Он поселился у озера, недалеко от редута «Св. Духа». Лесная крепостца была почти восстановлена, восемь человек промышленных составляли ее гарнизон. Баранов усиливал стражу своих форпостов, собирался строить еще два редута. На Чилькутском перевале и в долине реки Кускуквим.

Последние месяцы индейцы не беспокоили колоний и даже не появлялись в окрестностях, но Баранов не доверял такому внезапному спокойствию. Посланные тайно лазутчики подтвердили его опасения. Звероловы видели множество костров вдоль верхнего течения Медной, обнаружили флотилию пирог и байдар. По резным изображениям на носу и корме лодки видно было, что воины Волчьего и Вороньего рода объединились. Вигвамы Чууквана и Котлеана стояли рядом.

— Недостаток людей чинит нам головные препоны, Иван Александрович, — с досадой заявил правитель Кускову, докладывавшему о результатах разведки. — Было бы у меня с десяток фортеций в округе, птица не прошмыгнула бы… Вели снять промышленных с Хуцновской заводи, отправляй на редуты… Бобрам повременить придется.

Изредка старый охотник заходил в озерную крепостцу, приносил горного барана или козу, подстреленных на снеговых вершинах, слушал занимательные рассказы караульщиков. Он садился всегда у камелька, сложенного внутри блокгауза, молча и неподвижно глядел на огонь, затем так же молча покидал редут.

— И лес шумит дружней, когда дерев много… — выражал общее настроение после его ухода сумрачный зверолов с обрубленным ухом. — Вовсе, видать, от людей отвык.

На Робертса, поджидавшего Лещинского, старик наткнулся случайно. Два дня он не был дома, ночевал в горах, разглядывая лесную равнину, далеко уходившую на запад. Появление хорошо знакомых примет беспокоило охотника. Несколько высоких столбов дыма поднималось над лесом уже второй день. Что-то затевалось там, в глубине молчаливого леса, и это беспокоило Кулика.

Старый охотник еще издали заметил Робертса. Бостонец сидел на уступе скалы, поросшей серым колючим мхом, и, казалось, дремал. Нижняя губа обвисла, набрякли водянистые щеки, закрыты были глаза. Рядом на камне лежал со взведенным курком пистолет, корчилась, извиваясь у ног, раздавленная ударом каблука змея-медянка. Но Робертс не спал. Всякий раз, как только раздавался шорох в кустах или за камнями, бостонец медленно протягивал к пистолету руку и, не поднимая тяжелых век, ждал. Затем снова принимал прежнюю позу.

Кулик сразу узнал пирата. Пальцы лесовика невольно стиснули дуло ружья. Отступив назад, он остался стоять на месте, пораженный и встревоженный неожиданной встречей. Приход бостонца никогда не предвещал добра. Слишком хорошо помнил старик рассказ о последнем посещении Робертсом залива Шарлотты, где потерпела крушение голландская шхуна. Толстый, обрюзгший, опираясь на мушкет, как на палку, явился он к уцелевшей команде, неторопливо застрелил шкипера, остальным приказал доставить груз на свое судно. Когда испуганные моряки перетащили все, Робертс поднялся с борта шлюпки, на которой сидел, наблюдая за погрузкой, и, не оглянувшись, отплыл на корабль. Полдесятка оставшихся в живых матросов были брошены на диком берегу без огня, без одежды, без пищи. Спасся из них только один, подобранный племенем Чууквана…

Несколько минут Кулик не двигался, потом медленно обогнул скалу. Он не искал встречи с Робертсом, но и скрываться не собирался. Шел, как всегда, чуть горбясь, высокий и строгий, с ружьем на плече. Внешне он казался совсем спокойным, словно не видел сидевшего под навесом бостонца, не чувствовал тревоги и омерзения. Длинная тень ложилась на потемневшие скалы.

У самого поворота он обернулся, глянул вниз и еще раз отступил назад. На площадке показался второй человек. Это был Лещинский, разыскивавший Робертса.

Но старик его не узнал. Он понял только, что вновь пришедший был из русского форта. И впервые пожелал Баранову удачи.

Лещинский встретил Робертса, когда уже почти совсем стемнело. Лесная заваль, по которой он пробирался, сменилась камнями, внизу шумел водопад, темнело ущелье. Ни единого живого существа… Очевидно, Робертс где-нибудь здесь.

Действительно, старый разбойник сидел возле небольшого базальтового утеса и притворялся дремлющим. При появлении Лещинского, обрюзгший, с длинной льняной бородой на темно-красном лице, он еле поднял отекшие веки.

— Меня нельзя заставлять ждать, — сказал он негромко и, как будто, спокойно. Лещинский побледнел.

Мутные зрачки корсара стали расплывчатыми, и на Лещинского глядели теперь мертвые, ничего не выражающие глаза. Такими он видел их перед убийством судового кока во время перехода на шхуне О'Кейля. Повар оказался английским лазутчиком и должен был выдать корсара военному кораблю.

— Когда? — почти равнодушно спросил Робертс.

— В тезоименитство царицы… Через два воскресенья… — ответил Лещинский тихо, сдерживая нараставшие ненависть и страх.

Голова пирата была оценена правительствами Англии и Соединенных областей Америки не в одну тысячу пиастров. Последнего шерифа, посланного за ним вдогонку, он повесил на мачте и так вошел в гавань Нового Йорка, днем, на виду у всех. Даже военные корабли остерегались его брига.

Теперь, когда заговор подходил к концу, Лещинский не хотел принимать подачки. Не на Алеутской гряде, здесь он должен быть хозяином. Американские колонии стали самостоятельным государством. Он был бы их Вашингтоном, но не повторил бы такого нелепого завершения. Завоевать и отказаться от власти, для этого не стоило воевать. О, если бы он мог убить!

Лещинский стоял перед Робертсом терпеливый, покорный… Лишь по легкой дрожи опущенных рук можно было догадаться о его внутреннем напряжении. Кругом никого нет. Камни и лес, бездонные пропасти Скалистых гор… Другого такого случая не представится никогда…

Даниэль Робертс продолжал глядеть на собеседника, затем вдруг надвинул шапку, подошел к углублению, чтобы взять ружье. В эту минуту он был у самого края обрыва. Резко выделялась на темном фоне утеса узкая светлая борода…

Лещинский вздрогнул, подался вперед, быстро выхватил пистолет… Но выстрела не последовало. Футах в сорока от площадки, где происходило свидание, на гребне скалы виднелась высокая, сутулая фигура Кулика, безмолвно наблюдавшего за происходящим внизу.

Лещинский опустил руку. Растерянно, с каким-то суеверным трепетом смотрел на неподвижного траппера. Затем медленно и устало вытер лоб. Еще одно мгновение — и было бы поздно.

Робертс, казалось, ничего не заметил. Закутавшись в плащ, он проверил замок своей винтовки, отряхнул бороду и, небрежно кивнув, направился к спуску на озеро. Он ничего не сказал, но Лещинский знал, что от корсара ему уже не избавиться никогда.

…Поздней ночью выходивший до ветру Лука слышал выстрелы из комнаты Лещинского. Промышленник вздохнул, плюнул и снова уснул. В Большом доме привыкли к таким выходкам бывшего помощника.

Лещинский стоял против игральной карты и, всаживая пулю за пулей в туза, пожелтевший и закопченный дымом, шептал что-то после каждого выстрела.

Оставалось одно, верное, почти беспроигрышное. Впутать в заговор Павла и выдать всех Баранову. Тогда он один останется с правителем…

Лето прошло. Опять несколько дней подряд бушевал шторм, залило мельницу, протекала недоконченная крыша школы. Нужно было всюду поспеть, расставить людей, закрепить на якорях новое, готовое к отплытию судно. Корабль назвали «Вихрь», и теперь отставной лекарь занят был разрисовкой надписи на корме брига. Кусков с правителем подводили последние расчеты и описи товаров, направляемых в залив Бодего для торговли с испанцами, отбирали людей в новое поселение. Павел распоряжался один, и ему некогда было даже подумать о вторичной отлучке из крепости.

Ураган требовал действия, и Павел радостно подчинялся его ритму. Он почти не спал, ел что придется, часто где-нибудь на ходу. Ощущение уверенности и силы возвращалось к нему, и перед глазами снова вставал образ Наташи.