— Александра! Ты? Что они со мной делают, ты разве не видишь?..

За нее ответил Качалин:

— А ты будто не знаешь, что твои амбалы и ее вместе с нами затолкали в кузов машины. Я же слышал, как ты шептал им в уши: «Всех, всех везите!» Видно, решил не оставлять свидетелей, а заодно и дочку хозяев пустить на распыл.

— Какой распыл? Что ты буровишь, Сергей! Сделал из меня злодея, но зачем? Что это тебе дает? Ты хочешь иметь мои деньги, так и имей. Я дам тебе кучу денег. Но если прокурор раскопает теплоходы, нам всем хана! И тебе тоже. Да? Ты этого не понимаешь, ну, так я тебе скажу: нам дадут по пятнадцать строгого режима. Поверь Шахту — он знает. И развяжи мне руки. И дай телефон. Я позову людей, и они повезут нас домой.

Сергей отстегнул наручники, и Шахт замахал руками:

— Ой–ой–ой!.. Первый раз в жизни мне давали наручники. Это ужасно. Пусть их носят мои враги.

К нему возвращалось осознание всего с ним происходящего, и возвращалась его речь. И хотя Шахту было не до шуток, невольный юмор проскальзывал в его словах. Он говорил без умолку:

— Дайте мне нашатырный спирт и кофе — голова моя так шумит, будто кто–то меня ударил трубой. Не думал я, что ты, Сергей, сунешь мне под нос такую штуку. Ну ладно, будем считать, что ты пошутил. А теперь скажи: зачем нужно сидеть без света? Нас тут хорошо охраняют и не надо никого бояться. Включите, наконец, все люстры.

Сергей его осадил:

— Ты здесь пленный и будешь слушать мои команды. Одно твое своевольное действие, и ты снова получишь наручники. По твоей милости мы попали в ловушку и теперь будем думать, как из нее выбираться. А тебе советую поджать хвост и слушать мои команды, Нам сейчас не до шуток.

— Пленный? Это что–то новое. Мне говорили всякое, но такого еще никто не говорил. Ты, верно, думаешь, что можно что–нибудь делать без Шахта. Сапфир тоже так думал, но потом позвал меня и сказал: бери мою контору и делай так, чтобы моя голова не болела. Я уже и теперь не могу спать. Закрою глаза и вижу эти проклятые теплоходы. И на носу у каждого имя: «Есенин», «Некрасов», «Ушаков». Сделай так, чтобы я их не видел — эти ужасные фамилии. И я делал. И ты это делал. Мы хорошо тебе платили. И вот ей, — он показал на Нину Ивановну, — послали в Москву десять тысяч долларов. Или ты скажешь, не посылали? Нет, посылали. И она их получила. А когда следователь возьмет за жабры, что ты будешь говорить? И что она будет говорить?.. А ничего. Вам скажут: бери наручники, и вы возьмете. И потом сядете. Надолго. На много, много лет. Так я говорю или не так?..

— Так, так, — согласился Качалин. — Только до следователя еще далеко, и ты примешь свои меры. Но мы тебе поможем принять такие меры, какие нам нужны, а не вам с Сапфиром.

В темноте не было видно лица Шахта, но он примолк и опустил на грудь голову. Он вдруг понял: Качалин не шутит и действовать он будет решительно. Это была минута, когда воля его была смята, и он покорялся судьбе. Тихо попросил:

— Дайте же мне кофе.

Нанюхавшись нашатыря и напившись кофе, Шахт подошел к окну и спросил Качалина:

— Что вы там наблюдаете? На том берегу пост и живут четыре охранника. Я плачу им деньги.

— Охранника, может быть, там и четыре, но людей много. И всю ночь подходят машины, что–то нагружают и куда–то везут.

— И что же с этого? Пусть они нагружают и пусть везут.

Но вдруг Шахт спохватился:

— Такого не может быть! Вам это померещилось.

— Но ты посмотри сам. Вон, видишь, подходят машины.

Небо посветлело, и теперь отчетливо видны были машины и люди, таскавшие какие–то грузы. Шахт с минуту наблюдал эту картину и воскликнул:

— Странная штука! Что же они там грузят?..

И теперь уже, приоткрыв шторы, за странной этой картиной наблюдали все обитатели гостиной. И каждый высказывал свое предположение. И ближе всех подошел к истине Николай Васильевич:

— Наладили подпольное производство водки. Травят людей.

В восточной стороне, там, где река, описав дугу, устремлялась в сторону замка, кромка неба окрасилась в густо–багровый цвет. Казалось, незримый художник, живущий на краю земли, пробудился в этот ранний час и ударил по краю неба смелой кистью, смахнув над землей звезды и разлив кроваво–красную полосу, возвестившую миру о начале очередного дня.

Качалин предложил своим товарищам устраиваться на ночлег, а сам позвал Шахта на третий этаж — в комнату–командный пункт.

— И я, и я! — воскликнула Саша, прильнув к руке Качалина, давая понять, что без нее тут не будет совершаться никакое серьезное действо.

— Давайте стелиться, надо же поспать! — пыталась удержать ее Нина Ивановна, но Саша в ее сторону даже не повернулась. Она хотела быть с Качалиным, и только с ним, — и, казалось, что находиться с ним рядом ее заветное желание и она от этого желания не отступится. Нине Ивановне это явно не нравилось, однако упорствовать она не стала. Обратилась к Николаю Васильевичу:

— Если не возражаете, я постелю вам здесь на диване?

Шахт вначале прошел в кабинет, порылся в ящике письменного стола, достал связку ключей, протянул Качалину:

— Ключи от всех комнат. Секретов у меня от вас нет. А теперь — спать. Обыкновенно я сплю здесь, на диване.

— Хорошо, но я вас запру на замок.

— Закрывайте, черт с вами!

Сергей и Саша поднялись на третий этаж, вошли в комна- ту — небольшую, квадратную, с высоким потолком и узкими продолговатыми окнами. Это было помещение внутри угловой башни, придававшей особняку вид старинного замка или крепости. Качалин и здесь не стал зажигать свет, а подошел к приборам, напоминавшим морские трубы для наблюдения за противником. Их было несколько, и Саша первая припала к трубе и стала разглядывать ближний пост, который расположен за главными воротами. Видны были кузов большой машины и котел, висевший на перекладине, — наподобие того, какие бывают у рыбаков или на полевом стане. Валявшиеся повсюду дрова говорили о том, что охранники готовят себе пищу на улице и не очень–то заботятся о красоте и порядке возле своего очага. Ничего тут интересного не было, и Сергей предложил Саше спускаться на второй этаж и устраиваться на ночлег.

— А вы?

— Я буду долго смотреть на тот берег реки. Мне нужно знать, что они там, на втором посту, затеяли.

Качалин ждал появления Антона со своими «черными ястребами» и хотел посмотреть боевую операцию своих подчиненных.

— Не хочу спать, останусь с вами.

Качалин перенес для нее креслице на другую сторону башни и отдернул широкую бархатную занавеску. Им во всей красе открылся большой прибор с четырьмя окулярами.

— Ой, какая прелесть!

— Да, это великолепный прибор, такими дальномерами во время войны оснащались зенитные батареи. Вот теперь и посмотрим, что они делают там в домике?

Заря уже полыхала в полнеба, и противоположный берег небольшой речонки, бежавшей внизу у самых стен замка, подернулся розоватой дымкой. Река слегка парила, и над ней поднимался реденький туман. Окуляры, имевшие тридцатишести кратное приближение, высвечивали окна, крылечко и закрытую неплотно дверь.

— Как интересно! — прильнула к окуляру Саша. — Если случится война, я запишусь в зенитную батарею и буду работать на таком приборе.

— Война уже идет, — проговорил тихо Качалин. — И пострашнее той, которая была с немцами. С нами теперь воюет весь мир, но мы еще не слышим залпов и потому продолжаем спать.

Наступило молчание. Александра некоторое время еще смотрела на домик — там не было никакого движения, — потом оторвалась от прибора. Повернулась к Сергею:

— Война, война! Я много раз слышала это слово, но не могу понять: какая война и кто ее с нами ведет?

Не сразу ответил Сергей.

— Война ведется с народом, а ты, Саша, вовсе и не народ, а избранная элита, которая как раз и ведет войну с народом, главным образом, с русским.

— Я тоже русская! Мои дедушки и бабушки жили на саратовской земле. Там их могилы. Мне мама говорила.

И потом обиженно: