Алексей давно не спускался сюда, к скалам. С тех пор, как начали ставить срубы и рыть колодец, прошло уже больше месяца, у моря делать было нечего. Люди рубили в горных ущельях дубы и чагу — красную сосну, носили на себе к месту будущего форта, добывали глину, лепили мазанки. Часть промышленных и бабы копали землю, сеяли на пробу роясь, сажали картошку.

На заре, как в далекой России, вился над жильем дым, пахло квашней и хлебом. Хлопал крыльями и голосил вывезенный с Ситхи огненно-рыжий петух.

Туманы и зной отнимали много дорогого времени. Непривычные к этим местам люди не знали, как укрыться от ночного холода и сырости, а днем не выдерживали изнуряющей жары, худели и сохли. Бабам не помогали платки, козырьком повязанные почти над бровями, лупились носы и щеки, с непривычки темнело в глазах. Но Иван Александрович не давал отдыха никому. Почерневший и заросший седеющей бородой, всегда в картузе и суконном кафтане, тащил он на плечах дубовое бревно, а за ним, подхватив другой конец, согнувшись от тяжести, тужились четверо мужиков. Алексей тоже по нескольку дней не выходил из леса — рубил и пилил здоровенные комли.

Коней и быков не было. Кусков рассчитывал достать их в миссии Сан-Франциско, но до окончания первых построек не хотел заводить связей с испанцами. Ограничился тем, что послал в Монтерей подарки Баранова. Правда, ждал, что испанцы прибудут сами. Узнав же от Алексея о доне Петронио, нахмурился.

— Нечего нам в чужие дела вмешиваться, — заявил он недовольно. — Тут свои законы, не нами придуманные. А мы приехали со своими соседями в мире жить.

Но о Петронио расспросил подробно, сколько с ним индейцев, каковы на вид, какое оружие. А услышав про дочку коменданта, посветлел и, трогая в ухе золотую серьгу, молча постоял у камня. Алексей догадался, что Кусков знал обо всей этой истории и, быть может, даже видел девушку. Но спросить о ней почему-то удержался. А вместе с тем уже не раз он вспоминал рассказ Петронио, и, когда заходило солнце и длинные тени бугров ложились на равнине, часто с любопытством глядел в сторону степи, словно ожидая там увидеть донну Марию.

Сейчас, идя по плотному, упругому песку обнажившейся отмели и видя очертания кряжа, за которым находился залив Святого Франциска, Алексей опять подумал о печальной судьбе этой девушки…

Он шел, подбирая мелкую гальку, потихоньку швырял ее в крабов, ползавших по отмели. Потом остановился, посмотрел на чуть видневшиеся в мареве Ферлонские камни. Они выступали на поверхности океана, как огромные квадратные зубы. Так и не удалось послать туда котиколовов. А времени прошло порядочно! На сей раз Иван Александрович и слышать не хотел о промысле, пока не поставят главных строений. Если есть коты — никуда не денутся. Сперва нужно обстроиться. Расчетливый и бережливый во всем, правитель новой колонии не скупился, когда дело шло о его людях. Казармы ставили добрые, на сотни лет, крыли тесом, семейным рубили особо. Рыли колодец, два погреба, собирались строить баню, кожевенный завод и сукновальню…

Хозяйственные заботы вновь овладели мыслями Алексея. Он был теперь главным помощником Кускова. Вздохнув и передвинув шляпу на выгоревших от солнца волосах, он швырнул последний подобранный камешек и свернул к скалам. Там, за крайним утесом, находился широкий проход.

Однако, не доходя шагов тридцати до мыска, он услышал доносившийся оттуда непонятный топот и отчаянные выкрики Луки. Словно промышленный с кем-то бранился. Алексей прибавил шагу, а когда свернул за камень, в недоумении остановился. Лука, в подштанниках и нательной рубашке (пришел «с жары окунуться»), босой и без картуза, кружился среди четырех коней, держа их за концы арканов, накинутых на шеи. Полудикие животные пятились и храпели, пробовали вздыбиться, а Лука скользил по горячему песку, еще больше пугая лошадей криками.

— Лексий Петрович! — завопил он, увидев, наконец, подмогу. — Выпущу!..

Подхватив арканы, Алексей помог успокоить животных. Это были длинногривые степные кони рыжей масти с темными полосами вдоль спины. Они оказались довольно послушными и больше не пытались вырваться. Очевидно, Лука просто испугал их своими криками. А крайняя, по виду самая беспокойная, лошадь вдруг тихонько заряжала и потянулась теплыми мягкими губами к плечу Алексея.

— Откуда они? — спросил он, запыхавшись, и ласково погладил золотистую морду животного. — Где ты их взял?

Лука уже приободрился и, подтягивая подштанники, пустился в подробный рассказ о том, как хотел «окунуться» и только разделся, а тут из-за береговых скал вдруг показалась эта четверка, а на пятом коне ехал индеец «наг и черен видом». Он сунул в руки Луке арканы, приложил пальцы к груди, затем ко лбу, что-то проговорил, повернул своего конька и скрылся «как скрозь землю».

— По-своему сказал или по-нашему?

Лука переступил на горячем песке, хотел почесать бороденку, но руки у него были заняты.

— Видать, по-своему… Погоди! — промышленный вдруг восхищенно выругался. — Ить, он же с того отряду! Барана с ним вместе резали… С отряду Петрония. И бубнил-то он тут о нем! Ну, прямо из головы вон! Как же я-то так, а?..

Алексей перестал расспрашивать. Подобрав арканы и повернув лошадей, он быстро повел их к форту. Пусть Кусков решает сам. Ясно, что четверку прислал дон Петронио и, как видно, в подарок. Наверное, появился в этих местах и успел разузнать, что тут делается… Примет ли Иван Александрович сей сюрприз?

Правитель новой колонии отказался от неожиданного подарка. Он погладил каждого из приведенных коней и, с видимым усилием над собой, отпустил их на волю. Затем подошел к Алексею.

— Не возьмем, Леша, — сказал он, положив руку ему на плечо. — Может, он и добрый человек, а только мы тут флаг свой представляем…

Стуча сапогами по камням, он двинулся к палисаду. Алексей знал, как трудно было ему отказаться от этой помощи. Люди изнурились, скот надо было добывать у испанцев или индейцев, а с теми и другими еще не удалось встретиться. Племена, оставившие землю, видимо, откочевали к Каскадным горам, испанцы не подавали признаков жизни.

Все же Алексей почувствовал облегчение от этого поступка Кускова. Словно боялся, что тот не выдержит искуса. Он даже улыбнулся, видя, как разочарованно плюнул Лука, ждавший, по крайней мере, хоть полкружки рома. Теперь награда пропала. Промышленный поднял камень и с ожесточением кинул его в одну из лошадей, отставшую от других и мирно щипавшую посевы. Животное шарахнулось, стало на дыбы, затем понеслось вскачь в прерию.

Алексей вернулся к строениям и до вечера уже никуда не отлучался. Палило солнце, густо истекала из свежеокоренных бревен смола, сохла и превращалась в камень глина. Ошалелые от зноя люди копались у высокого тына, тесали и пилили плахи. Они работали в одних потемневших от пота нательных рубахах, обернув головы тряпьем и пахучими ветками лавра.

Разговоров не было. Шуршали с веселым подзвоном пилы, стучали топоры да изредка кто-нибудь натужно крякал, дорвавшись до баклаги с квасом. Да в тени мазанки, развешивая сушиться белье, высоким голосом пела баба.

Жара истомила всех, но Иван Александрович торопил своих людей, ставших плотниками, землекопами, лесорубами. На пустынном берегу океана, под бирюзовым небом медленно, вершок за вершком, вырастало новое поселение Российско-американской компании.

Форт стоял на горе. Сто шестьдесят шесть ступеней вели от него к морю среди гряды камней и скал. Просторный прямоугольник берега был обнесен двухсаженным тыном, по углам поставлены сторожевые будки. Казармы и дом правителя примыкали к самому палисаду. Прочие строения и магазины заложены на другой стороне двора. Форт еще не был достроен и походил на крепость с высокими воротами, глухими стенами. Жилища для алеутов и байдарочные сараи собирались строить за оградой, там же выбрали и место для бани. Иван Александрович собирался развести еще сад и пасеку, чтобы хоть немного напоминало родину. Это было его давней мечтой.