– Я тоже всегда так думал.

– Может, его потрясло то, что он смог сделать?

У Иоланты никак не получалось забыть о мощных потоках воды, что вращались вокруг погружающейся все глубже точки – «Морского волка», такого крохотного по сравнению со стихией, такого беспомощного.

Тит отвел глаза:

– Его мать не совсем здорова. Не то чтобы безумна – по крайней мере, не постоянно. Но ты с ней встречалась и знаешь, что полагаться на нее нельзя.

Да, Иоланте приходилось сталкиваться с матерью Ли, которая однажды чуть ее не убила. Но в другой раз леди Уинтервейл ее спасла – а заодно и принца.

– Если она порой неуравновешенна, то из-за изгнания и смерти мужа, а не наследственной душевной болезни, способной передаться Уинтервейлу.

Тит молчал. Внезапно Иола задумалась, а не надеялся ли он, что показания измерителя здоровья помогут разорвать сотрудничество с кузеном.

Если уж совсем прижмет, она смирится с этой причиной – Иоланта полагала, что сама лучше защитит принца, чем Уинтервейл, – но не будет этому рада. Ей хотелось, чтобы Тит выбрал ее, решив оспорить пророчество покойной матери, а не из-за того, что старомодный диагностический инструмент не сумел оценить умственное состояние человека, спящего под действием панацеи.

– Ты уже знаешь, что я считаю Уинтервейла последним, кому стоит сопровождать тебя в Атлантиду. Но он не подходит для этой задачи по темпераменту, а не потому, что у него не все дома.

Тит подошел к окну и выглянул наружу в щель между занавесками, совсем как ранее сделала Иоланта, когда он пришел забрать ее в лабораторию. Постояв так пару минут, он оглянулся.

– Помнишь те чары памяти, которые, как выяснилось сегодня днем, на тебя наложены?

– Как я могу забыть? – Невероятное зрелище: увидеть, что в твоей памяти дырок больше, чем в решете!

– Можно мне еще раз взглянуть?

– Давай, – пожала плечами Иоланта.

Тит произнес заклинание, и между ними почти по всей ширине комнаты выросло полотно памяти. Из-за ярких цветов и узоров на нем Иоле казалось, будто она смотрит на принца через витражное стекло.

– Хочешь проверить что-то конкретное?

– Видишь второстепенные нити, которые соединяют формы, представляющие собой подавленные воспоминания основного полотна?

Нити были тонкими как паутинка.

– Да?

– На протяжении почти всей твоей жизни они зеленые. Но взгляни сюда. – Тит указал на последний пучок вспомогательных линий, выросший в тот момент, когда воспоминания вырвались из небытия. – Эти последние линии черные, а значит, по воле хранительницы памяти твои воспоминания больше не появятся.

Осознание этого словно камнем ударило Иоланту по голове.

– И я закончу как учитель Хейвуд?

Учитель стал тенью самого себя: после того как похороненным в глубине воспоминаниям запретили всплывать, подсознание требовало все больше и больше заниматься саморазрушением, чтобы привлечь внимание хранительницы.

Тит растворил полотно.

– Ты когда-нибудь чувствовала, что твой разум неуправляемо обеспокоен?

– Нет. Пока нет.

– Значит, у тебя еще есть время. И мы найдем способ.

Иоланта с горечью рассмеялась:

– Мы?

– Конечно. – Он посмотрел ей в глаза. – Я по-прежнему люблю тебя. Ты единственная, кого я буду любить до самой смерти.

Хотелось это оспорить, сказать, что без поступков его обеты остаются пустыми словами, но Иоланта промолчала.

Тит поцеловал ее в лоб, одарил на прощание долгим взглядом и ушел.

* * *

На следующий день Иоланта вновь сидела в читальном зале и внимательно изучала диссертацию учителя Хейвуда – на сей раз раздел о защите от магии памяти.

На пике ее популярности маги пытались достичь определенного иммунитета, чтобы обороняться при возможных атаках. Страница за страницей перечислялись различные способы предотвратить или сильно уменьшить нанесенный памяти ущерб.

Иоланта ущипнула себя за переносицу. Учитель знал все эти способы, но не додумался применить ни одного ради защиты их обоих.

Должно быть, он доверял хранительнице так же, как Иоланта доверяла принцу, свято веря, что связь между ними неразрывна.

Если подумать, даже не остерегайся Хейвуд хранительницы памяти, ему все равно следовало поделиться с Иолантой этой тайной, зная, что если доверенное лицо не сумеет добраться до подопечной, то она останется без жизненно важных знаний.

«А если он все же поделился?»

Иоланта выпрямилась. В сумке, которую учитель впихнул ей в руки, перед тем выслать из Державы, было письмо. Она проверяла его на скрытые чернила, но ничего не нашла – вернее, ничего из того, что способна разоблачить своими силами.

Но что насчет конверта?

Иоланта так торопилась покинуть Горнило, что из-за волнения едва не позабыла пароль.

В лаборатории кто-то держал ее за руку.

Принц. Он смотрел на нее, и тоска в его глазах казалась осязаемой.

«Я по-прежнему люблю тебя. Ты единственная, кого я буду любить до самой смерти».

Почти невольно Иола потянулась и взяла прядь его волос, но тут внезапно пришла в себя, и сердце пронзила острая боль.

Встав со стула, она подошла к шкафу, в котором лежали вещи, привезенные с собой из Державы, нашла письмо учителя Хейворда и положила его вместе с конвертом на стол.

– Revela omnia.

– Я уже проверял конверт, – сказал Тит.

Ну конечно, проверял, ведь он ко всему подходит тщательно до мелочей.

– Должно быть что-то еще. Мои подавленные воспоминания всплывали только раз в два года. Если с хранительницей памяти что-то случится прежде, чем она меня найдет, я надолго останусь без важных для моего выживания знаний, и вряд ли учитель Хейвуд не предусмотрел такую возможность. – Иола постучала пальцем по конверту. – Можно ли сделать скрытые письмена видимыми только тому, кто знает подпись к открывающему заклинанию?

– Можно. Но в таком случае ты должна знать подпись.

Иоланта еще раз просмотрела письмо. Подписи она не знала. Если учитель Хейвуд наложил пароль, то должен был указать ее в послании. А если указал, то должен был привлечь к этому внимание, каким-то образом выделив в тексте.

Взгляд остановился на втором постскриптуме. «Не волнуйся обо мне».

Может, это она и есть? Иоланта вновь произнесла открывающее заклинание, про себя проговаривая подпись.

И тут же на конверте начали проступать строки.

«Но только если у тебя есть нож и ты готов им пользоваться».

– Попробуй и на письме, – предложил принц, еле сдерживая возбуждение.

Иоланта повторила заклинание и получила ответ: «Устрицы дают жемчуг».

– Устрицы дают жемчуг, но только если у тебя есть нож и ты готов им пользоваться, – прочитала она вслух. – Это должно что-то для меня значить?

– Подожди минутку. – Принц нырнул в Горнило и вскоре вернулся. – Это строчка из пьесы Аргонина «Паломничество рыбака».

Аргонин считался величайшим драматургом в истории Державы. В школе Иоланта изучала некоторые его пьесы, но не «Паломничество рыбака».

Хейвуд разорвал строку пополам: на пароль и подпись. Но к чему?

И тут ее осенило: к тому, что, как учитель знал, всегда при ней.

Волшебной палочке.

Она тоже хранилась в лаборатории: сложно выдать себя за немага, будучи пойманной с палочкой. Иоланта вытащила ее из шкафа и покрутила в пальцах на свету.

Когда-то она гордилась своей палочкой и радовалась ей – шедевру ремесленного искусства. На поверхности вились изумрудные лозы и аметистовые цветы, прожилки листьев были вырезаны из тонких как волос волокон малахита, а пестики и тычинки цветов сверкали крошечными желтыми бриллиантами.

Как говорил учитель Хейвуд, палочку сделали специально к рождению Иоланты, чтобы потом передавать по наследству. И Иола не особо задумывалась, как ее родители, тогда оба еще студенты из семей скромного достатка, смогли позволить себе такую роскошь.