И в огне есть брод…
Не верилось, что какие-нибудь сутки назад все было иначе. Чудесные были дни!
В субботу 21 июня день выдался хлопотливым. Но хлопоты были приятными. Мы готовились к торжественному открытию построенного своими руками стадиона. Вечером в последний раз мы с командирами и политработниками осмотрели новый стадион. Все остались очень довольны, настроение было праздничное, приподнятое.
— Ну что ж, товарищи, — сказал я, — завтра нам предстоит радостный, но напряженный день. Приказываю всем хорошенько выспаться, чтобы физически быть в форме не хуже братьев Знаменских. Спокойной ночи!
Пошутив, все разошлись по домам.
Домой — а я жил в деревянном домике рядом со штабом — вернулся только к полуночи. Семья — жена, сын и две дочки — уже давно досматривала третий сон. Подготовил к завтрашнему празднику обмундирование, осмотрел и почистил свой любимый наган (после ранения в левую руку мог стрелять только из револьвера) и вышел на крыльцо. Невдалеке темнело здание штаба, чуть дальше смутно виднелись контуры стадиона. Изредка налетавший ветерок шумел в вершинах елей. Стояла полная тишина.
Наша 100-я ордена Ленина стрелковая дивизия, как я уже писал, дислоцировалась в районе Минска, в небольшом местечке Уручье. Живописнейшие там места. Кругом лес, типичная белорусская пуща: ель, осина и вдруг — березовая рощица, которая так и светится на фоне темных елей. Весной пьянит запах березового сока и лопающихся почек, оглушают звонкие соловьиные концерты, летом — полно ягод, осенью — грибов.
Я лег, но долго не мог заснуть. Одолевали тревожные мысли. Когда вернется батальон связи с командно-штабных учений, которые проводил командующий Западным Особым военным округом генерал армии Д. Г. Павлов? Как-то показали себя там наши?..
С этими мыслями незаметно уснул.
Проспал, как мне показалось, всего каких-нибудь полчаса. Разбудил резкий телефонный звонок.
— Руссиянов слушает, — сказал я в трубку и услышал знакомый, но странно тревожный голос заместителя командующего войсками ЗОВО генерал-лейтенанта И. В. Болдина:
— Ты меня узнаешь?
— Узнаю. Слушаю вас, товарищ генерал.
— Германия без объявления войны напала на нас. «Вариант № 1»[1]. Ясно, что делать?
— Так точно!
— Действуй!
В трубке сухо щелкнуло. Мгновение я стоял, пытаясь осознать все случившееся. Но в следующую минуту уже звонил дежурному по штабу дивизий, приказывал привести в действие «Вариант № 1». Мигом одевшись, я помчался в штаб. Выслушал взволнованный рапорт оперативного дежурного капитана В. А. Заболотного.
— Спокойней, спокойней, товарищ Заболотный, — постарался его приободрить, — докладывайте по порядку!
— «Вариант № 1», товарищ командир дивизии, приведен в действие! Дивизия поднята по тревоге.
Я и сам это уже видел. Сонный военный городок мгновенно ожил. Бежали, на ходу застегивая ремни, бойцы и командиры, урчали моторы машин, вдалеке слышался конский топот. Личный состав дивизии занимал районы сосредоточения по тревоге.
Убедившись, что все идет по порядку, я начал работу но своему личному календарному плану, предусмотренному «Вариантом № 1».
Немедленно было созвано совещание командиров и политработников штаба дивизии. Совещание проходило в деловой, спокойной обстановке. Я и мой заместитель по политической части старший батальонный комиссар Кирилл Иванович Филяшкин поставили подчиненным задачи и выразили уверенность, что командиры и политработники с честью их выполнят. После этого все приступили к работе строго по плану, разработанному для каждого еще до войны.
К 9 часам утра все части дивизии уже были выведены в районы сосредоточения, которые были оборудованы в близлежащих лесах. Немедленно была организована противовоздушная оборона, выставлено охранение.
В 12 часов 22 июня 1941 года мы услышали по радио Заявление, с которым по поручению Политбюро ЦК ВКП(б) и Советского правительства выступил народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов. Стало окончательно ясно — война!
Нужно было срочно связаться с командующим ЗОВО генералом армии Павловым и получить от него соответствующие обстановке указания. Я решил по собственной инициативе поехать в штаб ЗОВО, который располагался в Минске, в Студенческом городке.
Небо над Минском было черным. Черным от дыма пожарищ и от фашистских бомбардировщиков, висевших над столицей Белоруссии. Июньское солнце не могло пробить эту смрадную тучу. К центру города невозможно было проехать — дымилась от жара одежда. Нечем было дышать. Воздух местами представлял густую смесь гари, сажи и известковой пыли от рушившихся зданий. Запах не то горевшей резины, не то кинопленки забивал легкие и вызывал тошноту. Огонь бушевал на Советской улице. Полыхали кинотеатры «Пролетарий», «Родина», «Чырвона зорька», здания Госбанка и минского ГУМа. С диким воем пикировали фашистские бомбардировщики и сыпали, сыпали бомбы на жилые кварталы мирного города. Мирного, потому что Минск еще не успел стать военным городом.
С трудом добрались мы до здания штаба и увидели, что оно частично разрушено. Никого из начальствующего состава штаба на месте не оказалось. Где же генерал армии Павлов? Как с ним связаться?
Поехали в запасный, хорошо укрепленный командный пункт штаба ЗОВО. В главном бункере наконец разыскал генерала армии Павлова. Он беспокойно ходил из угла в угол. Трудно было в такой ситуации докладывать — приходилось все время крутиться на месте, чтобы стоять лицом к командующему.
— Минск горит, товарищ командующий, — доложил я и попросил разрешения от его имени вызвать пожарные команды городов Бобруйск и Борисов.
Генерал Павлов как-то неопределенно махнул рукой.
— Какие будут оперативные указания в связи с создавшейся обстановкой? — спросил я, следуя за командующим.
Павлов подошел к развернутой на столе карте, ткнул пальцем:
— Дивизии занять круговую оборону в радиусе двадцати пяти километров вокруг Минска!
Здесь же, в бункере, находились заместитель наркома обороны СССР Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников и первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко. Когда командующий поставил задачу дивизии, я даже опешил. Ведь по этому приказу соединение предстояло разбросать по фронту длиной свыше 100 километров. Пантелеймон Кондратьевич, обращаясь ко мне, сказал:
— Действуй, исходя из обстановки!
Вернувшись на свой КП, я отдал приказ частям занять оборону на подступах к городу. Началась переброска личного состава и боевой техники дивизии автотранспортом. А тут еще поступил приказ командира 2-го стрелкового корпуса генерал-майора А. Н. Ермакова всю полковую и дивизионную артиллерию передать в распоряжение командира 44-го стрелкового корпуса, который вел бои западнее Минска. Батальон 331-го стрелкового полка с батареей 81-го отдельного противотанкового дивизиона и шестью бронемашинами 69-го отдельного разведывательного батальона были вызваны для охраны штаба фронта в район хутора Боровое. К тому же один батальон 85-го стрелкового полка прикрывал южную окраину города. Кроме того, одна стрелковая и саперная роты этого полка оборудовали командный пункт корпуса.
Таким образом, дивизия была раздроблена и разбросана по фронту около 100 километров вокруг Минска, Усугубляло положение отсутствие артиллерии и батальона связи.
Поскольку на наше соединение была возложена задача обороны Минска, то на меня, на его командира, легли дополнительные обязанности начальника гарнизона города.
До войны начальником гарнизона был заместитель командующего ЗОВО генерал-лейтенант Болдин, который утром 22 июня срочно выехал в войска, ведущие бои с гитлеровцами. В сложной обстановке, когда Минск горел, а над головой висели фашистские стервятники, мне пришлось начинать работу по эвакуации населения и материальных ценностей.
Поручив своему заместителю по политической части старшему батальонному комиссару Филяшкину хлопотливое и трудное дело доукомплектования дивизии до штатов военного времени, я спешно выехал в Минск в военную комендатуру. У здания комендатуры была суматоха. Вбегали и выбегали командиры, трещали мотоциклы, толпились военные, штатские и милиция. «Уж не паника ли?» — с тревогой подумал я. Но нет! У дверей меня встретил часовой, направил к дежурному, который тут же провел к коменданту.
— Начальник гарнизона Минска генерал-майор Руссиянов, — представился я.
— Слушаю вас, товарищ генерал, — вытянулся комендант по стойке «смирно».
Я отдал приказ срочно вызвать в комендатуру командиров частей, пригласить начальников учреждений и ведомств, представителей милиции, органов НКВД, партийных и советских организаций города Минска.
Приказ-то отдал, но очень сомневался, смогут ли его выполнить. Невольно вспомнилось, как сам искал командующего. А здесь нужно разыскать и собрать многих и многих. Надо отдать должное работникам военной комендатуры — они сумели выполнить эту задачу в кратчайший срок.
Все собравшиеся расположились в кабинете коменданта. Между собой говорили мало, больше курили. Но никакой нервозной суетливости у них я не заметил. Просто сидели очень уставшие люди, который предстояло еще много поработать.
Представился. Большинство из собравшихся меня знали — часто встречались до войны на парадах, совещаниях, собраниях. Ознакомив всех с обстановкой и задачей, которую выполняет 100-я стрелковая дивизия, я объявил, что с этой минуты всю полноту власти в Минске беру на себя — как начальник гарнизона. Здесь же были даны указания: ускорить формирование отрядов народного ополчения и истребительных отрядов из рабочих и служащих, вооружать их.