— Пойди, поговори с ним, — продолжала она, — он с тобой очень считается и послушает тебя. Пойди отговори его от этой безумной затеи.

Я пошел в их палатку и застал Куницу еще в постели. Он лежал, опершись на локоть, и уныло глядел на огонь.

— Не говори мне ничего, — начал он, прежде чем я успел открыть рот. — Я знаю, зачем ты зашел: она прислала тебя чтобы ты уговорил меня не играть, но я не намерен прекратить игру. Я не могу бросить игру, пока не отыграю все, что потерял.

— Но послушай, — вставил я, — ты же можешь проиграть еще больше, если будешь продолжать, можешь потерять все что у тебя есть; ведь Скользнувшая Стрела, говорят, самый искусный из игроков. Подумай только, чем ты рискуешь. Какой был бы позор остаться нищим, без лошадей для перехода с лагерем на новое место, даже без верховой лошади для жены.

— Ну, этого уж не случится, — сказал он уверенно. — Всех лошадей я не могу проиграть. Нет, ты напрасно тратишь слова. Я должен снова играть с ним и уверен, что выиграю. Я помолюсь, я сделаю жертвоприношение. Я должен выиграть.

К полудню завыл юго-западный ветер, играть в колесо и стрелу было невозможно. Во вторую игру не полагалось играть днем; это запрещал старинный обычай, иначе игрокам угрожало несчастье. Но вскоре после захода солнца Куница и Скользнувшая Стрела возобновили игру в палатке Тяжелого Верха. Собралась большая толпа зрителей. Каждому хотелось подбодрить Куницу, которого любили так же сильно, как презирали его противника. Жаворонок пришла к нам в палатку и сидела с Нэтаки, пытавшейся подбодрить ее разговорами и рассказами, чтобы отвлечь ее мысли от горя. Но ее нельзя было развлечь; она все повторяла:

— Я чувствую, случится что-то ужасное.

Время от времени Жаворонок выходила и стояла, прислушиваясь, около палатки, где шла игра; затем возвращалась и рассказывала нам, как идет игра.

— Еще одну лошадь проиграл, — говорила она, — уходят наши лошади одна за другой.

Один раз она принесла известие, что Куница одну отыграл.

— Но он ее проиграет в следующую партию, — сказала она в заключение с безнадежным выражением и расплакалась.

— Да пойди же туда и прекрати это, — умоляла меня Нэтаки. — Сделай что-нибудь, скажи им что-нибудь, чтобы покончить с игрой.

Я пошел, совершенно не представляя себе, как поступить, Убежденный, что иду по бесполезному делу, но все-таки пошел. В палатке было полно, но мне очистили проход, и я нашел свободное место в самой глубине палатки, поблизости от игроков. Заметив меня, Куница нахмурился и покачал головой, как бы говоря «оставь меня в покое». И действительно, в присутствии толпы я чувствовал себя бессильным: я понимал, что не могу ни уговаривать его, ни советовать ему прекратить игру и уйти домой.

Сбоку около Скользнувшей Стрелы лежала кучка маленьких выкрашенных в красное цилиндрических палочек, служивших фишками; каждая палочка соответствовала одной выигранной им лошади. Я посмотрел на кучку перед его противником и насчитал еще семь палочек. Значит, у Куницы осталось всего семь лошадей.

— Сейчас сыграем на две головы, — сказал он и выбросил на землю между собой и противником две палочки. Тот положил рядом столько же, и Куница взял кости, одну красную и другую с черными поясками. Они затянули песню; зрители присоединились к ним, отбивая такт на краю ложа. Манипулируя косточками, Куница ловко перебрасывал их из одной руки в другую, то туда, то сюда, то туда, то сюда, затем засунул руку под плащ, закрывавший его колени, перекидывая косточки под ним. Когда песня кончилась, он внезапно протянул оба кулака своему противнику, глядя ему не моргая в глаза. Подняв сжатую правую руку с вытянутым указательным пальцем, Скользнувшая Стрела хлопнул ею по ладони своей левой руки; указательный палец его был направлен на левый кулак Куницы. Тот неохотно разжал его, все увидели кость с черными поясками. Он проиграл, и теперь у него оставалось только пять лошадей. Он взял фишки, сосчитал, потом пересчитал итал их, разделил на кучки, в две и три, по две и одну, потом, соединив все вместе, сказал:

— Последние. Я ставлю пять лошадей.

Скользнувшая Стрела улыбнулся жестокой, зловещей улыбкой; его злые глазки засверкали. Глаза сидели необычайно близко на его узком, как лезвие ножа, лице, большой, очень тонкий нос загибался, как совиный клюв, над узкими губами. Лицо его всегда напоминало мне картинку, которую видишь на банках с ветчиной с острыми приправами. [51] Скользнувшая Стрела ничего не сказал в ответ на повышение ставки, но быстро выложил пять фишек и взял кости. Снова зазвучала песня; набрав полную грудь воздуха, он запел громче всех, скрещивая и разнимая, поднимая и опуская руки с выставленными крючком указательными пальцами. Он потер руки одну о другую, разжал их, и мы увидели кость с черными поясками, которая переходила с одной ладони на другую с такой быстротой, что наблюдавшие путались, уверенные, что кость осталась в той руке, где ее видели в последний раз, и тут же обнаруживая, что он как-то перебросил ее в другую. Вот эта-то уловка и обманула Куницу; как только песня кончилась, он указал на правую руку игрока, и из нее полетела в его сторону проигрышная косточка.

— Что же, — сказал он, — у меня еще есть ружье, палатка, седло, военный наряд, одеяла и шкуры бизона. Я ставлю все это против десяти лошадей.

— Идет десять лошадей, — согласился Скользнувшая Стрела, выкладывая десять фишек, и снова начал манипулировать косточками под звуки возобновившейся песни.

Но на этот раз пели не так громко. Кое-кто не пел совсем, может быть, потому что последняя необычная ставка вызывала слишком острый интерес, а может быть, желая выказать свое неодобрение, а те, кто пел, делали это не от души. И как обычно, Скользнувшая Стрела выиграл, выиграл и рассмеялся громким злым смехом. Куница вздрогнул, как от холода, и запахнул плащ, собираясь уходить.

— Приходи ко мне завтра, — сказал он, — и я передам тебе все, лошадей и все остальное.

— Подожди! — воскликнул Скользнувшая Стрела, вставая с места. — Я дам тебе еще один шанс. Я дам тебе шанс отыграть обратно все, что ты потерял, Я ставлю все, что я у тебя выиграл, против твоей жены.

Все присутствующие в изумлении прикрыли рот рукой: послышались возгласы, выражавшие глубокий искренний ужас и неодобрение. «Собака!» — проворчал кто-то. «Дай ему по голове!» — крикнул другой. «Выброси его вон!» — кричали кругом.

Но Скользнувшая Стрела не обращал внимания на крики. Он сидел, небрежно собирая и пересчитывая фишки, с той жестокой улыбкой на лице, со злым огоньком в глазах. Куница опять вздрогнул, встал и направился кругом палатки к выходу. Там он остановился и стоял неподвижно, как в трансе. Неужели он может даже подумать об этом предложении? Я тоже встал и подошел к нему.

— Идем ко мне, — сказал я, — идем в мою палатку. Твоя жена ждет тебя там.

— Да, да, иди! — говорили другие, — иди к нему.

Но он стряхнул мою руку со своего плеча и быстро вернулся на свое место.

— Начинай! — крикнул он своему противнику. — Сыграем. Сыграем на нее, — и полушепотом добавил: — на нее и еще на кое-что.

Может быть, Скользнувшая Стрела не слышал окончания фразы, а если и слышал, то не показал этого. Он подобрал кости и затянул песню, но никто не присоединился к пению, даже Куница не пел. Глядя на ряды угрюмых, мрачных лиц, уставившихся на него, Скользнувшая Стрела стал запинаться, но кое-как допел до конца и протянул вперед сжатые кулаки. На мгновение наступила напряженная тишина. Груди вздымались, глаза сверкали: если бы желание могло убить. Скользнувшая Стрела умер бы на месте. Я сам, несмотря на свое воспитание, испытывал почти непреодолимое желание броситься на Скользнувшую Стрелу, вцепиться пальцами ему в горло, задушить его. Несколько человек приподнялось с места, и я видел, как руки крепко сжимают рукоятки ножей. Куница смотрел ему прямо в глаза, так долго и с таким значительным выражением, что напряжение стало почти невыносимым. Два раза он поднимал руку, чтобы показать, какую сторону он выбирает, и два раза не мог решиться. Наконец он указал на левый кулак и получил — немеченную косточку.