой офицеров я уходил из Черкасс последним. На наших глазах саперы взорвали железнодорожный мост, по которому переправлялась дивизия. Надо отдать им должное: они сработали отлично, из десяти пролетов взорвали девять.
Железнодорожный мост был взорван в пять утра, в шесть в щепы разнесло наплавной, а в семь взлетели обломки деревянного. Мы в это время из окопа на высоком днепровском берегу наблюдали за городом, над которым медленно, нехотя всходило уже по-осеннему нежаркое солнце. Черкассы были пусты, не появлялся и противник.
Лишь часам к восьми на той стороне Днепра показались первые небольшие группы от трех до пяти человек, по-видимому разведчики. Шли они крадучись, прижимаясь к стенам домов, делали короткие перебежки, но вскоре, убедившись, что части Красной Армии оставили город, осмелели. Немецкая артиллерия открыла огонь по расположению наших войск на левом берегу реки. Мы шли в Первомайское уже под аккомпанемент разрывов. Правда, немцы стреляли неприцельно, больше для острастки, чем по делу, и мы почти не обращали внимания на их «музыку».
В Первомайском штаб дивизии уже функционировал. Рассредоточившись по хатам, его отделения занимались своими текущими делами. Поступило сообщение о прибытии пополнения, и требовалось в спешном порядке распределить по полкам тысячу красноармейцев и командиров маршевого батальона. Нам было приказано также расформировать гаубичный артиллерийский полк, передав людей и орудия пушечному полку. Забот было много, и я активно включился в работу.
Не успели мы разбросать пополнение по частям, как последовал приказ штаба армии сформировать стрелковый батальон, подчинить ему одну батарею и минроту и направить на усиление 116-й стрелковой дивизии на остров Королевиц.
Не от хорошей жизни командование армии снова «раздевало» нас, еще не успев «одеть». Ведь половину пополнения пришлось направить в этот батальон. Снова роты и батареи оставались неукомплектованными. Подчеркиваю еще раз, что иного выхода у командования армии в тот момент не существовало. На острове создалась критическая обстановка, и надо было принимать экстренные меры.
Остров Королевиц лежит напротив Черкасс, вернее, чуть-чуть севернее их. Он образован новым и старым руслом Днепра. Когда-то река, не доходя до города, делала поворот на восток, образуя нечто вроде подковы. Со временем Днепр пробил себе новую дорогу, которая пролегла у самого города. Так вот, участок земли шириной в четыре километра и длиной в пять между «стариком», как горожане называли старое русло, и новым течением реки и стал островом, носящим монархическое название Королевиц.
По плану командования армии после отхода за Днепр оборону на левом берегу реки в ее основном русле должна была обеспечить 116-я дивизия полковника Я. Ф. Еременко. Но как я уже говорил, части дивизии с отходом замешкались. На войне вакуум образуется редко, наши оплошности, как правило, противник незамедлительно использовал в своих интересах. Так произошло и на этот раз.
Словом, 116-я стрелковая дивизия не успела занять оборону на основном русле, и фашисты, обнаружив, что на острове никого нет, переправились на него. Командарм приказал полковнику Еременко очистить остров от противника, сбросив немцев в реку. Вначале комдив пытался своими силами выполнить поставленную задачу, но потерпел неудачу: гитлеровские подразделения на острове поддерживала артиллерия из района Черкасс.
На помощь Еременко командование армии бросило батальон 97-й стрелковой дивизии и 4-ю воздушно-десантную бригаду, но и прибытие подкрепления не внесло перелома: фашисты на острове с каждым часом закреплялись все прочнее. 24 августа дивизия Еременко вновь штурмовала немецкие позиции. Весь день не утихал бой, атаки следовали одна за другой. Фашистов удалось потеснить метров на пятьсот. Большего наши, однако, добиться не смогли. И вот теперь на помощь спешил батальон нашей, 196-й стрелковой дивизии. Хотя подразделение передавалось в подчинение полковника Еременко, комдив решил не оставлять его без присмотра, и я вместе с Алексеем Бери, Иваном Красницким и Василием Качановым отправился на остров.
До острова мы добрались довольно быстро, быстро нашли и командный пункт полковника Еременко. Нашим проводником был сержант-связист, который со своим отделением прокладывал телефонную связь между КП дивизии и КП полков. Ориентируясь по телефонному кабелю, который тянулся вдоль тропинки, сержант привел нас в небольшое село. В хате, стоявшей на отшибе, и находился КП полковника Еременко. Окна хаты глядели в густую зеленую заросль, хата была замаскирована и сверху, и снизу. Саперы, на мой взгляд, явно перестарались: наводя камуфляж, они забыли о главном, о том, что с КП должны быть хорошо видны боевые порядки, в противном случае управлять действиями частей придется вслепую, лишь по телефону, но ведь телефон не может заменить визуального наблюдения.
Я поначалу даже засомневался, что это и есть команд-вый пункт, откуда осуществляется управление соединением, по мои сомнения рассеял лейтенант, должно быть адъютант Еременко, который встретил нас возле хаты. — Так точно, это и есть КП командира дивизии, — сказал он, отвечая на мой вопрос, по адресу ли мы пришли.
Яков Филиппович Еременко встретил нас любезно, ввел меня в обстановку, а она, судя по его рассказу, была неутешительной. Фашисты занимали более половины острова и уже успели хорошо окопаться. Противник сумел переправить сюда не только пехотные подразделения, но и артиллерию — до двух дивизионов. Все орудия он поставил на прямую наводку.
Еременко проинформировал меня о том, что завтра утром 116-я стрелковая дивизия будет снова атаковать противника с задачей сбросить его в Днепр. В боевых порядках дивизии наш батальон должен был действовать на ее левом фланге. Узнав, что почти половину батальона составляют солдаты из пополнения, еще не побывавшие под огнем, комдив расстроился. В эти дни он до конца понял, что такое боевой опыт, почувствовал, что человек, прошедший испытание огнем, стоит двух, а то и трех новобранцев. Полковник Еременко приказал под покровом ночной темноты подтянуть артиллерию ближе к боевым порядкам подразделений, которые утром пойдут в атаку, а орудия прямой наводки выкатить непосредственно в цепи атакующих. Полковник сокрушался, что командование армии не может помочь ему «огоньком». «Фашисты смолят нас почем зря из дальнобойных. А подавить их батареи нечем». Мы посочувствовали ему, но ведь от сочувствия мало проку, им не заменишь пушек, которых у нас тогда было мало.
Формально мы не подчинялись комдиву, не командовали и батальоном, но не хотелось быть сторонними наблюдателями, и потому я сказал полковнику, чтобы он рассчитывал на нас, что мы проконтролируем действия батальона и сделаем все зависящее, чтобы он выполнил поставленную задачу. К этому времени саперы уже оборудовали запасной НП батальона, туда мы и направились. Отсюда поддерживалась устойчивая связь и с комбатом, г с генералом Куликовым, и даже со штабом армии. Мы понимали, что к островку под Черкассами сейчас приковано внимание армейского командования.
Проверив готовность батальона к завтрашнему бою и убедившись, что комбат сделал все необходимое, в первом часу ночи мы улеглись на соломе и тотчас же заснули мертвым сном. Я проснулся, когда часы показывали четыре. Дабы не мешать другим, тихо вылез из блиндажа на свежий воздух. Ночь стояла звездная, тихая. В бинокль, с которым никогда не расставался, стал вглядываться в темень, туда, где находились наши окопы. Оттуда доносились приглушенные звуки, там бойцы уже просыпались и готовились к предстоящему бою. О чем они думают, эти вологодские и вятские парни, перед своим первым в жизни боем? Мне было известно, что солдаты маршевого батальона призваны из этих мест. По своему опыту знал, какое нравственное напряжение, точнее, нравственные муки испытывает человек накануне первого боя. Ему кажется — даже не кажется, а он абсолютно уверен, — что его непременно убьют, что рассвет, который скоро наступит, будет последним в его жизни. И этот страх парализует волю, делает человека беззащитным. Так или иначе все это испытывает, видимо, каждый фронтовик, и важно, чтобы это состояние прошло быстрее и не так болезненно. Что для этого надо? Я задал мысленно себе этот вопрос и тут же на него ответил. Надо, чтобы перед первым боем рядом с новичком был опытный, прошедший огонь войны человек. И мне захотелось сейчас же, сию же минуту оказаться среди солдат, впервые сегодняшним утром идущих в атаку. Нет, конечно, я ее считал себя героем, которого можно взять за образец, но мне не раз приходилось ходить в атаку, ну хотя бы несколько дней назад, вместе с полковником Бардадиным. Там, под Черкассами, воздух был начинен свинцом, казалось, со всех сторон на нас летели сотни смертей. И тем не менее мы живые и невредимые. Нет, не каждая пуля убивает, не каждый идущий в атаку обречен. Надо верить в свою звезду и не робеть.
Примерно это я говорил красноармейцам, обходя минут через двадцать траншеи и блиндажи в сопровождений комбата. Я говорил им и о том, что в атаке главное — быстрее добежать до врага и прикончить его. Не прикончишь ты его, он прикончит тебя. Все предельно просто, как и вся солдатская наука. Разумеется, я говорил это между прочим, не превращая душевный разговор в беседу. Когда до начала атаки остается два часа, не до продолжительных бесед. Здесь важнее простое товарищеское слово. Оно поможет идти в бой с легким сердцем. Пойдешь с тяжелой думой, с робостью — считай, что все пропало.