И впрямь, одной рукой он свободно кладет любого. Да, Федор знает, как обращаться с ребятами. И вообще, он может осадить кого угодно, даже нашего заведующего баней. Лишь со мной он держится почтительно. И другие банщики относятся ко мне с некоторой робостью — видимо, на них производит впечатление мое потрясающее хладнокровие.

Когда нет клиентов, все банщики собираются у больших весов, обсуждают разные истории — кражи, грабежи, рассказывают о смертных случаях в парилке или о том, как они ловко отделываются от клиентов, требующих книгу жалоб. Потом они обсуждают новости политики. Вот тут, если бы я не был уже мертвым, то каждый раз помирал бы со смеху.

Если в течение смены нет выгодных клиентов, а идет лишь мелкая рыбешка, то есть нет работы и время тянется томительно, Федор впадает в лирику и начинает скучать по весне:

— Скоро весна, — обычно говорит он. — Господи, какая настанет красота!

Не понимаю, чего он там нашел красивого. Когда я был жив, я тоже всегда ждал весны, и лета, и осени, и зимы. И они наступали — и весна, и лето, и осень, каждый год. И с каждым годом я старел. И наконец умер. Ну и что? Люди всегда чего-то ждут. А мне ждать нечего. У меня все есть: и деньги, и комната, еда и питье. Больше мне ничего не надо. Может быть, летом поеду в деревню и заведу огород. Хотя зачем он мне? Я не ем свежих овощей, они мне без пользы.

В ресторанах я всегда заказываю лишь заливную рыбу. В «Метрополе» ее делают отлично. Когда я был жив, я очень редко мог позволить себе такое лакомство. Я предпочитаю ужинать в ресторанах. Благодаря этому мне не надо толкаться у прилавков продуктовых магазинов и возиться на коммунальной кухне. Я купил себе несколько хороших костюмов, и с тех пор в «Метрополе» меня принимают как важную шишку, с почтением и уважением. Тем более я знаю, сколько и как надо давать чаевые. Сейчас уже все официанты называют меня по имени-отчеству. А швейцар, даже если у входа стоит очередь, пропускает меня с поклоном.

Я с удовольствием бываю на чужих похоронах. Мне приятно сознавать, что вот еще кто-то умер. Бедняга, небось цеплялся за жизнь, был полон планов, ловчил, интриговал, пытался ухватить кусок пожирнее, отпихнуть локтем соперника. И наверняка он боялся смерти. А сейчас он лежит трупом. Зачем же надо было суетиться? Пешеходы на улице не обращают на него внимания, водитель похоронного автобуса думает только о том, чтобы поскорее отделаться и вернуться к своей бабе. Даже у близких умершего лишь одна мысль — скорей бы все это кончилось!

Неужели еще кто-то рассчитывает на людскую благодарность?

Иногда я посещаю так называемые культурные мероприятия. Как-то я собрался в консерваторию на концерт. В программе был «Реквием» Моцарта. Когда-то я проливал слезы, слушая траурные марши Бетховена и Чайковского. Кстати, Чайковский считается у нас великим оптимистом. И это несмотря на его Шестую симфонию! Бетховен — тоже оптимист, потому что связан с народом, «оптимист трагический».

Ну, ладно, хватит официальной пропаганды. Во всяком случае, Бетховена и Чайковского я знал почти наизусть, но мне никогда не удавалось услышать «Реквием» Моцарта. Все не хватало времени. Теперь у меня времени навалом, передо мной — вечность.

Короче, я пошел на концерт. Знакомый Большой зал консерватории. Со стен взирают классики — семь русских, семь иностранцев, все поровну, никакого низкопоклонства перед иностранщиной.

Концерт начинается. На эстраде появляется человек — бурные аплодисменты. Но это только ведущий, который объявляет программу. Потом выходит дирижер — аплодисменты повторяются. Потом, извиваясь, как дождевые черви, на сцену вползает хор: женщины в белом, мужчины в черном. Некоторые женские лица мне сначала понравились, но когда я посмотрел в бинокль, лишь одно лицо показалось действительно интересным. Блондинка посередине, с модной короткой прической.

И вот «Реквием». Певцы открыли рот — и хорошенькая блондинка сразу же потеряла свою привлекательность. Нет, пока это на меня не производило впечатления. Слава Богу, что пел Эстонский хор — я с трудом представляю, как бы это все звучало по-русски. Дирижер очень часто делал паузы, давая отдых оркестру, и вытирал платком потный лоб.

Неожиданно зазвучала очень красивая мелодия. Я внимательно слушал. Да, действительно, выразительное место. Если бы такая музыка играла на моих похоронах! Я ожидал, что тема повторится, но нет, она не вернулась. Жаль. Зато в финале в оркестре так гремели тромбоны и ударные, что, наверно, разбудили всех мертвых в радиусе 20 километров.

Домой с концерта я возвращался пешком. Я шел по вечерним улицам и смотрел на окна домов, на проезжающие машины, на вывески, на рекламы, на пешеходов, даже на небо, желая найти что-нибудь новое, что-то, что могло бы меня удивить. Теперь я чувствовал себя настоящим пришельцем с другого света и хотел понять, что же изменилось за мое отсутствие на земле.

Нет, мир все тот же. Люди все так же куда-то спешат, перебегают улицу в неположенном месте, милиция их штрафует. Молодежь по-прежнему целуется в подъездах. У гастрономов мужская часть населения соображает на троих. И пьяницы поют все тот же старый репертуар.

Улицы, боясь темноты, зажигают окна домов, пряча свет за занавесками, но — «уходя, гасите свет, экономьте электроэнергию!» — и улицы постепенно погружаются в темноту, и к часу ночи все окна ослепнут.

Так оно было, так оно и будет. Как всегда, деревья растут на земле, а не на крышах, и ночью все кошки серы, и по-прежнему продается пианино, и по-прежнему ищут няню к двухлетнему ребенку, и меблированную комнату для одинокого холостяка. Завтра опять наступит день, и поезда пойдут по расписанию, и все дороги ведут к коммунизму. Уважайте труд уборщиц! Юный пионер — всем ребятам пример! Что посеешь, то и пожнешь! Пейте советское шампанское! Храните деньги в сберегательных кассах! Люди все еще стоят на ногах, а не на голове.

Когда же я действительно умер? Мне начинает казаться, что это произошло значительно раньше моей физической смерти.

Самое интересное в моей жизни то, что у меня нет никаких интересов. Я ем, пью, хожу на работу, стараюсь развлекаться. А что еще? Я знаю, что я всегда буду есть, пить и спать. У меня больше нет никаких забот.

Раньше меня увлекала работа, я даже ночами просиживал над какими-то проектами, а теперь?

Я знаю, что наша баня никогда не сможет вымыть всех людей, а если бы это когда-нибудь произошло, то вымытые люди через неделю стали бы грязными.

Развлечения? Ну, каждый развлекается по-своему. Например, можно развлекаться над глупыми и спесивыми клиентами.

Любовь? Я же не могу ничего чувствовать. И вообще утверждают, что все женщины — потаскушки, а все мужчины — сволочи. Любви нет, ее просто выдумало министерство культуры для утешения некрасивых девушек.

Правда, сейчас я много читаю, но и это постепенно надоедает. Ведь вся мудрость древних греков заключается в двух заповедях: «Не спи с женой ближнего своего» и «Не сожительствуй с животными». Средневековье нашло лишь одну истину: «Наслаждайся данным моментом». Старый китаец, который жил в каком-то веке, написал по этому поводу:

Зачем мне радоваться цветам, которые вновь расцветут? Меня уже один раз забросали цветами. С меня хватит. Что же касается мудрости нашего времени, то я ею наелся доотвала еще в прошлой жизни. В моей прежней квартире, если жена не выбросила, должны храниться многочисленные конспекты четвертой главы «Краткого курса» и ленинских работ «Государство и революция», «Детская болезнь левизны», «Шаг вперед, два шага назад». Когда-то я даже конспектировал «Капитал», хотя сам капитала не нажил.