Незнакомец был худ, высок. Темное лицо его словно перекрещивалось длинными тонкими усами, большой шрам поперек лба приподнимал левую бровь. Хозяину пещеры могло быть и пятьдесят лет и тридцать, а изуродованная бровь придавала лицу свирепое выражение. Но сейчас он казался скорее взволнованным, чем недовольным.

Приблизившись к огню, он тронул рукой шляпу, поклонился и произнес несколько фраз по-испански. Василий неожиданно вздохнул.

— Он говорит, что его зовут дон Петронио и что он рад, что мы не бостонцы, — перевел он поспешно, не сводя глаз с испанца. — А наипаче доволен, что мы русские…

Креол хотел еще что-то добавить, но Алексей, а глядя на него, и Лука встали со своих мест и, в свою очередь, раскланялись.

— Передай, что мы тоже рады и благодарим за помощь, — заявил Алексей Василию. — И сообщи, кто мы такие и для чего сюда прибыли.

Алексею понравилась вежливость испанца, и, кроме того, было приятно сознавать себя начальником. А особенно радовало, что этот дон, кто бы он ни был, особо уважительно отнесся к ним, потому что они русские. Выходит, что тут уже о них слышали.

Пока Василий переводил, один из выходивших индейцев вернулся, таща на себе убитого барана, и тут же принялся его свежевать. Только сейчас Алексей и его спутники почувствовали, что они голодны, а Лука сразу же подсел к индейцу и начал ему помогать.

— Горло ему перережь, почтенный, — трогал он индейца за руку. — Кровь собери. Ить, темнота!

Индеец не понимал, но старался сообразить, о чем идет речь. Потом догадался, что-то проговорил и, важно кивнув головой, передал нож промышленному. Лука с ожесточением принялся за дело. Скоро куски ловко разрубленного барана жарились на углях, а проснувшиеся индейцы с любопытством и уважением глядели на Луку.

Петронио внимательно слушал Василия. Временами, когда креол, подыскивая нужное слово, умолкал, он терпеливо ждал. Лицо его, наполовину скрытое широкими полями шляпы, оставалось неподвижным, но видно было, что испанец внимательно слушает. А когда Василий упомянул о Резанове, о том, что они приехали сюда во исполнение его планов, Петронио быстро поднял голову.

— Я знаю синьора Резанова, — сказал он с неожиданным интересом. — Я служил тогда в президии. И я знаю, что он умер. Вы были все время с ним?

— Нет, он уехал один, — ответил Василий. — А скончался в Сибири.

— Я спрашиваю не из любопытства… — Петронио вдруг нахмурился, снял шляпу. Шрам на лбу, длинные усы и впалые щеки делали его старше. Теперь он выглядел пятидесятилетним, да и на самом деле, очевидно, это было так. — В сорока милях отсюда, в миссии Сан-Пабло, живет синьорита Аргуэлло. Четыре года назад она узнала о смерти синьора Резанова и покинула людей. Может быть, вам придется бывать в тех местах — расскажите ей. Но не упоминайте моего имени…

Он умолк, прошелся по пещере. Длинная тень его задевала каменные своды.

— Она получила известие утром. Мы уже знали с вечера. Весть о смерти синьора Резанова губернатор получил из Мексики. Но никто первый не хотел сообщить синьорите. Сказал Гервасио, приемный сын ее отца, преследовавший девочку своей любовью… Два дня не выходила она из комнаты, два дня не варился обед, слуги на кухне плакали. Дон Аргуэлло не покидал церкви, а синьора и дети молились дома… На третий день она вышла. Ни единой слезинки не было в ее глазах. Раздала свои платья женщинам, попросила позвать настоятеля. Монах благословил ее отъезд… С тех пор она живет в миссии.

Петронио, как видно, хотел еще что-то сказать, но удержался. Не доходя до костра, он резко прикрикнул на ждавших ужина индейцев, поднял их. Те послушно и торопливо стали собираться.

— Прощайте, синьоры, — приблизился он снова к гостям. — Гроза прошла. Завтра продолжите путь. Это жилище — ваше!

Петронио сделал широкий жест рукой, низко поклонился и вышел вслед за индейцами.

— Куда они? — нарушил молчание Лука. — Пошто сорвались? Кто такие?

— Инсургенты! — вдруг сказал Василий задорно. — Мятежники! Против короля воюют. Чтоб людям вольно жилось! За этого дона Петронио гишпанцы объявили десять тысяч пиастров. Еще у Дракова мыса про него слышал…

…Алексей вышел из пещеры. Гроза действительно утихла. Внизу гудела река, огромные звезды светились между разорванными облаками, кругом темнели горы. Белый плотный туман наползал на землю, было беспокойно и душно.

Встреча с человеком, знавшим Резанова, а главное, рассказ о той странице его жизни, о которой услыхал впервые, заинтересовали и взволновали Алексея. Он даже не стал слушать Василия, рассказывавшего Луке про действия инсургентов. Николай Петрович никогда не говорил ему о своей калифорнийской невесте. Он возвратился тогда деятельный больше прежнего, бодрый, говорливый. Правда, иной раз он внезапно умолкал посреди разговора, задумывался, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Как будто чувствовал, что покидает эти края навсегда…

Полный сочувствия и какого-то неизъяснимого любопытства, Алексей долго бродил по каменной площадке. Затем вернулся к костру и молча прилег возле уснувших спутников. Но сам заснул не скоро. То Резанов, то незнакомая девушка, то почему-то Лука и Баранов мерещились ему всю ночь.

Весь следующий день партия Алексея поднималась по реке. Но и на этот раз мест для заселения не было. Тянулись все те же крутые берега, скалы, потом речка стала совсем узкой. Пришлось повернуть назад.

Место для колонии нашел Кусков. Отправив Алексея вверх по реке, он сам с партией алеутов и промышленных двинулся вдоль морского берега. Ему не хотелось удаляться в глубину края. Океан был знаком, отсюда все же ближе казалось до Аляски. Океан был не только изведанным другом, он связывал его с Барановым. Он мог служить и защитой.

На второй день пути, перейдя речку по камням и перевалив горный кряж, Иван Александрович остановился со своим отрядом на отдых. Расположились у самого берега, полого спускавшегося к морю. С севера равнину сторожили горы, густо поросшие лесом. К югу местность постепенно возвышалась и уходила до горизонта. А прямо перед путниками открывалась небольшая бухта и почти напротив нее — чуть видная каменистая гряда островков. Кусков узнал их. Это были Ферлонские камни, расположенные на траверзе залива Святого Франциска. Там находились лежбища морского зверя.

Высокое, открытое место, годное для посевов и пастбищ, близость моря, а главное, обилие леса и возможность удобного общения с испанцами и промысла котов прельстили расчетливого Ивана Александровича. Примерно о таком месте он и говорил главному правителю. Все же, честный и точный во всем, он решил дождаться Алексея, и, ежели тот не нашел лучшего, селиться здесь. А неделю спустя уже приступили к строительству форта.

…Алексей шел берегом. Солнце накалило камни, бледное небо незримо сливалось с океаном. Был час отлива и такой зной, что, казалось, рыболовы-чайки рассекают горячий воздух. Стояла середина лета.

Сверху, со стороны нового форта, доносился стук топоров, звенела пила, в кузне, стоявшей ближе к морю, гулко ковали железные скобы. Иван Александрович спешил до осенних дождей обнести заселение палисадом.

Алексей возвращался из стоянки алеутов, разместившихся со своими байдарами у подножия береговых скал. На разведку лежбищ морского зверя алеуты пока не ходили — ловили для всей колонии рыбу, били птиц. Кусков наказал передать старшине — алеутскому князьку Нанкоку, — чтобы явился завтра с половиной отряда на «таску» деревьев из леса.

— Рыбка в море уйдет, кит кушать будет. Я лучше тут буду… — пробовал было отвертеться от тяжелой работы Нанкок, но Алексей засмеялся и что-то чересчур быстро согласился. Озадаченный князек поспешил отказаться от своих слов.

С молодым помощником Кускова он чувствовал себя всегда неуверенно. Тот не грозил, не ругался, а если кричал, то потом шутил и самое трудное делал сам. И все вокруг него кричали и смеялись, а делали больше других. Но однажды Нанкок видел, что, когда задира промышленный кинулся с ножом на другого, Алексей вывернул ему руку так, что тот провалялся больше месяца. Непонятный человек…